Купеческий сын и живые мертвецы (СИ) - Белолипецкая Алла. Страница 28

— Хочешь сличить нас двоих? — снова подала голос девица в лазоревом. — Определить, кто лучше?

Она по-прежнему лежала на боку, как и тогда, когда метнула Эрика в дерево. Даже не пробовала подняться. И купеческий сын подумал: она не без умысла продолжает лежать на левом боку. В такой позиции меньше было заметно, что правая рука у неё отсутствует. А сходство с живой, всамделишной Зиной казалось просто поразительным. Даже с учётом того, что из распоротого кошачьими когтями туловища лазоревой клочками лезла ватная набивка.

Иванушка не удостоил девицу-куклу ответом. Едва оказавшись возле неё, он встал возле её головы. И поднял Зину в воздух как мог высоко — по-прежнему на вытянутых руках.

Только тут, кажется, лазоревая начала понимать, что он собирается сделать. Она вскинулась, попыталась откатиться вбок, однако Иван Алтынов наступил ей на плечо ногой, обутой в разношенный сапог. Придавил самозванку к земле. А потом резко, с размаху, опустил безжизненную Зину в белом на её лазоревую двойницу. Так опустил, что ноги Зины, на одной из которых не было туфли, врезались лазоревой в голову.

«Плохо, что одна её нога не обута, — подумал Иванушка запоздало. — Ногой в чулке она её толком не ударит».

Так оно и вышло. Со стороны обутой Зининой ноги голова девицы-куклы промялась от удара, и лазоревая, пронзительно завизжала, как если бы и вправду могла испытывать боль. Однако там, куда ударила Зинина нога в одном чулке, только растрепались черные кукольные волосы — которые сейчас куда больше походили на человеческие, чем сухие и тусклые волосы другой Зины.

— Не смей! — завопила Зина в лазоревом. — Её ты уже убил, когда ослушался деда! А теперь хочешь и меня убить?!

Иванушка поразился тому, как точно девица-кукла всё оценила — то, что произошло между ним и дедом. Пожалуй что, другая Зина не сумела бы так. И впервые он ощутил сомнение: а вправе ли он делать то, что он делает? Кто из этих двух девушек в большей степени является сейчас человеком? И кто останется у него самого, если он и в самом деле убьет их обеих?

Но тут что-то мягко ударило ему в ногу — в ту, которой он стоял на земле, не прижимал лазоревую. Иванушку словно бы хотели разбудить. И эту побудку устроил, конечно же, Эрик Рыжий. Даже если он и лишился своей способности отпугивать живых мертвецов, кошачьего чутья он явно не утратил — способен был отличить живое от неживого. А главное — Иванушка мгновенно вспомнил, что лазоревая всего несколько минут назад собиралась сделать с его котом. Его Зина — живая девушка, которую он любил, — такого не сотворила бы ни за что на свете.

Купеческий сын снова воздел Зину в белом высоко над землёй и еще раз ударил Зиниными ногами по голове девицы-куклы. А потом проделал это ещёраз. И ещё.

Девица в лазоревом снова визжала. И бранилась. И осыпала Ивана Алтынова страшными проклятьями. Однако купеческий сын больше не вслушивался в её слова. А вскоре они стали такими невнятными, что их и разобрать уже было нельзя: Иванушка увидел, как изо рта девицы-куклы тоже полезла ватная набивка. Так что Зине в лазоревом приходилось сплевывать большие её куски, чтобы продолжать свои выкрики. И это показалось купеческому сыну самым жутким из всего, что он видел за тот день.

Эрик зашипел и отскочил в сторону. Как видно, даже кота такое зрелище ужаснуло своей противоестественностью. Но, слава Богу, очередной удар Зининой ноги, обутой в туфлю, достиг-таки цели. Набитая ватой голова девицы-куклы глубоко промялась, огромный ватный валик выкатился из неё на траву, и наконец-то наступила тишина.

Иванушка ощутил, что тело Зины больше не колыхается у него в руках, подобно мокрой рубахе, висящей на бельевой веревке. Девушка в белом в одно мгновение обрела вес и плоть. А лицо её, на которое Иванушка глядел с ужасом и отчаянной надеждой одновременно, тут же перестало быть пергаментным: стало наливаться румяной свежестью.

Зина смежила веки, и это напугало Иванушку до чертиков. Но, когда купеческий сын опустил девушку наземь, глаза её тут же открылись вновь.

4

Зина сморгнула несколько раз, коротко выдохнула, а потом подняла на Ивана Алтынова широко распахнутые чёрные глаза — блестящие и снова живые. В глазах этих плескалось несказанное изумление.

— А где же снег? — вопросила поповская дочка.

— Снег? — У Иванушки мелькнула нехорошая мысль: девушка, которую он любит, повредилась умом; однако потом он вспомнил про солнце, которое всё никак не желало закатываться, и спросил: — Когда ты видела снег?

— Да тогда, когда подошла к кладбищенским воротам! Он был такой сильный — прямо настоящий буран! Но сугробов я сейчас не вижу...

— А что ты помнишь после этого — после того, как попала в буран? — задал Иванушка вопрос, который более всего его волновал.

Он понятия не имел, что станет делать, если Зина вспомнит, как через неё с ним говорил Кузьма Алтынов. И что именно он говорил. И как сама она лежала на земле с задравшимся подолом — который теперь, по счастью, расправился сам собой. И как под её ногами развалилась на части голова девицы-куклы в лазоревом платье, которая до последнего мига продолжала говорить Зининым голосом.

Зина молчала целую минуту, морщила лоб, хмурилась, а потом произнесла:

— Ничего не могу вспомнить, хоть убей! Вот — шёл снег, а вот — я уже очутилась здесь. Но ты мне так и не сказал, куда весь снег подевался?

— Да что ты, Зинуша, — проговорил Иванушка с невыразимым облегчением, — какой же может быть снег в августе? Тебе все примерещилось!

Не похоже было, что девушка ему поверила. Она уже открыла рот — явно собираясь спросить о чем-то ещё. Однако Иванушка её опередил.

— Пойдём! — сказал он и за руку поднял её с земли; рука Зины была тёплой, живой и, главное, рук этих у неё было две. — Нам надо зайти кое-куда, а потом уходить отсюда — возвращаться домой.

Он понятия не имел, сколько времени у них есть в запасе — как давно Кузьма Алтынов сказал, что до настоящего заката осталось три четверти часа. И первым побуждением Иванушки было — проводить Зину до ворот, отдать ей Рыжего, а потом вернуться сюда уже одному. Однако Иванушка помнил, что произошло после того, как несколько часов назад он отослал отсюда Зину. Да и не был он уверен, что девушка согласится уйти без него. Он видел, каким взглядом она окинула свою двойницу в лазоревом платье — которая походила теперь вовсе не на саму Зину, а на разлезшееся по швам огородное пугало. Во взгляде этом сквозило упрямое торжество — как если бы поповская дочка помнила что-то, о чем не желала сейчас говорить. Не сумел бы Иванушка во второй раз спровадить восвояси девушку, у которой был такой взгляд.

— Ты отправила телеграмму, о которой я тебе говорил? — спросил он.

— Да, — кивнула Зина, — сделала всё, как ты велел. Только я не поняла, кто она тебе — эта Татьяна Дмитриевна Алтынова, которой я телеграфировал в Москву?

— Я непременно представлю тебя ей, когда она приедет! — пообещал Иванушка. — Тогда ты всё и узнаешь.

«Если она приедет, — тут же поправил он себя мысленно. — Раз уж она ни разу не выбралась сюда за всё это время, то и теперь может не приехать…»

Да, получив такую телеграмму, какую отбила Зина, его мать не могла — не должна была — сделать вид, что это её не касается. Но в Москве ли она была сейчас? А что, если она отправилась путешествовать — как уже не раз случалось?

— Вот уж не думала, что ты, Ванечка, любишь интересничать! — рассмеялась между тем Зина, потом заозиралась по сторонам и спросила: — А где моя вторая туфля? Ты не знаешь?

Иванушка отыскал взглядом её туфельку и пошагал к ней, чтобы подобрать, говоря на ходу:

— Я видел закат, которого не было. Ты видела снег в августе. Кто-то заставил нас видеть всё это. Вот он и любит интересничать, а я просто...

Купеческий сын не договорил — осекся на полуслове. И замер на месте, уже подняв Зинину туфельку и держа её в руках. Только теперь Иванушка уразумел, почему его дед так настойчиво гнал его с погоста. И что имел в виду, когда говорил: Эрик Рыжий не сможет больше его, Ивана Алтынова, защищать от ходячих покойников.