Комсомолец 3 (СИ) - Федин Андрей. Страница 22

Славу и Пашу в общежитии уже не застал: парни уехали домой, не дождавшись моего возвращения из института. Я этому факту только порадовался. Потому что пока не придумал, под каким соусом подам им своё общение с институтскими математиками. Выбалтывать соседям по комнате свои истинные намерения я не собирался. Но и вешать парням на уши лапшу (плохо приготовленную) — тоже не хотел. Меня бы вполне устроило отсутствие интереса с их стороны к моим походам на кафедру высшей математики. Но на подобное чудо даже не надеялся. Решил, что озабочусь надёжной легендой для озвучивания Могильному и Аверину, когда разберусь с маньяком. Избавлюсь от одной проблемы — займусь решением следующей.

В субботу поле возвращения из института я задержался на вахте. Угостился чаем и блинами (женщина приберегла пять штук для меня), поделился с вахтёршей свежими коржиками из песочного теста. Сообщил, что побеспокою женщину ночью (восьмого марта в пять утра собирался устроить засаду в Ленинских аллеях) — возражений и упрёков не услышал. Расстроился, что встану в воскресенье ни свет ни заря: ни разу не высплюсь на этой неделе. Но порадовался, что в Зареченске рано начинал работать общественный транспорт. Потому что иначе бы я остался в парке около шахты «Юбилейная» на ночь — если «маньяк с молотком» проживал в том районе, и время его нападения не зависело от графика работы автобусов.

Когда-то я и сам работал в шахте посменно — не великое удовольствие. Особенно, когда выпадали смены с вечера до утра. Осенью и зимой они превращали жизнь в сплошную ночь: просыпался, когда уже стемнело, укладывался спать после работы ещё затемно. Будь я тогда семейным человеком — жену и детей видел бы только спящими. Но из Зареченска я уехал холостяком: поддался на уговоры приятеля, перебрался в Железногорск (махнул рукой на подземный стаж и связанные с ним прелести). Но о поездках в общественном транспорте по ночному городу вспоминал долго — именно в салонах автобусов после ночных смен научился спать сидя. Однако воскрешать прошлые умения засыпать под стук колёс не собирался.

Обрез и будёновку я упаковал в плед ещё в пятницу вечером, когда пришёл из института. Перевязал получившийся свёрток верёвкой, снова сплёл красивую ручку. Но перед этим проверил исправность оружия, набил магазин патронами. Будёновку взял с собой старую — ту, что подарила Света Пимочкина, оставил в шкафу. Завернул в носовой платок стопку монет. Положил её в карман старых брюк Александра Усика, как средство на «крайний» случай. Уже дважды продырявленное новое пальто на этот раз оставлю в комнате. Снова тратиться на химчистку не хотел. А это, старое, уже побывавшее в схватке с маньяками, разрежу в воскресенье на лоскуты и сожгу, как напоминание о прошлом (о том прошлом, в котором я гонялся за маньяками).

Субботний вечер провёл лёжа на кровати с учебником немецкого языка в руках. Рассматривал в книге картинки — гадал, почему в моей голове после переноса сознания появился ворох математических знаний, но в память не добавилось ни единого слова на немецком языке. Проверял свои знания по истории, географии, биологии — ничего, кроме обрывочных сведений из стандартного набора для школьников из воспоминаний не выудил. Но стоило только задуматься над математическими «умностями», как в голове будто отрывалась шкатулка изобилия — изобилия терминов, понятий и прочей до недавнего времени неведомой мне белиберды. «Поток Риччи», — вспомнил я совершенно неведомый мне в прошлой жизни термин, покачал головой.

Подумал: «Да я теперь настоящий супергерой. Супермен был неуязвим, умел летать. Человек-паук стрелял паутиной и ползал по стенам. Бэтмен был сыном миллионера… и просто везучим парнем. А вот советский супергерой Комсомолец — великолепно шарит в математике. Бойтесь злодеи и капиталисты. А пролетарии всех стран соединяйтесь. Вот такие пирожки с капустой». Я закрыл учебник, бросил его на тумбочку. Проверил в очередной раз, завёл ли будильник. Подумал о том, что неплохо было бы выяснить: умею ли ползать по стенам. Потому что неуязвимостью Супермена точно не обладал: спасибо Наде Бобровой — она это проверила. «Было бы неплохо стать хорошим химиком, как Джокер», — подумал я. Но не вспомнил даже таблицу Менделеева.

Ночная поездка в автобусе мне понравилась уже тем, что я до самой «Юбилейной» преспокойно сидел около окна, не ощущал на себе недовольных взглядов бодрых старушек, мечтавших занять моё место на холодном сидении. Не уснул по пути, хотя очень хотел опустить веки и вздремнуть. Бороться со сном помогали громкие голоса ехавших вместе со мной по маршруту мужчин. Я смотрел в окно на плохо освещённые улицы (разглядывал дома и приуроченные к апрельскому празднику плакаты), вдыхал пропитанный бензиновыми парами воздух и слушал шахтёрские байки (отмечал, что темы мужских разговоров со временем не изменились).

Общественный транспорт останавливался примерно в километре от «Юбилейной». Были автобусные маршруты, которые сворачивали и к самой шахте (в девяностых — точно были), но я не стал их вычислять. Добрался до остановки «Шахта Юбилейная», следом за шумной компанией немолодых мужчин выбрался из салона. Шахтёры дружно закурили, зашагали по огороженной бетонным забором дороге к шахте. Но я за ними не последовал. Парк «Ленинские аллеи» находился в другой стороне — не около самой шахты (и окруживших её в будущем бесчисленных гаражей), а там, где виднелись однотипные коробки пятиэтажных домов.

Автобус уехал — я остался около дороги под фонарём в одиночестве. Взглянул вслед шахтёрам. Там, куда направились мужчины (и куда до сих пор вёл шлейф из табачного дыма), город словно закончился: я не увидел в той стороне ничего примечательного, кроме голых сейчас ветвей кустарника и заборов, охранявших пустыри и полуразвалившиеся строения. Когда-то сам ходил этим же маршрутом. Вот только в девяностых он выглядел иначе — пространство между проспектом и шахтой в будущем займут бесчисленные гаражные кооперативы. Ну а пока… тут была отличная охотничья территория для маньяка. Отличная, но неперспективная.

Я сомневался, что преступник найдёт здесь подходящую жертву: этим маршрутом не прогуливались одинокие женщины — тем более, ранним утром. Движение здесь оживало лишь при окончании и перед началом рабочих смен у шахтёров. Потому я вновь пришёл к выводу, что свою жертву маньяк будет дожидаться около автобусной остановки — и уже отсюда последует за ней до места убийства. Это значило, что «маньяк с молотком» либо скоро появится на том самом месте, где сейчас стоял я, либо уже прятался неподалёку от меня в зарослях. А меньше чем через час здесь выйдет из автобуса его жертва — женщина зашагает к пятиэтажкам через Ленинские аллеи.

Место убийства женщины я примерно представлял. Как и в случае с Горьковским душителем. Вот только не знал, кого именно придётся высматривать. «Тоже мне сложность, — подумал я. — Будто сейчас тут гуляют табуны женщин и за каждой крадётся по маньяку. Разберёшься, Дима. Ты теперь опытный охотник на маньяков. Этот придурок с молотком станет в твоей коллекции третьим». Я посмотрел на часы. Времени на то, чтобы подыскать место для наблюдения за приметным поворотом дороги в парке оставалось предостаточно. Я не увидел причины для спешки. Зевнул, окинул взглядом тёмные кусты. Помахивая свёртком с обрезом, неторопливо зашагал к парку.

С поиском места для засады у меня не возникло сложностей. Небо затянули облака — спрятали лунный диск. Работавшие фонари в Ленинских аллеях можно было сосчитать по пальцам (и это в преддверие юбилея вождя!). Снега в парке не осталось: за вторую половину февраля и начало марта температура неоднократно поднималась выше десяти градусов по Цельсию — подсохли даже лужи. Подстриженные кусты забором выстроились вдоль заасфальтированных дорожек. За ними, на фоне тёмной земли, сложно было что-либо разглядеть.