Душа Пандоры (СИ) - Арнелл Марго. Страница 32

Глава четырнадцатая. Река памяти, река забвения

Мост через пустошь, когда-то бывшую рекой Стикс, вел к огромным, распахнутым настежь вратам. Именно на них Деми старательно фокусировала взгляд, чтобы не замечать, что в их с Ариадной и Никиасом шествие по мосту затесались духи.

От них, бессловесных, призрачных, веяло могильным холодом. Сквозь полупрозрачные, словно подсвеченные голубым, тела Деми видела каждую царапину на костяном мосту, каждую выбоину. Уговаривала себя не поддаваться ужасу, который сделал ватными ее ноги. Сосредоточившись на том, чтобы идти размеренно и твердо, как Ариадна, а не нестись вперед, не сразу заметила, что духи огибают Никиаса, словно безотчетно желая сохранить дистанцию между собой и ним.

Хотела бы она знать причину. Хотела бы она видеть сейчас его лицо, а не спину, чтобы понять по глазам или, быть может, стиснутым зубам и желвакам, играющим на скулах, что он знает причину. Ее мысли, описав круг, вновь вернулись к маске, прикрывающей половину его лица. Что же могло скрываться под ней?

Еще издалека Деми разглядела очередное испытание на прочность для ее силы духа. Она не знала, любит ли собак или кошек, но была уверена: этого пса не любил никто. Потому что у него на спине причудливой гривой танцевали змеиные головы, и хвост тоже оказался змеиным. Потому что его огромное, как у лошади, черное тело венчали сразу три головы. Как раз по одной зубастой пасти на каждого из непрошенных гостей.

«Цербер», — слабея, подумала Деми.

Стража врат в царство мертвых и сына чудовищного великана Тифона и полуженщины-полузмеи Ехидны легко мог узнать даже ее искаженный разум.

— Мы пойдем прямо туда, да? — севшим голосом спросила она.

Никиас едва слышно фыркнул, но не счел нужным отвечать. Ариадна сжала ее руку.

— Разве Геракл не победил Цербера?

— Не совсем так. Он должен был лишь его похитить. Убийство Цербера означало бы нарушить важный принцип мироздания, нарушил бы саму структуру мира, ведь тогда некому было бы охранять врата в царство мертвых. На самом деле было так…

— Началось, — страдальчески протянул Никиас.

Деми практически слышала, как он закатывает глаза.

— Укрощение Цербера было одиннадцатым подвигом Геракла. Он отыскал Цербера на берегу еще одной подземной реки, Ахерон, реки боли и скорби, напал на него безоружным и, даже укушенный его хвостом, держал мертвой хваткой, пока Цербер не потерял сознание. А затем привел, полузадушенного и опутанного цепями, в Микены, чтобы показать царю Эврисфею.

— А тот струсил и велел вернуть Цербера назад, — неожиданно вклинился Никиас — видимо, горя желанием выразить свое негодование. — А ведь мог сковать его чарами и сделать своим сторожевым псом.

— Так и видишь себя с Цербером на поводке? — фыркнула Деми.

Поежилась — сложившаяся картина вызывала мурашки, даже оставаясь лишь в воображении. Наглухо закрытая фигура в черном и трехголовый черный пес величиной с лошадь…

— Я бы, пожалуй, не отказался.

Улыбка тронула губы Ариадны.

— Боюсь, ты опоздал. Наученный горьким опытом, обмануть себя Цербер больше не позволит. Сами посудите: Орфей заворожил гончую Аида прекрасной музыкой, чтобы вернуть свою покойную жену… И вернул бы, если бы не нарушил условие Аида и не оглянулся назад — убедиться, следует ли за ним Эвридика. В наказание она так и осталась заточена в царстве мертвых…

— Эней, троянский принц, который отправился в царство мертвых, чтобы узнать, где построить новый город троянцев, прокрался мимо Цербера, накормив его медовыми лепешками, пропитанными вином из снотворной травы, — подхватил Никиас.

— Выходит, Цербера сумели обмануть трижды?

Вот тебе и грозная адская гончая с гривой из гадюк…

— Видимо, наличие целых трех голов ума не гарантирует, — хмыкнул Никиас.

Невольно улыбнувшись, Деми задержала на нем взгляд. Стоило признать, ей нравилось, когда он, забывая о своем долге отгородиться ото всех вокруг, становился таким… непосредственным. Словно обнажая настоящего себя.

Время для улыбок прошло, когда костяной мост с бредущими по нему духами остался за спиной. Призрачные тела прошли сквозь возвышающуюся над ними скалу, не дрогнув. Что до Ариадны, Никиаса и Деми… им пришлось остановиться.

То, что на расстоянии Деми приняла за статую, оказалось человеком, приросшим к скале. Это был Пирифой, царь лапифов, века назад наказанный самим Аидом за то, что пытался похитить из царства мертвых его жену, Персефону. И если Тесея, его сообщника, освободил Геракл, то вызволять Пирифоя запретил сам Зевс.

Проведенные в царстве мертвых столетия превратили царя лапифов, когда-то обычного смертного, в камень. Глазные яблоки под каменными веками не шевелились, но Ариадна утверждала, что Пирифой все еще жив. И жить будет вечно. Деми вздрогнула. Богам подвластно превратить дар вечной жизни в страшное наказание…

Врезанные в скалу гигантские врата охранял… Цербер. В глазах гончей Аида полыхало пламя, изо рта капала ядовитая слюна. Кончик змеиного хвоста был поднят над головой и нацелен на чужаков — исключительно немертвых.

Трехголовый пес не рычал. Ему это и не требовалось, чтобы быть устрашающим. Когда он обнюхивал Деми тремя парами ноздрей, она была близка к тому, чтобы стремглав броситься прочь. Вместо этого замерла, ни жива, ни мертва, и лишь тихо, размеренно дышала.

— Может, надо что-то сказать? — пискнула она. Собственный голос едва ее слушался.

Ариадна покачала головой, глядя на огромного пса чуть ли не с умилением. Того и гляди — начнет чесать его за ушком. За одной из трех пар ушей.

— Он чует наш запах не так, как обычные псы. Или люди. Или кто-либо еще. По нему он поймет, зачем мы пришли в царство мертвых.

Вероятно, ничего дурного в их намерениях Цербер не обнаружил. Тяжело шагнул в сторону, пропуская их вперед. С оглушающим грохотом врата распахнулись перед гостями Аида.

Однообразный пейзаж — скалы, ущелья и мертвые пустоши, глаз не радовал.

— Подумать только, — восторженно выдохнула Ариадна после нескольких минут молчаливого пути, — мы увидим саму Мнемозину!

— Ты прямо горишь желанием с ней встретиться.

Приятно было видеть Ариадну такой вдохновленной. Жаль, Деми не могла разделить ее восторг — любые эмоции сейчас заглушало волнение. Каков будет итог этой встречи? Смогут ли Кассандра с дельфийской сивиллой подобрать к ее памяти ключи?

— Мнемозина — не просто титанида[1] и воплощение памяти. Она — та, что породила науку историю, что дала названия предметам и явлениям и упорядочила их. Она открыла для нас знания и позволила хранить их в наших головах. Благодаря ей Грецию и Алую Элладу населяют по-настоящему талантливые люди.

Деми, не сбавляя шага, послала ей вопросительный взгляд.

— Талантливые? Но как богиня памяти может влиять на талант?

Глаза Ариадны заблестели.

— А ты знаешь, что…

— И… вот опять, — протянул Никиас.

Деми даже позволила себе мимолетно улыбнуться, не привлекая его внимание, чтобы не дать вспомнить, что он должен ее ненавидеть.

— … плененный красотой Мнемозины, Зевс превратился в пастуха и провел с ней девять ночей? От этого союза у титаниды родились девять дочерей, повелительниц искусств, наверняка тебе известных.

— Музы — это дочери Мнемозины? — удивилась Деми.

Каллиопа, муза эпической поэзии и красноречия, что изображалась с восковыми табличками и стило в руке. Эвтерпа, муза музыки и лирической поэзии, по обыкновению сжимающая в руках флейту. Эрато, музу любовной поэзии, изображали с кифарой, струнным щипковым музыкальным инструментом, Талию, музу комедии — с комической маской и венком из плюща. Похожей изображали и Мельпомену, ее противоположность, музу трагедии. Только ее маска была трагической, а венок — сплетенным из виноградных листьев. Дочерью Мнемозины, вероятно, была и Терпсихора, муза танца, часто запечатленная с лирой в руках в танцующей позе, и Клио, муза истории, что держала свиток из папируса или футляр для древних свитков, Урания, муза астрономии, с глобусом и циркулем в руках, и Полигимния — муза религиозных гимнов с мечтательным, задумчивым выражением лица.