Комсомолец 3 (СИ) - Федин Андрей. Страница 36

— Этот человек хотел вас убить, Даша, — сказал я. — Можете мне поверить. Для этого он и взял с собой молоток. Но я ему помешал. Вот и всё.

Говорил я в полный голос, но дождь заглушал мои слова. Дарья Степановна повернулась ко мне. Луна пусть и пряталась за пеленой облаков, но отражённый ею свет всё же доходил до земли: я увидел широко открытые глаза Кировой.

— Я верю вам, Саша, — сказала женщина. — Правда, верю! Но всё равно не понимаю… почему вы в него стреляли? Разве… нельзя было поступить иначе?

Валицкий прекратил стонать (прислушивался к нашему разговору?). Я насторожился, следил за Романом Георгиевичем, готовясь в любой момент обрушить на него град ударов — если попытается стать на ноги. Зонт Кировой добрался до кустов — замер, уткнувшись в ветки.

— Было три варианта развития событий, Дарья Степановна, — сказал я.

Говорил спокойно — совершенно не чувствовал сейчас волнения, будто беззаботно прогуливался по ночной улице, а не собирался убить человека (эмоции всё ещё не пробили воздвигнутую на их пути стену). «Маньяк должен умереть», — таково было моё решение. И я пока не изменил его.

— Первый — позволить этому человеку убить вас, и сдать его в милицию в комплекте с уликами и моими свидетельскими показаниями, — сказал я. — Такой себе вариант, не находите? Мне он не понравился.

Холодные капли дождя вновь коснулись шеи, отправляя по телу новую волну холода.

— Второй — пристрелить этого урода до того, как он на вас нападёт. Быстро и эффективно… должно было получиться. На этом варианте я и остановился.

Капли ударили меня по губам.

Слизнул их. Сплюнул. Окрестности Зареченска не славились хорошей экологией — благодаря шахтам. Об этом мне напомнил привкус дождевой воды.

— Был ещё и третий вариант, — сказал я. — И он всё ещё остаётся.

Я посмотрел на Кирову. Плохо видел в темноте её лицо (скорее угадывал: нос, губы…). Но чувствовал на себе её взгляд — растерянный, внимательный.

— Могу отпустить его прямо сейчас, — сказал я. — На все четыре стороны. Хотите, Дарья Степановна?

Приподнял брови (вряд ли это увидела Кирова).

— Вот только… рано или поздно он снова убьёт женщину. Может и не одну. Те смерти будут на моей совести. Вам так не кажется?

Я покачал головой. Снова сплюнул.

— Нет, я такого не хочу.

Развёл руками.

— Так что выбор у меня невелик, Даша.

Протянул к Кировой руку.

— Буду признателен, если вернёте мне оружие.

Валицкий на мои слова никак не отреагировал. Будто не понимал, что говорили о нём.

Дарья Степановна на шаг отступила (по-прежнему держала в одной руке обрез — в другой молоток).

— Но так нельзя! — сказала она.

В её глазах отразилась яркая точка — свет фонаря, горевшего в стороне проспекта Гагарина. Ветер растрепал волосы женщины — те топорщились в стороны, будто перья.

— Саша, ведь есть же милиция! — сказала Кирова. — Давайте позовём милиционеров! В конце концов, это их работа — ловить преступников!

Её голос сорвался на писк.

— И что я им скажу? — спросил я.

Дарья Степановна указала на Валицкого болтавшимся металлической головкой вниз молотком.

— Что этот человек собирался меня убить!

— А он расскажет, что прогуливался перед сном. Подобрал на дороге замечательный инструмент, нёс его домой. Пока из кустов не выскочил я и не открыл стрельбу. Ведь теперь это именно так и выглядит со стороны. Вы живы. А этот человек не в роли убийцы — он жертва преступления.

Я усмехнулся.

— Кому поверят милиционеры, Дарья Степановна? Парнишке, что прятался за кустами с обрезом от винтовки? Или респектабельному советскому гражданину, уважаемому заведующему кафедрой горного дела в Зареченском горном институте? Кто поверит, что он хотел вас убить? Как я это докажу?

— Но ведь…

Кирова замолчала. Посмотрела на меня. Перевела взгляд на Романа Георгиевича. Валицкий не шевелился. И не стонал. Прислушивался.

— Нет другого варианта, — сказал я. — Вообще нет приемлемого для меня варианта. Но я выбрал наилучший. Ведь всё равно кто-то умрёт. Так почему бы не он? Либо я убью этого человека, либо снова погибнет женщина — потом. Понимаете, Даша? Выбирать-то особо и не из чего.

Я повёл плечом.

Дарья Степановна снова повернула лицо — в её глаза вернулись желтые точки (отражения фонаря).

— Вы думаете… он тот самый? — спросила Кирова.

Приподняла молоток чуть выше — удивлённо смотрела на него, будто раньше ничего подобного не видела.

— Саша, вы считаете, что это он убил тех женщин… осенью?

Голос Дарьи Степановны окреп. Будто женщина совладала с эмоциями, или у неё резко сменилось настроение. Кирова не выронила — бросила на землю молоток (позади себя).

— Не знаю, — сказал я. — В этом не уверен — не буду лгать. Но допускаю такой вариант. Всё, что мне пока известно — он сегодня хотел убить вас, Даша. Вот в этом я не сомневаюсь. А что касается прошлых убийств… нужно разбираться. Это я попытаюсь выяснить… потом.

Дарья Степановна тряхнула уже намокшими волосами. Притопнула ногой, разбросав вокруг себя брызги (и окатив ими Валицкого).

— Тогда нам тем более нужно передать его милиции, — сказала она. — Его должны допросить, Саша! Разве вы не понимаете?!

Она протянула мне обрез — решительно.

— Вот, Саша, возьмите. Только я вас умоляю: не стреляйте.

Я взял в руки огнестрельное оружие. Коснулся пальцем спускового крючка. Но не поднял ствол — позволил дулу разглядывать лужи на асфальте.

Дарья Степановна притронулась к моей руке (к локтю — как поступала раньше Света Пимочкина).

— Саша, послушайте меня, — сказала она. — Я… знаю, как нам нужно поступить. Не спешите убивать этого человека. Я вас очень прошу! Нам нужно убрать его от дороги. И уйти отсюда самим. Чтобы нас не увидели прохожие. Саша, здесь вот-вот могут появиться люди. Или даже милиция. Им ведь могли позвонить. Наверняка кто-то слышал выстрелы.

Она указала рукой в темноту.

— Там есть пустырь, — сказала Кирова. — Нам нужно туда. У нас появится время.

Дарья Степановна передвинула на живот сумку. Сунула в неё руку — извлекла небольшой тёмный предмет, который яркой струёй света ударил в Валицкого, заставил того зажмуриться. Похожими фонариками пользовались Пашка и Слава, когда уходили на вечерние дежурства (называли его «Жучок»).

— Я знаю другой способ решить нашу проблему, — сказала женщина. — В моём варианте никто не умрёт. Саша, вы не станете убийцей. А этот человек понесёт заслуженное наказание. И мы сумеем выяснить: виновен ли он и в других преступлениях. Сейчас нет времени объяснять. Следует поторопиться.

Дарья Степановна вновь прикоснулась к моему локтю.

— Сашенька, я действительно знаю, что нужно делать, — сказала она. — Поверьте мне!

— Ладно.

Я не спускал глаз с Валицкого. Понимал, что лучшим вариантом сейчас было — направить дуло обреза на затылок Романа Георгиевича и нажать пальцем на хвост спускового крючка. Один выстрел. Потом выброшу будёновку и обрез, покончу с образом супергероя: совершать вылазки (в суконном шлеме со звездой и огнестрельным оружием в руках) для поимки преступников больше не планировал.

Но я медлил.

И понимал причину своего бездействия. Я не стрелял, потому что в голове вертелись слова Дарьи Степановны: «Будёновец спасает людей! Он их не убивает!» Я с упрямством глупца цеплялся за соломинку: надеялся обойтись без убийства (хотя сам себе давно доказал, что в этом случае такое невозможно). Дрожал от холода (свитер почти не защищал от дождя и не спасал от ветра). Смотрел на лицо Валицкого.

Подошёл к маньяку — ухватил того за воротник, попытался сдвинуть с места (Роман Георгиевич жалобно застонал). Моих силёнок не хватило, чтобы потащить маньяка на пустырь волоком.

— Саша, давайте помогу вам!

Вернул Кировой обрез.

— Подержите.

Жестом велел женщине не мешать. Перевернул стонущего Валицкого на спину. Фонарь осветил небольшую дыру в плаще — от пули (не напротив сердца — значительно выше). Двумя руками я перебросил тело стонущего маньяка через плечо, будто мешок картошки. Мужчина не сопротивлялся, лишь вздрагивал от боли. Струи дождевой воды скатились по болоньевому плащу, пронзили свитер, потекли по моей спине. Я выругался сквозь зубы (чтобы не услышала Дарья Степановна).