Волчья ягода (СИ) - Юрай Наталья. Страница 8

— О! — больше говорить не хотелось. Я млела и сквозь полусомкнутые ресницы рассматривала Мишкиных друзей, среди которых, скорее всего, находился и тот самый бизнесмен местного разлива.

— Майка, а ты нас представить не хочешь?

— Не хочет! — отрезала я, — давайте помолчим, а? Насладимся, так сказать.

И мужики покорно принялись наслаждаться.

Прозвище Михаилу дали не просто так — оно родилось из имени Майкл и заношенной братом до дыр форменной майки-тельняшки отца, бывшего десантника, участника военных конфликтов и сильного во всех смыслах человека.

Я хорошо помнила дядю Пашу. Во многом именно он, а не папа, сформировал мое представление о настоящем мужике, каких после смерти Мишкиного отца уже не делали.

Намешано в Павле Васильеве было много чего: роскошное, не всем понятное чувство юмора, музыкальный слух и хриплый тенор, берущий за живое, умение концентрироваться на задаче, физическая мощь, надёжность, верность данному слову. Они с моим отцом были похожи внешне — высокие, сильные, привлекательные шатены. Но папа — сугубо гражданский человек — мягче, интеллигентнее, добрее и менее накачанный. Это сейчас я осознала свою безграничную дочернюю любовь к родителю, но в детстве и сопливой юности мечтала, чтобы именно красавец дядя Паша был моим отцом.

Воспоминания выключили меня из тихого разговора, да и пора было использовать притирку, как называла её тётя Таня.

Смесь крупной соли и мёда творила с кожей нечто чудесное. Мужики заворожённо смотрели на то, как медленно я наношу домашний скраб на влажное тело.

— Жень…— Михай бдил, и это немного раздражало, — ты нам морсику не сварганишь?

Я поняла, что переборщила с сексуальностью, безропотно кивнула и покинула мужскую компанию.

Баня была похожа на дом, столько сил и денег в неё вложил Михай, достраивая — выполняя обещание, данное отцу. Удобная парная, два отсека с душевыми лейками, огромная бочка с водой, в которую помещались трое взрослых. Просторный предбанник, по площади сопоставимый с приличной гостиной в каком-нибудь коттедже, был укомплектован длинным деревянным столом на мощном подстолье, лавками вдоль, мягким уголком напротив, телевизором на стене и большим холодильником. В больших, восстановленных своими руками сундуках Мишка хранил веники, простыни, полотенца и всё то, что обычно гости забывали брать с собой. Возле входа выстроился полк мужской обуви, запасные резиновые шлепки и неубиваемые галоши, сохранившиеся еще с советских времен.

Справедливости ради нужно отметить, что вся обстановка перетащена из большого дома или от соседей. Старая мебель и утварь были вычищены, подремонтированы, а техника перебрана и приведена в рабочее состояние. Но ведь главное было не это. Атмосфера здесь царила до того уютная, что уйти в баню по-васильевски означало выпасть из жизни на полдня, а при хорошей компании — на ночь.

Туеса с ягодами стояли в морозилке еще с лета. Мне нравился такой способ хранения. Что-то было в этом доброе и немножко сказочное.

— Как же, горюха, занемогла ты? — Волче растирал мою спину неизвестным снадобьем. — Такая богатырка…

— М-м-м-м, — как могла отвечала я.

— Обожди чуток, выгоню из тебя всю хворь, засветишь пуще солнышка!

Какой разговорчивый мне попался банщик, какой умелый. В полотно заворачивает, обтирает, снова укладывает, а ведь я в этот раз совсем без белья. Чудо чудесатое. Тело парило где-то под потолком, кости размякли, отключился мозг, и я, перемещённая на печку, задремала.

— Дядька Лешак, оклемается птаха?

— Да уж помирать не станет. Хозяину донёс весточку? А? Чего молчишь? Не донёс, стало быть. Вправду запорет, сынок, прикопает на опушке, волки повоют и сгниют косточки твои белыя во сырой земле.

— Что ты каркаешь! — слышно было, как Волче тяжело вздыхает. — Мне Золик накаркает, коли понадобится.

— Золик твой над костями твоими карать станет, коли ты девку не возвернёшь. Отстань, Волче, не яри Мстислава. Сам видывал, что он с ослушниками творит. Добытчиком поставлен? Вот и носи ему зайцев да тетеревов. Всё дело.

— Эх, дядька…

— А девка-то телом крепка, ладна, не зря хозяин на неё засматривается! — старик похлопал Волче по колену и поднялся на ноги, — Ой, оттаскает её Малушка твоя за загривину!

Волче благоразумно помолчал, а я быстро прикрыла веки. Сон улетел прочь.

— Пойду я, сынок. Спровадь её, не кличь погибель!

— Свидимся, дядька Лешак!

— Свидимся, свидимся, охо-хо!

— Не спишь? — стаскивая через голову влажную рубаху, Волче касался низкого потолка руками. — Питья дать?

— Дать.

Уже знакомый ковш приплыл в мой закуток со слегка дымящимся напитком внутри.

— Что это?

— Узвар. Смородиновый лист да мёд. Более потчевать тебя нечем, девица.

— Спасибо!

— Чего?

— Ничего.

— Зла, аки собака.

— Волк.

— А?

— Как волчица злая я. Вроде твоей Малуши. Тронул бы меня в бане своей, руку б отгрызла!

Мне никто не говорил, что можно влюбиться в смех. В морщинки, разбегающиеся от глаз лучиками, в запрокинутую назад голову, в ямку у основания шеи… Не говорил, не предупреждал, и дыхание перехватило так, словно кто-то ударил по горлу. Нет-нет. Только не этот деревенщина. Ни за что!

Повозившись немного, Волче уснул, а я не могла — то ли температура никак не снижалась, то ли узвар этот как-то неправильно действовал на организм, то ли взволновали меня низкие, чуть хрипловатые нотки мужского голоса. Но не спалось, мечталось, грезилось, дышалось тяжело и сладко. Нет-нет, это всё полнолуние. Да. Магнитные бури и ретроградный Меркурий. Я не такая!

Провела пальцем по деревянному потолку — немного копоти осталось на коже. Где мой прагматизм, стремление рваться вперед и вверх? Почему впервые с потери “семерки” и дороги я вдруг по-настоящему отпустила руль? Это всё печка, баня и чёртов добытчик, охотник с тремя классами церковно-приходского.

Малуша у него видишь ли! Имя-то какое дурацкое! Малушка-подушка!

Нарисованное сердечко получилось немного корявым. Вот ведь дурочка, чем занимаюсь? Я повернулась на бок, и укрылась с головой…

Проснулась резко, не понимая, что происходит. Путаясь в рукавах длинной мужской рубахи, сползла с печки — Волче показал, как ловчее это сделать. Со двора доносилось рычание, звуки грызни. Пол был холодным, и я на цыпочках подбежала к двери, попутно отметив что хозяина на лавке опять нет. Что за манера шляться где-то по ночам?

Звериная драка была в самом разгаре, неужели снова волки? А вдруг они на Волче напали или лошадь убивают? Добралась до двери, прижалась ухом — похоже, хищники дрались между собой. Ну не Малуша же лупит своего женишка? Любопытство пересилило осторожность, дверь не сразу поддалась, но лучше бы я ее не открывала!

На залитом лунным светом дворе спиной ко мне стоял обнажённый по пояс человек; напротив него, пружиня коленями и согнув в локтях руки с ножами, чуть переступал с ноги на ногу противник. Было понятно, что зверье тоже поделено на два лагеря. Те, что рядом с Волче, — а это именно он стоял спиной к дому — его болельщики, что ближе к воротам — чужака. Зачем им обоим нужно было раздеваться в мороз?

Но не успела додумать ответ, как вооружённый мужчина кинулся на соперника, я вскрикнула, Волче обернулся всего лишь на секунду и волки, выстроившиеся полукругом между мною и дерущимися, напряглись и оскалились.

Неизвестный издал победный крик и направился к крыльцу, но я всё ещё стояла у приоткрытой двери, заворожённая жутким зрелищем.

Легко подскочив на ступеньку, передо мной, поигрывая мышцами и утирая пот со лба, стоял Мстислав Годинович.

— Прячешься? — весело спросил он.

— С чего бы?

— Ну как… вернулась с полдороги, до дома не добралась, а ко мне в терем носа не кажешь. Поехали!?

— Не могу, температура у меня, простыла, — ситуация казалась комичной, но по рукам пробежали мурашки и вовсе не от холода: глаза Мстислава горели жёлтым огнём, который с каждой секундой становился тусклее. Я впервые видела подобное, и не могла найти разумного объяснения.