Жил-был мальчик (СИ) - "SаDesa". Страница 11

Воздух заканчивается, легкие горят. Не могу поднять голову, чтобы сделать вздох. Не могу пошевелиться.

Не могу, пока Влад, чтоб его черт побрал, Жнецов трахает меня своим языком. Трахает, наверняка ощущая вкус собственной спермы, и толкается языком максимально глубоко.

Делает со мной совершенно дикие, неприличные вещи. Заставляет чувствовать уже не смущение даже, а адское желание провалиться сквозь землю и вылезти где-нибудь в Австралии. Делает мне так хорошо, что много и не надо.

Делает это так, что я чувствую себя абсолютно мокрым и снаружи, и внутри. Мокрым, но не грязным. Чувствую, что в очередной раз «почти».

В очередной раз проникает внутрь, и ощущаю, как следом за его языком тянется влажный след. Растирает его по моей растраханной заднице, помогая себе большим пальцем, и, когда прижимается губами снова, вспоминает наконец, что у меня есть еще и член. Член, который нестерпимо ноет, а головка такая чувствительная, что, когда Влад сжимает ее пальцами, мне хочется вскрикнуть. И приятно, и почти боль. Слишком чувствительно. Слишком близко. И слишком – надо.

Пожалуйста… И разобрать бы: в моей голове это или проскулил вслух. Разобрать бы, да только зачем? Зачем, если я впервые кончаю, нанизанный не на его член, а на язык? Язык, который не перестает двигаться, вылизывать и толкаться.

Проникновения совсем незначительные, но каждое – полный пиздец.

Каждое приближает меня к краю, а уж когда он запускает в меня еще и пальцы… Когда он нажимает ими, длинными и ловкими, на опухшую, растравленную частыми и грубыми толчками простату… Надеюсь только на то, что соседи не услышали моего вопля.

Содрогаюсь всем телом. Выкручивает, ломит мышцы и особенно сильно достается почему-то пояснице. Это не похоже на оргазм, это похоже на один гигантский спазм всего тела. Каждой мышцы и нервного окончания.

Слезы – ручьем, а на наволочке – давно прозрачное пятно от натекшей слюны.

Как и до этого, толкаюсь в его руку, уже полную горячей скользкой спермы, и никак не могу ни остановиться, ни заткнуться.

Не могу сомкнуть зубы и перестать издавать эти странные плаксивые звуки. Не могу сказать ему «хватит». И себе тоже не могу.

Ощущения постепенно слабеют. Ноги, впрочем, тоже. И на этот раз мне ничего не мешает упасть на кровать и притвориться мертвым.

Разве что только теплые, горячие даже, ладони, поглаживающие мокрую от выступившего пота спину. Нажимает на мое плечо спустя несколько минут, благородно позволив пережить и переварить, и я нахожу в себе силы повернуть голову.

– По шкале от одного до пяти, – спрашивает шепотом, протиснувшись к стенке и устроившись на боку, – насколько отвратительно это было?

Силы берутся просто из ниоткуда. Вот он я лежу, думая о том, что в моем теле не осталось ни одной способной работать мышцы, а вот он я спустя секунду, вывернувшийся, перекатившийся на спину и вцепившийся двумя руками в его футболку. Вцепившийся и дернувший на себя.

Закидываю ногу на его бедро, обвиваю руками шею. Целую как в последний раз, облепляя всего. Прижимаясь так крепко, как оно вообще возможно.

Губы, нос, подбородок. Снова губы. На этот раз уже с языком. Прокатываясь им по нёбу, сплетаясь с его и едва ощутимо кусаясь. Потому что мне хочется. Как минимум – отхватить кусок, как максимум – сожрать его. И, наверное, это я отчасти и делаю, впиваясь своим ртом в его. В ответ подставляется, позволяет вести, и по моей спине и пояснице ладонями шарит. Придерживает ногу, поглаживая колено.

Первый порыв проходит, и его заменяет нахлынувшая нежность.

Поцелуи перестают быть глубокими, дыхание выравнивается, но единственное, что остается неизменным, это ощущение, что надутый гелием шарик где-то в груди. Ощущение легкости распирает.

Ощущение чего-то заоблачного.

Отстраняется и прижимается к моему лбу своим. Обхватывает за плечи, обнимая и фиксируя одновременно.

Чтобы я не смел отвернуться, если вдруг захочу. Но я и не собирался. Ни на секунду. Глаза в глаза. В абсолютной, установившейся в комнате тишине.

Наблюдаю за тем, как опускаются его ресницы, и мне хочется перецеловать и их тоже. Каждую.

Его ладонь поднимается выше, с поясницы на ребра, и Влад смаргивает и хмурится.

– Давай под одеяло, ты ледяной.

– Это просто ты слишком горячий.

Никак не реагирует на мою реплику. Приподнимается, выдергивая из-под себя покрывало. Жнецов поправляет штаны, опускает изгвазданную во всяком органическом и нет футболку и, перекатившись через меня, встает. Озадаченно смотрит на пятна и все-таки стаскивает вещь через голову.

– Это никогда не отстирается.

Задумчиво гляжу на отброшенный комом кусок ткани и вспоминаю, что, в общем-то, у меня самого чистым осталось только лицо. Рассматриваю свою вытянутую руку, и Влад, нырнувший было в узкий шкаф, поворачивается к кровати.

– Ты тоже никогда не отстираешься.

И мы оба понимаем, что он вовсе не о маркере говорит. Ну и пусть. Это как раз то, чего я хочу. Всегда носить на себе отпечаток чужой пятерни. Зримый или нет. Наплевать. Главное – его.

– Ну и пофиг.

Футболка, которую он в итоге находит, оказывается темно-синей и явно далеко не новой. Осматривает ее и, пожав плечами, натягивает.

– Тогда, может, увековечим пару надписей в тату? Например, сердечко, которое я нарисовал на твоей милой заднице?

Фыркаю и, не придумав достойного ответа, просто швыряю в него единственной подушкой. Даже не думает уворачиваться и встречает снаряд лицом.

Закатываю глаза и делано отворачиваюсь к стене. Стараюсь не обращать внимание на то, что мокрый я уже вовсе не в том немного грязном, возбуждающем смысле, и было бы просто очень охуенно рысью метнуться через коридор и принять душ. Но вставать лениво, и я вполне могу потерпеть еще полчаса.

Лежать без подушки – то еще удовольствие, и я подпихиваю под голову руку. Взгляд мажет по спинке кровати, чуть приподнятому углу матраса, неплотно прилегающему к деревянной раме… Оглядываю, надеясь найти там что-нибудь интересное.

– Кажется, я только что нашел твою нычку, – обернувшись через плечо, сообщаю зависшему у стола Владу, который явно раздумывает покурить в окно или спуститься вниз. – Сам расскажешь, что там у тебя, или я могу посмотреть?

Решает все-таки остаться в комнате. Сует сигарету в рот, которую я думаю отобрать, кстати, но не прикуривает и, явно заинтересовавшись, подходит ближе. Отгибает топорщащийся угол и двумя пальцами вытягивает черный, невесть как завалившийся туда телефон. Лежит камерой вниз, и сначала я даже подумал, что это мой.

Сначала, пока не вспомнил, что мой, еще с обеда разряженный, валяется в рюкзаке.

На телефоне самого Влада все еще красуется впечатляющая трещина, а этот – целый. Этот… смутно знакомый мне, но голова сейчас настолько пустая, что никак не могу вспомнить, чей он.

Отодвигаюсь к стенке, чтобы Влад мог сесть рядом и, так и не сказав ни слова, разблокировать этот мобильник.

Мобильник, который живо отзывается на прикосновение и даже не требует пароля, потому что оказывается включенным. И даже больше того… Оказывается включенным, потому что запущено одно незамысловатое приложение, которое я иногда юзаю для того, чтобы записывать лекции на диктофон.

Оказывается запущенным последние два с половиной часа.

Я все еще не понимаю.

Влад молчит.

Обрывает запись и включает проигрывание по новой. Мотает на середину, и мы оба слышим мой приглушенный голос, который умоляет его быть расторопнее.

Который зовет его.

Жмет на «Стоп». Просто ударяет по нему большим пальцем и прикрывает глаза. Выдергивает изо рта сигарету и выходит из режима прослушивания. Подумав, открывает галерею.

Бездумно пролистывает папки.

Останавливается на предпоследней, и лицо его остается таким равнодушным, что даже страшно.

Приподнимаюсь на локте, заглядывая через его руку, и холодею еще больше.

Снимков много. И на каждом из них – я. Со спины, боком, иногда даже смотрю в кадр, но чаще – нет, отпихиваю рукой или вовсе даже не подозреваю, что меня снимают.