Иностранка - Теплова Арина. Страница 19

– Я не тороплю Вас, сударыня. Я дам Вам час на раздумье. Сейчас мой денщик накормит Вас. А я пока проверю караулы. Через час я вернусь и Вы должны дать мне ответ. И надеюсь, он будет положительным.

– И Вы пойдете на ослушание приказа ради нас? – убитым голосом спросила она.

– Это только ради Вас, моя прелестница, – уже проворковал Глушков, вставая. – Клянусь, после ночи проведенной с Вами, я напишу рапорт о том, что Вы, Ваш отец и братец были выпороты кнутом. Хотя, на самом деле вы все будете целы и невредимы. И распоряжусь, чтобы по этапу вас везли на телеге, – он замолчал и проворно крикнул своего денщика. Уже у выхода, он заметил. – Что ж, у Вас есть час на раздумье…

Бросив многозначительный плотоядный взгляд на личико девушки, комендант вышел.

Оставшись одна, Маша, напряженно сжала кисти рук и встала. Она подошла к окну и отразила мрачный, весенний пейзаж за ним. В ее голову пришли мысли о том, что сейчас в этой крепости она, ее отец и ее брат находились только из-за нее. Только ее безрассудный и опрометчивый поступок, теперь привел их всех к мучениям, страданиям и, возможно, даже к скорой гибели в будущем. Она понимала, что семьдесят ударов кнутом невозможно выдержать даже выносливому закаленному мужчине, а уж ей и подавно. Ее отец был стар и болен и девушка отчетливо понимала, что ни она, ни Кирилл Петрович не выживут после этой экзекуции. И, видимо, на это и было рассчитано составителями указа. А ее брат, даже если и останется в живых после наказания, точно долго не проживет в сибирском суровом климате на казенных заводах, если вообще достигнет тех проклятых мест живым.

В ее головке начал вырисовываться путь к спасению. Отдаться этому неприятному полному коменданту и спасти их всех от неминуемой гибели. Ведь матушка уже отправилась на тот свет после сердечного приступа. И все эти дни девушка винила в ее смерти только себя. Но отдаться этому рыжему, дурно пахнущему Егору Васильевичу, который был старше ее почти вдвое, было для девушки невозможно. Неприязнь, гадливость и омерзение поднимались в ее сердце, едва она представляла интимную близость с комендантом. Да, она была уже не девушка и подарила свою девственность два месяца назад Григорию, которого обожала и любила теперь. И все любовные соития происходили только по любви с ее стороны и она искренне желала этого. Теперь же, она должна была отдаться Глушкову без любви, по острой, крайней необходимости только за право жить и за возможность спасти своих близких. Но, переступить через брезгливость, через себя, Машенька не могла и чувствовала, что не выдержит близости с жирным и невзрачным комендантом.

В мысли девушки как-то незаметно вновь вклинилось осознание того, что Григорий предал и использовал ее в своих корыстных целях. И как ни горестно было это осознавать, но Машенька понимала, что Чемесов, видимо, никогда не любил ее и, теперь, естественно не придет к ней на помощь и не вызволит ее из тюрьмы. Оттого в данный момент времени, она должна была рассчитывать только на себя и попытаться сделать хотя бы что-то, чтобы спасти своих любимых отца и брата от жуткого страшного будущего, да и себя тоже. Да, она не могла отменить указ императрицы, но комендант обещал помочь им. И, в данный момент, это была единственная спасительная соломинка в их чудовищном положении. От нервного состояния, в котором девушка пребывала, думая и думая обо всем этом, ручки Маши тряслись, а мысли путались. И она, никак не могла принять верного решения. Да, когда-то она хотела хранить верность Григорию, но, сейчас, она отчетливо понимала, что ее верность не нужна ему, как и она сама. А раньше он, наверняка, потешался над тем, как она, наивная дурочка льнет к нему и твердит о своей любви. Все прошлые слова Григория, его прежнее поведение по отношению к ней, в этот миг воспринимались девушкой негативно и казались ей верхом лицемерия и обмана. Ее сердечко несчастно сжималось от боли и обиды на молодого человека. Но Машенька понимала, что должна, как можно скорее принять эту жестокую правду и попытаться забыть Чемесова, ибо, теперь, ее жизнь висела на волоске.

В этот момент в комнату вошел денщик с подносом еды. Он поклонился и поставил поднос на небольшой столик, стоящий у окна и предложил девушке поесть. Маша поблагодарила его и денщик вышел. Девушка словно в забытьи подошла к столику и невидящим взором посмотрела на холодную говядину, хлеб и соленые огурцы, которые лежали в мисках. Красное вино и моченое яблоко дополняли эту простую трапезу.

Невольно сев за стол и, машинально взяв кусок свежего хлеба, девушка откусила его и начала размышлять вслух.

– Неужели он, правда, сможет спасти нас? Неужели в обмен на мое тело, он готов нарушить приказ и помочь нам? – тревожно лепетала себе под нос Маша, отрезая ножом кусок говядины и машинально пережевывая его, смотря перед собой невидящим и остекленевшим взором. – Если я отдамся ему, то он спасет нас. Ведь я так виновата, так виновата. И нет мне прощения. Ведь, если я не решусь на это, мы все погибнем. И все из-за меня. Я виновница всех бед. И теперь выхода другого нет. Я должна переступить через себя. Я должна пожертвовать собой, ради спасения отца и брата, ведь они ни в чем не виноваты. Я оступилась и навлекла беду на нашу семью, мне и расплачиваться. Так и должно быть…

Спустя некоторое время, вернулся Егор Васильевич, и Маша, подняв на него сухие тревожные глаза, тихо произнесла:

– Если Вы поможете нам, то я согласна на Ваши условия.

– О, я весьма польщен Вашим положительным ответом, сударыня! – возбужденно выпалил Глушков, закрывая дверь на засов и приближаясь к девушке. Он положил руку на ее плечо. Маша напряглась от его тяжелой ладони, которая начала ласкать через ткань платья ее плечо, но не скинула руку коменданта. – Да моя прелесть, те дни, что Вы провели у нас в тюрьме, не прошли даром. Вам следует принять ванну.

Маша смутилась, прекрасно осознавая, что не мылась почти четыре дня. И неудивительно, что от нее пахло ее природным запахом и немного потом. Однако Егор Васильевич, наклонился к ней и, обвив рукой талию девушки, притянул ее ближе к себе и продолжал:

– Однако, меня это нисколько не смущает. Даже я бы сказал, наоборот, Ваш запах весьма возбуждает во мне кровь.

Он уткнулся ртом в ее шейку, а его руки начали умело расстегивать ее платье сзади и далее расшнуровывать ее корсет. Уже через некоторое время он стянул с нее платье, корсет, фижмы, нижние юбки и девушка осталась в одних чулках и нижней шелковой рубашке. Ее выступающая под тонкой рубашкой высокая грудь, обнаженная шея, мягкие плечи и тонкая талия, вызвали у коменданта возглас восхищения и он тут же начал настойчиво целовать ее в губы, сильнее прижимая девушку к себе. Маша стояла напряженно и не сопротивлялась, от омерзения закрыв глаза и позволяла ему ласкать руками свое тело. Еще через некоторое время он стянул с нее нижнюю рубашку, обнажив ее девичьи бедра и провел рукой по ее обнаженной коже от бедра до плеч. Маша стояла неподвижно, и чуть прикрыв глаза, терпела все его ласки.

– Могу я звать Вас Маша? – спросил он вдруг. Она тупо кивнула, желая одного, чтобы все поскорее закончилось. – Пойдемте сюда, моя прелестница, – велел он, подталкивая ее к небольшому диванчику покрытому грубым сукном. Он проворно уложил девушку на твердую поверхность и начал раздеваться сам. Машенька чуть отвернула голову, чтобы не видеть его и лишь слышала, как он порывисто дышал, раздеваясь. Уже через пару минут Глушков остался в одних подштанниках и, наклонившись над ней, жадно приник губами к ее дрожащему рту. В следующий миг он навалился на нее всем телом и девушка ощутила, что задыхается, от сильного запаха лука и мужского пота. Запах пороха и мокрой тины исходил от его кожи и Маша ощутила, что еще немного и от омерзения она потеряет сознание. Она прикрыла глаза, считая мгновения до окончания этой экзекуции, а перед ее взором стояли образы отца и брата, которые теперь для нее казались невозможно дорогими и ценными.

Яростными настойчивыми губами, Егор Васильевич начал целовать ее шею, разминая руками ее нежную грудь. Через некоторое время он чуть отстранился и приказал: