Волчья ягода (СИ) - Юрай Наталья. Страница 48

Две пары глаз пытались высмотреть во мне ответ на важный вопрос.

— Жива, в темнице сидит, а где та темница, не ведаю. Да не печальтесь, с силами соберусь, ещё раз посмотрю.

От переизбытка эмоций и пирога в желудке, здорово клонило в сон. Теперь вот есть повод растрясти ленцу.

Меченый понуро плёлся сзади, недоумевая по поводу не слишком скорого моего передвижения по лесу. Он даже успевал немного полежать на пригорках, пока я высматривала среди веток зеленую листву. Если бы волк мог говорить, то наверняка спросил бы, какого лешего мне здесь нужно.

— Такого лешего! Лешака, пёсик, — отвечала я вполголоса на невысказанный вопрос.

Нашла старика почти в самой чаще, когда умаялась перешагивать через поваленные и сгнившие стволы сосен и берёз, трухлявые пеньки и островки рыхлого, покрытого крошкой облетевшей коры снега.

Человек-дерево стоял посреди большой проталины, запуская в землю корни и вытягивая к солнцу ветви. На изрезанном морщинами стволе я с трудом отыскала человеческие черты.

— Дядька! Дядька Лешак! — от моего крика Меченый, неспешно поливавший небольшую ёлочку, вздрогнул.

— Не отвечает, что делать-то? — строго спрашивала я волка со шрамом на морде. — Чего молчишь?

Если бы не положение Марьи, можно было бы не торопясь полюбоваться на лешего. Он и вправду был прекрасен. На толстых нижних ветках подпрыгивали суетливые синицы и важно расправляли затекшие крылья снегири, трясогузки ловили баланс, и еще десятки мелких птах сновали вокруг, создавая плотную звуковую завесу из звонкого гомона. Перекричать шум становилось все труднее, крылатые стражи берегли покой своего хозяина. Пришлось пробираться ближе, увертываясь от острых коготков и шелестящих у самого лица крыльев.

Ладони легли по сторонам от едва заметных глаз, удивительное чувство проникало через поры кожи — умиротворение, усыпляющий и замедляющий ток крови покой.

— Дядька, это я, Женя! Нужда у меня в тебе, открой глаза! — слова вылетали сами собой; где они хранились до этого момента, в какой книжке вычитаны? — Нашепчи мне, дяденька, наговори. Намекни хотя бы, я сама найду.

Птицы притихли и с интересом наблюдали за мной, уткнувшейся лбом в шершавый ствол. По щеке легонько хлестнула веточка. Законы физики явно были нарушены, значит, старик уже общался со мною.

— Заломить? — спрашивала я Лешака, и птицы разом за кричали. — Понятно!

Гибкая веточка на расстоянии ладони от слома разделялась надвое, как пацанская рогатка, и я выставила её «рукояткой» вперёд. Рогатка не шевелилась, и я додумалась повернуться на 360 градусов, уловив момент, когда веточка «клюнула» воздух.

— Спасибо тебе, дядька Лешак!

Теперь мы шли быстро, Меченый, не спуская глаз с прутика, иногда забегал вперёд, предугадывая направление, а потом и вовсе припустил так, что его прямой, как палка хвост, скрылся из виду.

— Нормально! Тоже мне, бросил беззащитную женщину посреди бурелома. А еще волк!

Грязная и мокрая до клен юбка противно шлёпала по ногам, которые немного заплетались, пот застилал глаза, и я перевязала платок так, чтобы он плотно прилегал ко лбу.

Вскоре вернулся Меченый. Нетерпеливо наклоняя голову и переступая лапами, он звал за собой, возвращался, когда я отставала, торопил. Значит, дело худо. На большой и светлой поляне и веточка, и волк приказали остановиться. Мне пришлось привалиться к бугристому, поросшему чагой стволу берёзы, чтобы отдышаться.

— И? Полянка как полянка, Марья где, я вас спрашиваю, а?

Волк перескочил с места на место, а веточка потянулась носиком в самую середину.

— Ну, окейюшки, давайте посмотрим, что у нас здесь. — я нагнулась и принялась рассматривать лежалый ковёр прошлогодней листвы. — Ничего же нету!

Меченый подскочил и принялся разрывать лапами отдающий прелой гнилью слой. Через несколько секунд мощные когти звякнули о металл.

— Твою мать!

В земле влажно поблёскивало огромное железное кольцо, соединённое, по всей видимости, с горизонтально расположенной дверью в подземелье. Стайка птиц, сопровождавшая меня всю дорогу, повисела над нами какое-то время и полетела прочь. Лешак сделал всё, что мог.

— Я это не подниму! — объясняла я волку свое бездействие. — Нет, ну реально! Мужиков звать будем?

Волк смотрел на меня и шумно дышал, высунув язык.

— Понятно. Ты прав. Лучше поторопиться.

Я все же попыталась поднять внушительный бублик. Он, конечно поддался, но так, больше из вежливости.

Эх, сейчас бы сюда Мишкин джип! Его фаркоп был бы очень кстати! Треск ломаемых гнилых веток, заставил подскочить. На меня надвигался огромный лось, с небольшими, недавно народившимися рогами. Шкура его была изъедена проплешинами, в ней копошились насекомые, да и походка лесного великана была слегка нетвердой. Лось вытянул морду и затряс головой, смешно хлопнув большим ушами.

— Да ты ж моя радость! — кинулась я навстречу животному, совершенно растеряв всякую осторожность и тыча перед собой Лешаковой веточкой. — Идём, идём. Мне как раз грубая мужская сила нужна. Лось послушно, как перекормленная болонка, поплелся за мной, и остановился ровно у кольца.

— Так! — я задрала юбку и сунула в пасть ошеломлённого моими развратными действиями Меченого. — Рви давай. Живее!

Волк приноровился и принялся рывками тянуть подол в свою сторону, почти сбивая меня с ног. Раздался треск и юбка зазияла внушительной дырой. Вскоре у меня в руках была веревка из полосок ткани, связанная грубыми узлами. Голые коленки мерзли, но оно того стоило. Накинув петлю на шею флегматично ждущего лося, я хлопнула его по замшелому боку. Сохатый дернулся с места, почувствовал сопротивление, развернулся поудобнее и потянул. Скидывая комья земли, поднималась вертикально большая квадратная дверь из толстых брёвен. Лось дернул еще раз, и она опрокинулась, открывая вход в подземелье.

— Спасибо! — я снимала петлю с шеи могучего животного. — Дальше сама!

Вниз вела лестница, связанная из ошкуренных тонких бревнышек.

— Если не вернусь, гони за помощью, понял?

Волк послушно лёг, опустив морду на лапы, наблюдая, как осторожно спускаюсь вниз. От невыносимо противного запаха можно было задохнуться, и на секунду пришлось остановиться и уткнуться в рукав, пережидая приступ дурноты.

Стояла я в квадрате света, а кругом чернела непроглядная темень.

— Колючкин, дружок, иди ко мне!

Ёжик прибежал быстро и доверчиво ткнулся ном в ладонь.

— Что же ты весточку не подал, пропажа? Ладно, включайся на полную мощность, фонарик. Будем Марью нашу искать.

Колючкин и вправду засиял интенсивнее и потопал вперёд. Глаза постепенно привыкали к полутьме, и увиденное пугало так, что я в конце концов остановилась.

— Это что же? Тюрьма?

Вокруг меня, сколько хватало глаз, в земле были выкопаны ниши, застланные соломой, и каждая была занята. В поземном каземате томились белоглазые неподвижные люди. Их ничего не держало, кроме воли их тюремщика да тяжёлой двери.

— Веди к Марье, дружок. Скорее!

Я шла за Колючкиным и старалась не смотреть по сторонам. Кто играет людьми словно тряпичными куклами? Кому настолько скучно в своей ипостаси, что он примеряет чужие личины и судьбы? Не заметив неожиданно возникший поворот, чуть не впечаталась лбом в земляную стену, но уже в следующую секунду увидела и бревенчатый угол, и женщину, сидящую в нём.

— Марья! Марья Моревна! Да как докричаться-то до неё? — спросила я ёжика, справедливо полагая, что уж он-то точно знает, как разбудить хозяйку.

Колючкин привстал на задние лапки и куснул Марью за мизинец безвольно опущенной вниз руки. Белёсые глаза повело в мою сторону и богатырка заговорила не своим, грубым, старушечьим голосом:

— Иди к Кощею, дай воды ему. Только он поможет. Сколько отмеришь, столько вины возьмёшь. — и замерла, как выполнившая свой номер механическая кукла.

— Сумасшедший дом, ей богу! То не давай воды, то давай! Определились бы уже сна... чала...