Дьявольский вальс - Келлерман Джонатан. Страница 41
– Почему вы переехали в Лос-Анджелес?
– Лэрри не был счастлив, работая в Слоун-Кеттеринге. Слишком много правил, слишком много политики. Он сказал, что нам следует переехать в Калифорнию и жить в этом доме – это было лучшее из купленных им владений. Он считал, что глупо было бы обитать в квартире, в то время как кто-то наслаждался бы жизнью в этом доме. Поэтому он выселил нанимателя – какого-то кинопродюсера, который не платил за аренду.
– Почему он выбрал Западную педиатрическую больницу?
Женщина смутилась:
– Пожалуйста, не обижайтесь, доктор, но он выбрал ее, потому что больница переживала трудности. Проблемы со средствами. А финансовая независимость Лэрри означала, что ему не будут мешать в исследовательской работе.
– А какими исследованиями он занимался?
– Теми же, что и всегда, – характером развития болезни. Я не слишком знаю подробности – Лэрри не распространялся о своей работе. Он вообще не любил много разговаривать. После Судана и раковых больных в Нью-Йорке он не хотел иметь дело с живыми людьми и их страданиями.
– Я слышал, он держался особняком.
Женщина нежно улыбнулась:
– Он любил одиночество. Ему даже не нужен был секретарь. Он говорил, что на своем компьютере печатает быстрее и точнее любого секретаря.
– Но у него ведь были помощники по научной работе? Например, Дон Херберт.
– Я не знаю их имен, но, конечно, время от времени он нанимал студентов – выпускников университета, но они никогда не удовлетворяли его требованиям.
– Из университета в Вествуде?
– Да. Его субсидия включала средства на лаборанта, существовали и такие виды работ, которыми ему незачем было заниматься самому. Но ему никогда не нравилось, как работу выполняли другие. Дело в том, доктор, что Лэрри просто не переносил зависимости. Полагаться только на себя стало его религией. После моего ограбления в Нью-Йорке он настоял на том, чтобы мы оба овладели приемами самозащиты. Говорил, что полиция оказалась ленивой и безразличной. Отыскал в Нижнем Манхэттене старого корейца, который обучал нас каратэ, кикбоксингу, различным приемам. Я посетила три или четыре занятия и бросила. Мне казалось абсурдным, что голыми руками мы сможем защититься от наркомана с пистолетом. Но Лэрри продолжал заниматься и упражнялся каждый вечер. Даже получил какой-то пояс.
– Черный?
– Коричневый. Лэрри сказал, что этого достаточно. Продолжать занятия означало бы простое самоутверждение.
Опустив голову, она тихо заплакала, закрыв ладонями лицо. Я взял с лакированного подноса салфетку и встал около ее стула, ожидая, когда она поднимет голову. Женщина на секунду до боли сжала мне ладонь. Я снова сел.
– Могу я предложить вам что-нибудь еще? – спросила она.
Я покачал головой:
– Спасибо. Требуется ли моя помощь?
– Нет. Благодарю вас. Само ваше посещение принесло некоторое облегчение – мы были мало с кем знакомы. – Она опять оглядела комнату.
– Вы уже сделали все необходимое для похорон? – спросил я.
– Да. При помощи поверенного Лэрри... Очевидно, Лэрри сам обо всем позаботился. О деталях – таких, как участок на кладбище. Есть участок и для меня. Я совсем не знала об этом. Он позаботился обо всем... Не знаю, когда состоятся похороны. В подобных случаях... коронер... Так глупо закончить... – Ее рука метнулась к лицу. Опять слезы. – Это ужасно. Я веду себя как ребенок. – Женщина промокнула глаза салфеткой.
– Да, ужасная утрата, миссис Эшмор.
– Ничем не отличается от того, что мне уже пришлось пережить, – быстро проговорила она. Внезапно ее голос окреп, в нем зазвучал гнев.
Я хранил молчание.
– Ну что ж, – начала она. – Пожалуй, мне стоит чем-нибудь заняться.
Я поднялся. Она проводила меня до двери.
– Спасибо, что пришли, доктор Делавэр.
– Если я чем-то могу помочь...
– Очень любезно с вашей стороны, но я уверена, что постепенно смогу справиться.
Она открыла дверь.
Я попрощался, и дверь закрылась за мной.
Направляясь к машине, я заметил, что звук газонокосилки умолк, улица казалась прекрасной и тихой.
14
Когда я вошел в палату 505W, Кэсси не шелохнулась, а лишь следила за мной взглядом.
Шторы были задернуты, желтый свет проникал из полуоткрытой двери ванной комнаты. Я заметил, что на перекладине душа висит влажная одежда. Боковые стенки кроватки были опущены, в комнате стоял запах несвежих бинтов.
К левой руке девочки все еще была прикреплена градуированная трубка капельницы, по которой из подвешенной на стойке колбы медленно стекала прозрачная жидкость. Жужжание регулятора капельницы, казалось, стало громче. Мягкие игрушки сидели вокруг Кэсси. Поднос с нетронутым завтраком стоял на ночном столике.
– Привет, крошка, – сказал я.
Она слабо улыбнулась, закрыла глаза и задвигала головой туда-сюда, как это сделал бы слепой ребенок.
– Здравствуйте, доктор Делавэр, – поздоровалась Синди, выходя из ванной комнаты. Ее коса была собрана на макушке, блуза выпущена поверх джинсов.
– Здравствуйте. Как дела?
– Все в порядке.
Я присел на край кроватки. Синди подошла и встали рядом со мной. Вес моего тела заставил Кэсси вновь открыть глаза. Я улыбнулся девочке и потрогал ее пальчики. В желудке у малышки заурчало, и она вновь прикрыла глаза. Ее губы пересохли и потрескались. Крошечный кусочек омертвевшей кожицы свисал с верхней губы. При каждом вдохе он шевелился.
Я взял девочку за руку. Она не сопротивлялась. Сухая и шелковистая кожа, мягкая, как живот дельфина.
– Какая умница, – проговорил я и заметил, как ее глаза шевельнулись под веками.
– У нас была тяжелая ночь, – заметила Синди.
– Я знаю. Очень жаль. – Я взглянул на лежащую в моей ладони ручку. Новых следов от уколов нет, но видны старые. Крошечный квадратный ноготок большого пальца, под него забилась грязь. Я слегка надавил на пальчик, он поднялся и мгновение оставался вытянутым, потом опустился, постукивая по моей ладони. Я нажал еще раз – то же самое. Но глаза Кэсси оставались закрытыми, а лицо стало безмятежным.
Через секунду девочка уже спала, дыша в одном ритме с вливающимися в ее руку каплями жидкости.
Синди протянула руку и погладила щечку дочери. Один из плюшевых зверьков свалился на пол. Женщина подняла игрушку и хотела положить рядом с подносом, но поднос оказался дальше, чем она рассчитывала, и Синди потеряла равновесие. Я схватил ее за локоть и удержал. Под блузкой рука была тонкой и гибкой. Я отпустил Синди, но она какое-то время продолжала держаться за меня.
Я заметил следы беспокойства – те линии вокруг глаз и рта, которые с возрастом превратятся в морщинки. Наши глаза встретились. Ее были полны страха перед неизвестностью. Она отошла и села на диван-кровать.
– Было какое-нибудь обследование? – спросил я, хотя перед тем как прийти сюда прочел записи в истории болезни.
– Уколы и анализы. Сканирования всех видов. Мы очень задержались с обедом, и желудок Кэсси его не принял.
– Бедняжка.
Синди прикусила губу:
– Доктор Ивз говорит, что эта потеря аппетита вызвана или нервозностью, или какой-нибудь реакцией на изотопы, которые применяли при сканировании.
– Так бывает, – подтвердил я. – Особенно когда проводят много исследований и изотопы накапливаются в организме.
Синди кивнула:
– Она очень устала. Я думаю, сегодня вы не сможете с ней порисовать.
– Думаю, да.
– Как неудачно сложилось. У вас не было времени применить свои методы.
– Как она перенесла процедуры?
– Так измучилась после припадка, что была совсем апатичной.
Синди бросила взгляд на кровать, быстро отвернулась и уперлась ладонями в диван.
Наши глаза опять встретились. Женщина подавила зевок.
– Извините.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Благодарю. Но мне ничего не приходит в голову. – Она прикрыла глаза.
– Отдыхайте, – проговорил я и направился к двери.
– Доктор Делавэр.