Ледяное сердце - Келлерман Джонатан. Страница 14

— Когда она развелась? — спросил я.

— Десять лет назад. За три года до того, как переехала сюда.

— Кто бывший?

— Некто Эверетт Киппер, тоже художник. Они познакомились на Род-Айленде, но он поменял род занятий.

— Она оставила себе его фамилию.

— Джули говорила знакомым, что они разошлись друзьями. Киппер был на открытии. Все, с кем я беседовал, отмечали, что держались они как друзья.

— На какое занятие он поменял карьеру художника?

— Стал брокером по операциям с облигациями.

— От искусства к финансам. А алименты он платит?

В ее депозитной книжке есть записи о ежемесячном получении двух тысяч. Никаких других очевидных доходов у нее нет.

— Таким образом, с уходом Джули он будет экономить по двадцать четыре куска в год.

— Да-да, как любой другой супруг, он первый подозреваемый. У меня с ним через час назначена встреча.

— Он местный?

— Живет в Пасадене, а работает в Сенчури-Сити.

— Почему понадобилось так много времени, чтобы связаться с ним? — Мы играли в телефонные пятнашки. Следующий ход мой. Я еду туда.

— Слишком деловой человек для Звездного авеню?

— Никаких дел, в которых мне хотелось бы принять участие.

Когда мы вернулись к «севилье», к галерее подъехал старый синий «фольксваген». На заднем бампере машины красовалась наклейка с надписью: «Берегите заболоченные территории». А выше ее: «Искусство — это жизнь». Машиной управляла миниатюрная седовласая женщина: ее было едва видно. На месте для пассажира сидел желто-коричневый пес и смотрел через ветровое стекло.

— Эй, детектив! — закричала женщина и замахала рукой. Мы подошли к ее «автобусу».

— Мисс Барнес, — заговорил Майло, — что-нибудь случилось? Он представил меня Коко Барнес, и она ухватилась за мою руку словно воробьиной лапкой.

— Я приехала посмотреть, удалось ли вам войти. — Барнес взглянула на фасад галереи. Пес оставался на своем месте. Взгляд у собаки был безразличный, а челюсти плотно сжаты. Большая собака с седой бородой на морде. В шерсти у нее застряли сухие листья.

Я осмелился погладить пса. В ответ он лизнул мне руку.

— Мы вошли без проблем, — ответил Майло.

— Вы все закончили здесь? — спросила Коко Барнес скрипучим, почти царапающим голосом с южным акцентом. Выглядела она лет на семьдесят. Седые волосы были подстрижены «под мальчика» и кое-как причесаны. Лицо по цвету и фактуре напоминало хорошо прожаренного цыпленка. Глаза, синевато-серые, более проницательные, чем у ее собаки, но уже потускневшие, внимательно изучали меня.

— Как его зовут? — спросил я.

— Ланс.

— Милая собачка.

— Если вы ей понравитесь. — Коко повернулась к Майло: — Есть какие-нибудь подвижки в деле Джули?

— Еще только начало расследования, мадам. Старушка нахмурилась:

— Я слыхала, что если вам не удастся раскрыть это преступление в ближайшее время, то вы вообще никогда его не раскроете. Это правда?

— Не все так просто, мадам.

Коко Барнес взъерошила шерсть на шее Ланса.

— Хорошо, что я застала вас, не придется звонить по телефону. Помните, как вы просили меня подумать над чем-то необычным, что случилось тем субботним вечером? Я же сказала, будто ничего из этого не выйдет и что это было типичное открытие. Ну так вот, я подумала над этим еще немного и вспомнила: кое-что необычное тогда все-таки произошло. Не вечером и не во время открытия. И я не уверена, что именно это вам нужно.

— Что же произошло? — спросил Майло.

— Это случилось в день открытия, около двух часов пополудни. Джули здесь еще не было. Только я и Ланс, был еще Кларк ван Олстром. Это он делает алюминиевые стабили?

Майло кивнул.

— Я привезла Кларка с собой, потому что сама не могу поднять эту металлическую дверь. Едва я вошла, Кларк уехал, а я занялась расстановкой. Смотрела, чтобы все было в порядке. Несколько месяцев назад у нас возникала большая проблема с электричеством. — Она улыбнулась. — В основном из-за того, что один художник работал с неоновыми лампами… Итак, я проверяла, все ли в порядке, и тут услышала, как залаял Ланс. Такое случается не слишком часто. Он очень спокойный мальчик.

Взглянув на собаку, Коко улыбнулась. Ланс взвизгнул от удовольствия.

— Я тогда поставила ему миску с водой в заднем помещении, в коридоре, рядом с тем местом, где Джули… прямо рядом с туалетами… но оставила дверь в вестибюль открытой, поэтому и услышала, как он залаял. Лает он не так уж сильно, ему четырнадцать лет, и голосовые связки у него ослабли. Звук, который он издает, больше похож на кашель. — Она подтвердила свои слова сухим покашливанием. Ланс перевел взгляд на нее. — Он все лаял и лаял, и я пошла посмотреть, что происходит. Когда я добралась туда, Ланс стоял и смотрел на заднюю дверь. Я подумала, что он, может быть, почуял крыс. Несколько сезонов назад у нас были проблемы с крысами. Тогда открытие закончилось полным провалом. Ну куда только девается этот Крысолов из Гамельна… когда он нужен… Так, на чем я остановилась? Ах да, я открыла дверь и посмотрела в проход, но не увидела никаких крыс. Просто какая — то женщина искала съестное в мусорном баке. Явно бездомная и явно не в своем уме.

— Не в своем уме от злости? — уточнил Майло.

— Нет, от психического расстройства. Душевнобольная. Ненавижу ярлыки, но они порой точно отражают происходящее. Эта женщина была безумна.

— Это невозможно определить по…

— Ее глаза для начала, — возразила Барнес. — Глаза дикие, испуганные. Они так и бегали по сторонам.

Барнес попыталась изобразить это, но получилось не слишком. Проморгавшись, она повернулась к Лансу, почесала его за ухом и продолжила:

— Спокойно, спокойно, ты хороший мальчик… Потом еще манера ее поведения, облачение — плохое сочетание, слишком велико, слишком много одежонок, одна поверх другой, при теплой погоде. Я пятьдесят три года прожила в Венисе, детектив. Я видела много душевнобольных и знаю, когда этот недуг так и лезет в глаза. Ну а потом, конечно, эти поиски пищи. Как только открылась дверь, она отпрянула назад, потеряла равновесие и чуть не упала. Такой страх. И я сказала ей: «Если вы подождете здесь, я вынесу вам поесть». Но она поднесла руку ко рту, пожевала суставы пальцев и убежала. Они часто так делают, знаете ли. Отказываются от пищи. Некоторые даже проявляют враждебность, если им пытаются помочь. У них в головах звучат голоса, которые говорят им неизвестно что. Нельзя же порицать их за недоверие. — Она погладила собаку. — Возможно, в этом ничего такого нет, но в свете того, что случилось с Джули, мне кажется, излишняя самоуверенность нам ни к чему.

— Ни к чему, мадам. Что еще вы могли бы сказать об этой женщине?

Глаза старушки заискрились.

— Так вы считаете, что это важно?

— На данном этапе важно все. И я благодарен вам за то, что вы рассказали.

— Приятно слышать. Ведь я едва не умолчала об этом. Мне казалось, что Джули убил мужчина, судя по тому, как она… — Старушка сначала закрыла, потом открыла глаза. — Я все еще пытаюсь стереть из памяти образ… Не то чтобы эта женщина не могла справиться с Джули… Эта особа показалась мне ширококостной, ростом футов шесть, весьма крепкой на вид… Хотя при всех ее одеждах точнее сказать трудно. А стояли мы друг напротив друга около секунды.

— Ширококостная, — повторил Майло.

— Крепкая, почти как мужчина.

— А не могли это быть переодетый мужчина? Барнес засмеялась.

— Нет-нет, это была чистой воды женщина, настоящая женщина, но крупная. Значительно крупнее Джули. И это заставило меня задуматься. Ведь это не обязательно должен был быть мужчина, правда? Особенно если мы имеем дело с человеком не в своем уме.

Майло вынул записную книжку.

— Сколько ей, по-вашему, было лет?

— По-моему, лет тридцать. Но это лишь предположение, потому что нищета, отсутствие жилища, психическое заболевание… со всем этим не соотносится.

— В каком смысле, мадам?

— Я хочу сказать, что все люди в подобных условиях выглядят неполноценными и старше своих лет… на них лежит печать отчаяния. Этой, однако, каким-то образом удалось сохранить что-то… нечто молодое. Лучше объяснить я не могу. — Коко Барнес постучала пальцем. — Что касается других деталей, то на ней была толстая куртка военного покроя, надетая поверх фланелевой рубашки красно-бело-черного цвета, а та, в свою очередь, — поверх голубого свитера Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Аббревиатура университета была написана белыми буквами, при этом буква К наполовину стерлась. Нижнюю часть тела закрывали плотные синие брюки от тренировочного костюма, и по тому, как они топорщились, я заключила, что под ними еще одни брюки. На ногах у нее были белые теннисные туфли со шнурками, а на голове — широкополая соломенная шляпа. Поля спереди были пробиты, отчего отдельные соломинки свободно торчали. Волосы она заправила под шляпу, но некоторые выбились наружу, и я видела, что они рыжие. И вьющиеся. Вьющиеся рыжие волосы. Прибавьте к этому давнюю въевшуюся грязь, и вы получите полный портрет.