Ангел Габриеля - Кейтс Кимберли. Страница 16

– Я никогда не праздновала Рождества, но иногда мне случалось видеть, как это делают другие люди.

Тристан смотрел на нее, тронутый скрытой жалобой, прозвучавшей в ее словах: Алана была лишь сторонним наблюдателем, а не участницей волшебного праздника с его радостным смехом, сердечным теплом и ярким светом.

– Вы хотите сказать, что наблюдали за нами? – спросил он, вдруг догадавшись, откуда ей столько известно о жизни их семьи.

– Я наблюдала за вами через окно. Ваша семья всегда была такой любящей и счастливой, вы все – такими красивыми. Самое удивительное, что я никогда не мерзла, часами стоя на холоде.

– Удивительно, Алана, но иногда мне кажется, что я знаю вас всю жизнь. И что вы появились у нас не просто так, а словно по волшебству, вместе с приходом Рождества.

Огонь в камине бросал неровные блики на ее лицо и волосы, ее маленькие груди розовели сквозь тонкое полотно рубашки, и ему хотелось прикоснуться к ним. Как кающийся с благоговением прикасается к чему-то святому…

Но особенно его влекли ее золотисто-карие глаза, никогда Тристан не видел, чтобы глаза излучали такой свет. Неужели это свет любви, или он ошибается?

Свет любви…

Эта мысль перевернула его душу и пробудила в ней неутолимую жажду. Господи, это безумие – он начинает ее любить, даже не зная, существует ли она на самом деле!

Он хотел разрушить разделяющую их загадочную стену, открыться перед ней, ничего не тая и не пряча. Но кто решится осквернить руки ангела, доверив им душу грешника?

Нет, он не смеет к ней прикоснуться, это было бы кощунством. Но он может обратиться к ней со словами, и это будет все равно что прикосновение. Он расскажет ей о вещах, в которых не смел признаться другим, о тех мыслях, что, почти неосознанные, еще только зарождались в нем.

– Как только Габриель уснул, я сразу поднялся на чердак, – наконец решился он.

Алана представила себе Тристана перед грудой его неоконченных картин. Что он хотел вернуть, уж не свои ли потерянные мечты? Или, напротив, он хотел их оплакать?

– И вы нашли там то, что искали? – спросила она.

– Право, не знаю. Я просто сидел там и думал… О многих вещах, которые уже давно не приходили мне в голову. Думал о Шарлотте. Об отце. О Габриеле и о том, чего лишился, обделяя сына своим вниманием, когда он был совсем маленьким.

– Но сегодня вы были воплощением любви. Вы заметили, как блестели глаза Габриеля, когда он посылал письмо своей маме?

– Как вы думаете, оно дошло до нее? – спросил Тристан, с надеждой вглядываясь в лицо Аланы.

– Я не понимаю…

– Я имею в виду письмо. Попало ли оно на небеса? – Его искренний и немного испуганный взгляд вопрошал ее. – Получил ли я прощение?

Господи, неужели он думает, что она знает ответы на все вопросы? И за что его прощать? За то, что он принес себя в жертву другим? За то, что слишком любил Шарлотту? Или за то, что был слишком сильным?

– Тристан… – начала она, посмотрела ему в глаза и твердо закончила: – Да, вы прощены.

Проклятие, гнев небес должны были бы обрушиться на нее в наказание за такую дерзость. Но почему же тогда она не сомневается в истинности своих слов?

Он глубоко вздохнул, и Алана догадалась, что он не дышал, ожидая ее ответа, как если бы в ее власти было отворить ему врата рая или, наоборот, ввергнуть его в пучину ада.

– Вы ведь мой ангел-хранитель, Алана Макшейн? – спросил Тристан. Он взял прядь ее золотисто-каштановых волос и накрутил на палец, словно привязывая ее к себе. – Я так долго вас ждал, что почти потерял надежду.

– Но теперь я здесь, с вами.

Она коснулась его щеки, упрямого сильного подбородка, почувствовав на своей ладони его теплое дыхание.

– Может, ты укажешь мне дорогу, ангел? Почему мне кажется, что стоит мне взять тебя за руку и… – Он рассмеялся и отпустил прядь ее волос. – Я говорю как Габриель, выдумываю сказки об исполнении желаний и волшебстве и о том, что ангелы спускаются с небес, чтобы помочь страдающему человеку залечить раны.

– Если бы я могла помочь вам, Тристан, я бы это сделала.

– Когда вы произносите эти слова, в вашем голосе и в ваших прекрасных глазах столько сочувствия… Если бы вы могли… Неужели я такой грешник, что прощение уже невозможно, что никто не может мне помочь?

– Я не могу залечить ваши раны, Тристан. Никто не может это сделать за вас, пока вы сами не решите, что пришло время выздоровления.

– Значит, я сам должен позаботиться о себе?

– Почему вы терзаете себя, Тристан? Что для вас дороже: самобичевание за прошлые вымышленные грехи или будущее, полное любви к своему сыну? Неужели вы не хотите увидеть, как он вырастет и станет сильным мужчиной? Можно сокрушаться об ошибках и наказывать себя за них, но нельзя ради этого приносить в жертву любовь ребенка. Я вижу, что боль, сознание вины и раскаяние превратили вашу жизнь в ад. А ведь все дорогие вам люди готовы простить вас. Шарлотта, ваш отец и даже Габриель. Но прежде всего вы сами должны простить себя. Что бы вы хотели получить, Тристан, если бы сейчас могло исполниться любое ваше желание?

– Я бы хотел… я бы хотел вернуть обратно это Рождество. Я хочу, чтобы звучала музыка и чтобы все целовались под омелой. Я хочу подарить Габриелю самого красивого пони какой только есть на свете, хочу сам посадить сына в седло и увидеть, как его лицо засияет от счастья.

Надежда и радость яркими бабочками запорхали перед глазами Аланы. Она схватила руку Тристана и изо всех сил сжала ее.

– Тогда пусть Рождество вернется! – воскликнула она.

– Поздно, Рождество уже прошло, – сказал он, и Алана поняла, как не хватает ему рождественского веселья, горящих свечей и детского восторга Габриеля.

– Но мы можем его удержать, – пообещала она и подошла к стоящим на каминной полке часам, стремительно и безжалостно отсчитывающим минуты и часы. Встав на цыпочки, она повернула ключ в стеклянной дверце, прикрывавшей циферблат. Дверца открылась, Алана протянула руку и отвела назад черные стрелки. Один час, два, три, пока они не стали показывать без одной минуты двенадцать. Потом она осторожно остановила маятник.

– Я ведь волшебница, Тристан, вы помните? Еще есть время, чтобы все наши желания исполнились.

Глава 8

Солнечные лучи проникали сквозь щели в занавесках на окне, словно шаловливые дети, заглядывая в комнату, и Тристан вместе с ними готов был встретить новый день.

Он не чувствовал усталости, хотя провел долгую бессонную ночь, строя планы своей будущей жизни с Габриелем. Наоборот, ему казалось, что произошло чудо и этой ночью он переродился и стал новым человеком.

Тристан раздвинул занавески, солнечный свет хлынул в комнату, добрался до кровати, и Габриель недовольно задвигался, глубже зарываясь в подушки, но Тристан подошел к нему и сдернул с него одеяло.

– Вставай, соня!

– Это ты, папа? – удивился Габриель, • протирая глаза своими пухлыми кулачками.

– Счастливого Рождества тебе, Габриель.

– Счастливого Рождества? – удивился Габриель и отнял руки от лица. – Но Рождество уже прошло, папа.

– Ты так думаешь? Посмотрим, может быть, мы сумеем что-то изменить. – И с этими словами Тристан подошел к часам на комоде, открыл стеклянную дверцу циферблата и позвал: – Скорей иди сюда, Габриель.

Мальчик слез с кровати и в недоумении подбежал к отцу, привычно держа под мышкой своего тряпичного пони.

– Зачем я тебе, папа? – спросил он.

– Мне нужна твоя помощь.

Тристан наклонился и взял Габриеля на руки. От сына пахло молоком, корицей, свежестью и невинностью, как от всякого ребенка на земле. На секунду Тристан зарылся лицом в золотые локоны Габриеля.

– Чем тебе помочь, папа?

– Я хочу отвести стрелки назад. По часам Рождество уже кончилось. Вот я и прошу тебя взять и остановить маятник.

Габриель изумленно открыл рот, глядя на отца, словно тот вдруг лишился разума. Тристан широко улыбнулся ему, и Габриель неуверенно улыбнулся в ответ, но подчинился – тиканье смолкло, и часы остановились.