Владыка битвы (СИ) - Хай Алекс. Страница 7

— Не только там. Как я понял, ваша братия часто бывает в Нейдланде.

Отец Селвик улыбнулся.

— Прекрасные вести! Что до твоего вопроса, что все мы братья, ибо в глазах бога мы его дети. А в церкви есть иерархия.

— Что? — переспросил я. — Ирархия?

— Иерархия. Это слово означает подчинение одних другим. Есть более старшие товарищи, ест менее. Брат — это монах. Человек, посвятивший свою жизнь служению богу и принявший обеты. А отцы стоят повыше, и у них другие обязанности. Есть ещё аббаты, епископы...

— Что за обеты?

— Нечто вроде клятвы.

— А, то есть гейс, — кивнул я. — У нас это называется гейсом. Когда ты даёшь клятву делать что-то или не делать. Часто это нужно для особого почтения богам или испытания духа. Или для наказания... Например, воин может взять гейс отдавать половину добычи в походах выбранному богу. Женщина может поклясться не выходить замуж, пока не сделает что-то важное для семьи...

Селвик закивал и улыбнулся.

— Да, точно! Значит, не так уж мы и отличаемся. Всякий бог будет испытывать тебя на преданность.

— И как же он испытывает тебя, божий человек? — спросил я, уставившись на Селвика.

— Моим обетом была поездка в Свергланд. Я вырос на Эглинойре и там же стал священником. Чтобы испытать и укрепить мою веру, епископ велел мне отправиться сюда. Поначалу я боялся этого назначения, но сейчас понимаю, что бог сделал мне величайший подарок.

Селвик говорил так проникновенно, с таким чувством, что я действительно ему поверил.

— Почему ты так этому радуешься, монах?

Божий человек остановился, пропуская повозку.

— Потому что я чувствую, что нужен здесь, — просто ответил он, глядя на меня по-настоящему счастливыми глазами. — Я нужен людям, понимаешь? Мои знания пригождаются, мои речи утешают, а руки исцеляют. Разве не в этом счастье, начертатель?

Я смущённо пожал плечами.

— Наверное. Но у меня другой путь.

— Какой?

— У меня лучше получается разрушать, чем строить. Но ведь не всем дано исцелять. Кто-то должен и убивать.

— Это пока что, — отмахнулся монах. — Знай, что почти из всякого воина получится сносный землепашец. Но даже из хороших землепашцев редко получаются сносные воины. Ты всегда сможешь обратиться к миру, если устанешь от войны, Хинрик из Маннстунна. Поразительно, но лишь те, кто познал цену разрушения, могут по-настоящему оценить созидание.

Оставив меня в задумчивости, монах приблизился к каменному зданию, немного походившему на чертог, но без украшений в виде резьбы. От этой постройки веяло чем-то гнетущим, словно то были не стены, а тюрьма.

— Что это за место? — спросил я, с недоверием глядя на здание.

— Дом короля.

Я хмурился, рассматривая каменные стены.

— Не похож он на чертог конунга. Где охранные черепа? Где защитные руны? Где живое тёплое дерево, что убережёт семью от стужи...

— Это эглинская постройка. На островах надёжность важнее уюта. Король пытается понять, подойдёт ли такой дом для местной погоды.

— Да чего тут понимать? — проворчал я. — Видно же, что не подходит. Холодный он. Неуютный. Как протопить, особенно зимой?

Монах не ответил, но поманил меня за собой и приблизился к дверям. Двое мужей, облачённые в наши, северные, одежды обменялись с Селвиком кивками, а меня наградили подозрительными взглядами. Воины были похожи на хускарлов Гутфрита, только вместо амулетов в виде копья Вода они носили на груди спираль единого бога.

Боевые братья, что шли позади нас, показали мои вещи.

— Гость безоружен, — хором заявили они.

— Точно? Может перепроверим?

— Точно. — Я встал перед ними, раскинув руки в стороны. — Я с вестью для короля, а не с дурным умыслом. Но если нужно, унизьте меня ещё раз. Вижу, вы здесь это любите.

Селвик тяжело вздохнул и молча покачал головой.

— Да бог с тобой, — отмахнулся хускарл. — Проходите.

Второй охранник распахнул перед нами окованные железом створки. Первым вошёл монах, я следом. Вооружённые братья с моими пожитками остались за порогом.

Едва попав внутрь, я закашлялся. В нос мне ударил странный запах — вроде бы горела смола, но аромат у неё был тяжёлый, дымный, удушающий. У меня сразу же закружилась голова, а в носу противно защипало.

Отец Селвик взглянул на меня с сочувствием.

— Не по нраву драгоценный фимиам?

— Ничего, привыкну, — прохрипел я. — У нас нет таких смол. Мы травы воскуриваем.

— Заморская. И священная. Если окурить дом этим фимиамом, то злые чары уйдут.

Я хмыкнул. Зачем тащить из-за моря какой-то фимиам, если зло отлично прогоняет полынь? А уж если смешать с чертополохом и шалфеем... Но я решил помалкивать, чтобы лишний раз не раздражать этого подозрительно дружелюбного монаха. Мне требовалось только переговорить с Альриком-Элерихом, и ради этой встречи, судя по всему, следовало прикусить язык. Кажется, месть сделала меня чересчур язвительным.

Внутри дом оказался ещё более угнетающим, чем выглядел снаружи. Окна, больше похожие на вертикальные продолговатые бойницы, располагались на самом верху, и сквозь них почти не проникал свет. Зал, в котором мы оказались, миновав первое помещение, тонул в полумраке. Здесь горели свечи и масляные лампы, тонкие струйки курившейся смолы тянулись к погруженному во тьму потолку. Очаг пылал, но каменные стены, казалось, поглощали весь его жар. Мне стало холодно, и я плотнее закутался в старый изодранный плащ.

Пока я пялился по сторонам, к отцу Селвику подошёл человек в лисьей шкуре на плечах, и они принялись о чём-то шептаться. Я разглядывал стены, увешанные картинами, что были вышиты нитками. Такого мне ещё видеть не приходилось. Вроде бы рисунки — но на ткани, и рисунки искусные. На них были изображены люди, животные, сады и крепости, и в небе над их головами обязательно изображали ещё одного человека — он словно взирал на всё с облаков и непременно светился. Наверное, так они видели своего единого бога, что умел умирать и воскресать. Почему же они так его любили? Должна быть причина. Но я пока не видел её. Не понимал.

Или не хотел видеть и понять.

— Хинрик! — громким шёпотом позвал меня монах. — Король готов нас принять.

Я кивнул.

— И я готов.

— Обращайся почтительно. Правильно говорить «ваше величество». Не начинай разговор первым — сперва дождись позволения. И поклонись, когда войдёшь.

— Многовато сложностей.

— Это же король.

— С конунгом было проще.

— Король — не конунг. — Селвик назидательно поднял палец к потолку. — Конунга выбирают люди, а короля — бог. И этот выбор нужно почитать.

— И как же он его выбирает? Шлёт видения вашим монахам?

Божий человек шикнул на меня.

— Потом, — шепнул он.

Из тёмного проёма вышел тот же муж в лисьей шкуре и жестом указал нам себе за спину. Селвик пошел первым, я осторожно шагал следом. Старая привычка красться, когда подозревал опасность.

Как я понял, король принял нас в семейной части дома. Зал был меньше, отделён от главного деревянной стеной. Убранство здесь было богатым, но я не успел рассмотреть сокровища, потому как Селвик резко остановился, и я едва не налетел на него.

Высокий толстый свер сидел за небольшим столом и разглядывал страницы заморской книги. Я сразу понял, что именно этого мужа когда-то именовали Альриком Тучей, потому как он был хмур, огромен, а пепельно-седые космы и кустистые брови и правда придавали ему вид мрачный, грозовой.

— Отец Селвик, — поприветствовал он и аккуратно, словно то была величайшая реликвия, закрыл книгу. Я увидел, что её оклад был богато украшен серебром и самоцветами. Видно, и правда очень ценная книжища. — Кто с тобой?

Монах отстранился, давая мне возможность показаться. Я шагнул вперёд и поклонился, как меня учили.

— Моё имя Хинрик, ваше величество, — представился я. — Хинрик Фолкварссон. Сын твоего брата и Эйстриды из Химмелингов.

Король замер и уставился на меня во все глаза, позабыв убрать руку с книги. Я видел, как на его лице удивление сменялось испугом, затем озадаченностью, а после и вовсе растерянностью.