Туннель - Келлерман Бернгард. Страница 8

– Какое она произвела на тебя впечатление?

– Она показалась мне очень непринужденной, естественной, даже немного наивной, словно ребенок.

– Вот как! – Мод рассмеялась. Она сама не могла понять, почему ответ Мака опять несколько восстановил ее против него. – Ах, Мак, хорошо же ты понимаешь женщин! Господи! Этель Ллойд – естественна! Этель Ллойд – наивна! Ха-ха-ха!

Аллан рассмеялся вслед за ней.

– Право, она показалась мне естественной! – уверял он.

Но Мод вошла в азарт:

– Нет, Мак, я не слыхала ничего более смешного! Эх вы, мужчины! На свете нет более неестественного существа, чем Этель Ллойд, Мак! Ее естественность – это ее величайшее искусство. Поверь мне, Мак, Этель очень хитрая, кокетливая женщина, и у нее рассчитано все. Ей хотелось бы околдовать всех мужчин. Поверь мне, я ее знаю. Ты обратил внимание на ее глаза сфинкса?

– Нет! – Аллан говорил правду.

– Нет?.. Она как-то сказала Мэбел Гордон: «Все говорят, что у меня глаза сфинкса». А ты находишь ее наивной! Боже мой, она ведь ужасно тщеславна, эта красавица. По меньшей мере раз в неделю ее портрет появляется в газете. «Этель Ллойд сказала то, Этель Ллойд сказала это». Она день и ночь рекламирует себя, совсем как Хобби. Даже своей благотворительностью она пользуется для рекламы.

– А может быть, у нее в самом деле доброе сердце, Мод? – вставил Аллан.

– У Этель Ллойд? – Мод рассмеялась. Потом вдруг заглянула Маку в глаза, держась за никелированные ручки мчавшегося автомобиля. – Этель действительно очень красива?

– Да, она красива. Но почему она так пудрится?

Мод была разочарована.

– Ты влюбился в нее, Мак? Как все другие? – тихо спросила она с притворным страхом в голосе.

Аллан рассмеялся и привлек ее к себе.

– Ты глупышка, Мод! – воскликнул он и прижал ее лицо к своей щеке.

Теперь Мод была довольна. Почему так раздражает ее сегодня каждый пустяк? Какое ей дело до Этель Ллойд?

Помолчав немного, она искренним тоном сказала:

– Может быть, у Этель в самом деле доброе сердце. Я даже верю этому.

Но, проговорив эти слова, она почувствовала, что в глубине души не верит в доброту Этель. Нет, сегодня она ничего не могла с собой поделать.

После обеда, поданного им в номер, Мод пошла спать, Аллан же остался в гостиной писать письма. Но Мод не удалось заснуть. Она с утра была на ногах и переутомилась. От сухого, жаркого воздуха в номере ее слегка лихорадило. Переживания дня, дорога, концерт, людская толпа, Этель Ллойд – все это опять завертелось в ее усталой голове. Она снова слышала музыку и голоса. Внизу гудели автомобили. Где-то вдали грохотали поезда подземки.

Едва она задремала, как ее разбудило щелканье в трубах парового отопления. Она слышала, как-подымался и тихо жужжал лифт. Через дверную щель виден был свет.

– Ты все еще пишешь, Мак? – почти беззвучно прошептала она.

– Go on and sleep! [13] – ответил Мак.

Но его голос почему-то прозвучал таким басом, что она сквозь лихорадочную дремоту не могла удержаться от смеха.

Мод заснула – и вдруг почувствовала, что вся похолодела. Она очнулась в страшном беспокойстве, в непонятном страхе, стала вспоминать, что могло вызвать это ощущение холода, в тут же поняла. Ей снилось: она входит в комнату Эдит, и кто же сидит там? Этель Ллойд. Она сидит ослепительно прекрасная, с бриллиантом на лбу и заботливо укладывает маленькую Эдит, словно она ее мать…

Мак сидел без пиджака в углу дивана и писал. Скрипнула дверь, и Мод, еще полусонная, вошла в своем пеньюаре, жмурясь от света.

Ее волосы блестели. Она казалась цветущей и юной, как девушка, от нее веяло свежестью. Но глаза беспокойно блестели.

– Что с тобой? – спросил Аллан.

Мод смущенно улыбнулась.

– Ничего, – ответила она. – Я видела глупый сон. – Она уселась в кресло и пригладила волосы. – Почему ты не ложишься, Мак?

– Эти письма должны уйти с завтрашним пароходом. Ты простудишься, дорогая!

Мод покачала головой.

– О нет, – сказала она. – Напротив, здесь очень жарко. – Она смотрела на Мака теперь уже ясными глазами. – Послушай, Мак, – продолжала она, – почему ты не рассказываешь мне о своих делах с Ллойдом?

Аллан улыбнулся и медленно ответил:

– Ты меня не спрашивала, Мод. Да я и не хотел говорить, пока дело еще висело в воздухе.

– А теперь ты мне расскажешь?

– Конечно, Мод!

Он принялся объяснять ей, о чем шла речь. Откинувшись на спинку дивана, добродушно улыбаясь, он самым спокойным образом излагал ей свой проект, как будто он собирался строить всего лишь какой-нибудь мост через Ист-Ривер. Мод сидела в своем ночном одеянии изумленная, непонимающая. Но, разобравшись, она не переставала изумляться. Ее глаза открывались все шире и сверкали все ярче. Голова пылала. Она вдруг поняла смысл всей его работы за последние годы, значение его опытов, моделей и чертежей. Она поняла и то, почему он торопился с отъездом: ему нельзя было терять ни минуты. Поняла, почему все письма должны быть отправлены с завтрашним пароходом. Ей казалось, что она снова видит сон…

Аллан кончил, а она продолжала сидеть перед ним с широко раскрытыми глазами, излучавшими изумление и восторг.

– Ну вот ты и узнала все, крошка Мод! – сказал Аллан и попросил ее пойти спать.

Мод подошла к нему, крепко обняла и поцеловала в губы.

– Мак, мой Мак! – пролепетала она.

Когда же Аллан вновь попросил ее лечь, она тотчас послушалась и вышла, совершенно опьяненная. У нее вдруг мелькнула мысль, что творение Мака не менее величественно, чем симфонии, которые она сегодня слушала, не менее величественно, но только в другом роде.

К удивлению Мака, несколько минут спустя Мод пришла опять. Она принесла с собой одеяло. Шепнув мужу: «Работай, работай!» – она свернулась калачиком рядом с ним на диване и, положив ему голову на колени, заснула.

Аллан прервал работу и взглянул на жену. Он нашел свою маленькую Мод прекрасной и трогательной. Тысячу раз готов он был отдать за нее свою жизнь.

Потом он снова взялся за перо.

5

В следующую среду Аллан, Мод и Эдит отплыли на быстроходном немецком пароходе в Европу. Хобби сопровождал их. Он поехал прокатиться с ними «на недельку».

Мод была в чудесном настроении, – она снова чувствовала себя девушкой. Бодрое расположение духа не покидало ее за все время пути через зимний, негостеприимный океан, несмотря на то, что с Маком она виделась только за столом и по вечерам. Закутанная в меха, в тонких лакированных туфельках, она прохаживалась взад и вперед по холодной палубе, смеясь и весело болтая.

Хобби был самым популярным пассажиром на пароходе. Он чувствовал себя дома везде: от кают врачей и кассиров до священного капитанского мостика. Не было угла на всем судне, где с раннего утра до позднего вечера не раздавался бы его звонкий, чуть гнусавый голос.

Аллана же не было ни видно, ни слышно. Он работал по целым дням. Две пароходные машинистки во все время путешествия были заняты по горло перепиской его корреспонденции. Сотни писем лежали незапечатанные с надписанным адресом в его каюте. Он готовился к первой битве.

Прежде всего они направились в Париж. Оттуда – в Кале и Фолкстон, где, после того как Англия преодолела свой смехотворный страх перед вторжением, которое можно было бы пресечь одной батареей, началась постройка туннеля под Ла-Маншем. Здесь Аллан провел три недели. Потом они поехали в Лондон, Берлин, Эссен, Лейпциг, Франкфурт и снова в Париж. Во всех этих местах Аллан жил по нескольку недель. До обеда он работал один, после обеда ежедневно совещался с представителями крупных фирм, инженерами, техниками, изобретателями, геологами, океанографами, статистиками, светилами в самых разных областях знаний. Это была армия лучших умов всех европейских стран: Франции, Англии, Германии, Италии, Норвегии, России.

По вечерам, если не было гостей, он ужинал наедине с Мод.