Купеческий сын и живые мертвецы (СИ) - Белолипецкая Алла. Страница 23

И, словно отвечая его мыслям, девичьи крики, доносившиеся со стороны ворот, и вправду смолкли.

Иванушка сорвался с места и снова пустился бежать со всех ног — молясь, чтобы ему не опоздать. Он даже не оглянулся — поглядеть, следует ли за ним дед, и не отстал ли Эрик?

Вот только, пока купеческий сын мчался к воротам, неотвязная мысль преследовала его: а ну, как там была не Зина? Ведь он же велел поповской дочке звать на помощь исправника и всю уездную полицию. Но, будь с нею вместе городовые, разве стала бы она так вопить? Разве не пришли бы они к ней на помощь?

А если кричала не Зина, то кто это был тогда?

И, едва он это подумал, как впереди него замаячила женская фигура — в лазоревом платье. Выглядела она как-то нелепо, неправильно — чего-то в ней явно не хватало. Иванушка вспомнил: на Зине было белое платье, когда он видел её в последний раз. Но — она ведь могла и переодеться. И в её гардеробе вполне могло найтись платье лазоревого цвета.

«Вот только, — подумал Иванушка, — я никогда её в таком платье не видел».

И он покрепче стиснул шестик с тряпицей, возвращенный ему дедом.

2

Зина считала: то, как её двойница проглотила куклу, было самым кошмарным зрелищем из всех, что ей доводилось видеть за все семнадцать лет её жизни. Но — поповская дочка ошибалась. И очень скоро это уразумела.

Однорукая тварь в лазоревом платье облизнула губы еще раз. А потом — наглость какая! — высунула язык, явно дразня Зину. Поразительное дело: язык этот выглядел точь-в-точь как у живого человека. Был розовым, влажным и слегка подрагивал по краям. Зину это зрелище до такой степени изумило, что она застыла с раскрытым ртом — и даже кричать забыла.

Но тут лазоревая перестала показывать ей язык — вместо этого простерла к Зине свою единственную руку: левую. И — рука эта прямо на глазах поповской дочки начала претерпевать изменения. Поначалу — безжизненная, иссохшая, цвета старой говяжьей кости, — рука твари в лазоревом стала вдруг розоветь и наливаться жизненными соками. Сперва оживание затронуло кончики пальцев жуткой твари. Потом — охватило полностью всю кисть её левой руки. Затем — поползло от ладони дальше: к локтю.

И тут Зина, которая так и лежала на грунтовой дороге, вытянув перед собой руки, перевела взгляд на свою собственную левую ладонь — которую у неё странно закололо. Причем — и с тыльной стороны тоже: там, где кожа содрана не была. Зина с ужасом подумало: сейчас оледенение охватит и вторую её руку! Но — никакое это оказалось не оледенение. Ничуть не бывало! Зина увидела: её левая рука начала темнеть и усыхать — от кончиков пальцев к локтю. Именно так, как оживала рука её двойницы!

Вот тут-то Зина и закричала снова. Причем в крике её было поровну и отчаяния, и ярости. Эта тварь — она отбирала у неё человеческую, живую сущность! И подменяла её свое сущностью умирашки — умертвия, как говорили в прежние времена. А ведь это она, Зина Тихомирова, эту тварь и создала — когда вздумала играть в игры с куклами своем бабки Агриппины!

Но ярость помогла поповской дочке наконец-то подняться на ноги. Хотя делать ей это пришлось, не помогая себе руками — теперь и левая рука стала для неё как не своя. Однако, продолжая вопить, Зина сперва встала на колени, а потом — в полный рост. И — пошагала к воротам. К своей однорукой ухмыляющейся двойнице.

И, когда поповская дочка подошла вплотную к чугунным прутьям, её и ждало самое страшное открытие. Она разглядела, что происходит с лицом лазоревой: из серого и мертвого оно тоже становилось теперь живым. Ожившая кожа поднималась от подбородка твари к её рту и щекам, которые уже не были впалыми и желтыми — на них начинал проступать румянец.

И Зина — пока её слушались ноги и остальное, кроме рук, тело — толкнула плечом створки ворот, стянутые цепью. Между ними образовался просвет, и поповская дочка немедленно в него протиснулась. Да, подумала она, живые сюда через ворота не входят. Вот только — была ли она теперь живой? И кто из них — она сама или лазоревая — был живее?

Но додумать эту мысль Зина не успела, потому как внезапно ослепла: перед глазами у неё стало белым бело. А затем всё как-то закрутилось, замельтешило, пошло крохотными белыми пятнышками. Так что девушка перестала видеть свою двойницу в лазоревом платье. И это было громадным облегчением. Поповская дочка перестала кричать — перевела дух. Что толку было заходиться криком, если она уже не могла видеть — происходит ли и дальше её собственное преображение в умертвие? И продолжает ли лазоревая становится ею самой?

Но затем благодатная слепота начала Зину покидать. Да и не слепота её поразила! Просто — вдобавок ко всем немыслимым событиям того дня произошло кое-что еще.

Бесчисленные хлопья снега носились в воздухе подобно рою крохотных мотыльков, случайно оказавшихся в запертой комнате и с бесполезным упорством рвущихся на свободу. Эта белая мошкара облепила Зинино лицо, из-за чего её мнимая слепота и возникла. Но — снег на её лице быстро таял. Как видно, оно всё еще сохраняло живое тепло — не превратилось до конца в жуткий лик умирашки. Так что поповская дочка очень скоро снова начала различать предметы вокруг.

Белые снежные тучи разбивались о две фигуры рядом с воротами: её собственную и лазоревой самозванки. Казалось, они обе только и сопротивлялись натиску взбесившейся стихии. Всё же остальное: надгробья с оградками, деревья, чугунные прутья ворот — мгновенно сдалось. И, покрывшись белыми снежными гроздьями, стало неосязаемым и призрачным в этой вдруг разыгравшейся августовской метели.

3

Иванушка решил: о законах космогонии он подумает позже. Когда найдет (кричащую девушку) Зину и сможет ей помочь. Если, конечно, сумеет помочь. Не опоздает. Не увидит, что она его помощи не дождалась, как не дождался его отец, исчезнувший невесть куда.

Однако — уже в саженях двадцати от ворот купеческий сын вдруг запнулся о траву и чуть было не упал. Он разглядел, кто поджидает его у ворот.

Сперва он решил: у него двоится в глазах. А предзакатный свет — неестественно долгий — играет с ним шутки. Так что ему мнится не только то, что он видит у ворот сразу двух девиц с лицом Зины Тихомировой, но еще и кажется, будто эти девицы одеты в платья разных цветов: одна — в белое, другая — в лазоревое, замеченное им издали.

Но потом Иванушка увидел Эрика. Котофей застыл возле его левой ноги, весь подобрался, напряг спину, распушил подрагивающий хвост. И по тому, как поворачивалась вправо-влево круглая кошачья башка, было ясно: Рыжий то и дело переводит взгляд с одной девицы на другую. «С одной Зины на другую», — мелькнуло у Иванушки в голове. И купеческий сын едва удержал себя от того, чтобы разразиться мелким, дерганым смешком. Он думал, дождется ли его Зина, и вот — его дождались сразу две их!

И тут он увидел своего деда.

Каким-то невероятным образом его согбенная фигура Кузьмы Алтынова оказалась впереди Иванушки — а тот и не заметил, как восставший мертвец его обогнал! И сейчас эта фигура в полуистлевшем черном костюме продолжала двигаться вперед. Причем казалось: Кузьма Петрович не ковыляет по земле, как можно было бы ожидать в его теперешнем состоянии, а парит над ней. И — направляется он к двум девичьим фигурам в платьях разного цвета.

При этом обе Зины — и лазоревая, и белая, — начали отступать друг от дружки. Вместе с Кузьмой Алтыновым они образовывали неправильный треугольник с расходящимися вершинами — ничего общего с Пифагоровыми штанами! Иванушка должен был следить за всеми тремя вершинами одновременно, да тут еще Эрик издал свой боевой клич: ва-а-о-у-у-у-в-в! Всё это отвлекло купеческого сына от самого главного в открывавшейся ему картине. Но всё-таки он разглядел, наконец, в чем состояла разница между Зиной в белом и Зиной в лазоревом. А когда разглядел, то чуть было не уронил наземь свой шестик с белой тряпицей на конце.