Комсомолец 3 (СИ) - Федин Андрей. Страница 12

— В общем, что пытаюсь тебе объяснить, мужик, — сказал я. — Пид..ас ты, Сан Саныч. Или этот… как там у вас говорят… петух — вот!

— Что ты сказал?!

Я покачал головой. Не ожидал от «эсэсовца» подобной заторможенности — Кузин в прошлый раз не показался мне тугодумом. По спине скатилась капля пота. В доме Нежиных не экономили на отоплении. Я простоял в прихожей не больше минуты, но уже вспотел. Именно от жары, а не от волнения: был на удивление спокоен. Всё же решился — снял шапку. Сунул её подмышку, смахнул со лба влагу. Наблюдал за тем, как наливались краской щёки Кузина (не скулы, не уши — именно щёки).

— Тебе повторить всё? — спросил я. — Или хватит сокращённой версии?

Ухмыльнулся — максимально нагло и вызывающе. Представил, как выглядела бы моя ухмылка, будь я сейчас в своём прежнем теле. Тогда бы подобный номер с Кузиным точно не сработал — Сан Саныч сам бы повторил всё вместо меня. И сделал бы это максимально вежливо и подробно — сомневаюсь, что он среагировал бы иначе на размер моих кулаков (тех, прошлых): проверял на подобных ему моральных уродах неоднократно. А вот нынешние мои кулаки не должны были его испугать.

— Друзья и знакомые называют тебя Шурочкой, — начал я рассказ. — Потому что Александр — это мужское имя, тебе оно не подходит…

Говорил спокойно и уверенно, глядя Сан Санычу в глаза. Добавил в голос писклявых ноток, чтобы речь моя звучала с минимумом угрозы и максимально обидно. Сутулился и «нервно» шевелил пальцами на руках — показывал Кузину «неуверенность и беззащитность». Мои слова звучали тихо и монотонно. Я говорил неторопливо, чтобы каждая фраза доходила до затуманенного алкоголем разума Сан Саныча. Боролся с зудом в носу — чувствовал: вот-вот чихну от табачного дыма.

— …Ну а по вечерам ты надеваешь платьице своей подруги и прогуливаешься по кварталу — надеешься своей тощей жопой приманить ухажёров…

Кузин шагнул ко мне резко, стремительно, будто профессиональный боец. Без крика и ругательств. Только скрипнул паркет под его ногами. Ни вздохом, ни взглядом Сан Саныч предупредил о своём рывке. Смотрел на меня, скрежетал зубами. И вдруг уже сократил расстояние между нами за — доли секунды. Ударил без замаха. Целил мне кулаком в глаз. Я не ожидал от него подобной прыти. А потому от удара увернулся — лишь ощутил движение воздуха около своей скулы.

— И это всё, что ты можешь? — выдал я шаблонную фразу из киношных боевиков. — Еле ноги переставляешь. Алкаш. Руками машешь, как девчонка. Ты бы ещё попытался мне глаза выцарапать… петушара.

Следующий удар не стал сюрпризом. Я бессовестным образом подставил под него физиономию Саши Усика — решил, что новые шрамы её хуже не сделают (а может даже украсят). Кузин и тут оплошал. Врезал мне сбоку в челюсть — нокаут у него не получился, да и нокдаун тоже. Встреча с его кулаком звоном отозвалась у меня в голове. Но не принесла для моих нужд ни капли крови. Я отшатнулся, отошёл от стены (врезаться в неё затылком не планировал). Провёл по лицу ладонью: убедился, что цель не достигнута.

— Да ты и бить не умеешь, Шурочка, — прошипел я. — Хватит уже меня за лицо лапать и наглаживать. Я в твои девичьи забавы играть не намерен.

Кузин стёр со своего лица улыбку. Выдохнул в мою сторону ругательства и спиртовой запашок. Снова ударил. Бил без затей — кулаком в нос. Вот только рассчитывал, что я отклонюсь. Я же шагнул ему навстречу. И удар превратился в толчок. В удачный толчок. В болезненный. Но не это главное. Из моих ноздрей брызнула кровь! Яркая, густая. Полила на губы и на подбородок. Я ощутил на языке её солоноватый привкус. Увидел кровавые капли поверх синих линий на груди Сан Саныча. И потёки крови на своей рубахе.

«Испачкал пальто», — всплыла в голове печальная мысль. Я запоздало сообразил, что, прежде чем принялся дразнить Кузина, должен был снять верхнюю одежду. Подозрительным бы этот момент потом не выглядел. Не пришлось бы нести в химчистку пальто. Сдул с губ кровавые брызги — угодил рубиновыми каплями в лицо Кузина. Мужчина пошатнулся, как от удара — размазал кровь по своим щекам. Я заметил, что выронил шапку. Та откатилась к входной двери, словно боялась, что позабуду её в квартире Нежиной.

В этой новой жизни меня ещё не били (если не считать встречу с Горьковским душителем). И уж точно не молотили по моему лицу с таким остервенением, как это делал Кузин. «Эсэсовиц» уверовал в безнаказанность. Размахивал руками, точно мельница лопастями. И целил мне не только в лицо — дважды врезал по уху, расцарапал мне ногтем кожу на лбу. Я принял на себя пять ударов (считая первое попадание в нос — шесть). Решил, что этого вполне достаточно. Шагнул в сторону — подсечкой повалил Сан Саныча на пол. Ухмыльнулся ему в лицо.

— Ты ещё и еле на ногах стоишь, балерина.

Кузин встал на четвереньки.

— Ну всё, пионер! — сказал он.

Сунул руку в карман.

— Ты договорился.

Сан Саныч извлёк из кармана складной нож. Большим пальцем ловко открыл его. Раздался тихий щелчок. Короткий клинок блеснул в свете тусклой жёлтой лампы. Взглянул острым кончиком на мои ботинки. Я едва сдержал желание сплюнуть кровь на паркет, проверил языком, не пострадали ли зубы (повреждений не обнаружил). Наблюдал за тем, как Кузин неторопливо и неловко поднялся на ноги. Он не спускал глаз с моего лица. Улыбался. Сжимал в кулаке чёрную рукоять. Грудь его часто вздымалась, будто после бега.

Сан Саныч медленно приподнял руку, направил острие ножа на мою шею.

— Сейчас я отрежу тебе язык, пионер, — пообещал он.

«А это уже другая статья, более весомая, — подумал я. — Но и другие риски». Смотрел на нож в руке Кузина, прикидывал варианты дальнейших событий. С ножом на меня бросались трижды — в прошлой жизни (дважды — если не считать ту выходку моей бывшей жены). В память о тех событиях я до старости хранил на теле шрамы (оставила метку на моей руке и жёнушка). Но серьёзной угрозой для моего здоровья те случаи не обернулись. Не переживал за свою жизнь я и сейчас, пусть и был теперь не двухметровым детиной.

Смотрел на клинок — слушал угрозы Кузина. Взвешивал в уме все «за» и «против». Отмечал, что «нападение с применением холодного оружия» — это совсем другой коленкор. Но и иной уровень опасности. «Придётся менять пальто, — промелькнула в голове мысль. — С этим уродом у меня будут сплошные расходы. Лучше бы я на маньяков охотился. Те люди серьёзные — при деньгах. Не алкаши, как этот». Кузин подходил неторопливо, без резких движений. Плавно приближался к моему лицу и заострённый кончик клинка.

— …Будет не больно, пионер, — приговаривал Сан Саныч.

Он не шептал — говорил в голос.

— Я только вырежу тебе язык. Чик — и всё. Быстро и аккуратно…

Кузин повёл кистью — чиркнул лезвием по воздуху. Заставил меня среагировать (я дёрнул головой — следил за пляской ножа). Сан Саныч оскалил зубы — блеснул золотой коронкой. После ударов по моему лицу он чуть успокоился. С гордостью от содеянного смотрел на мою окровавленную физиономию, будто скульптор на своё удачное творение. Угрозы теперь не выкрикивал — спокойно проговаривал их, будто копировал мои недавние речи. Водил перед моим лицом блестящим клинком ножа.

— …Ну что же ты замолчал, пионер? — говорил Кузин. — Закончилась твоя смелость? Давай, расскажи мне свои истории. Повесели, меня пока можешь…

— Нет!! — закричал я. — Что вы делаете?! Не надо!! Не убивайте!!

Крики получились резкими и звонкими. И, как я надеялся, жалобными. Звуки моего голоса отразились от стен и потолка, отразились от треснувшего зеркала и одинокой лампочки — эхом умчались на кухню. Добрались они и до соседних квартир. Где, я уверен, давно прислушивались к нашим голосам. Сан Саныч застыл (мои вопли словно парализовали его). И замолчал. Нож замер в воздухе (лишь чуть вздрагивало острие). Чем я воспользовался. Вскинул правую руку, накрыл ладонью сжимавшую рукоять кисть «эсэсовца».

И сразу почувствовал, что моих силёнок недостаточно для успешной борьбы с Кузиным. Тот хоть и не выглядел здоровяком, но в мышечной силе мне нынешнему не только не уступал — значительно превосходил. Сан Саныч тоже это заметил. Оправился от замешательства. Хмыкнул, когда я левой рукой прикрыл своё горло, направив локоть ему в лицо. Не попытался высвободить свою кисть. Он словно и не заметил моего сопротивления. Приблизил нож к моей голове.