Иностранка - Теплова Арина. Страница 27

Довольная тем, что избавилась от неприятного богатого старика, который, видимо, и впрямь рассчитывал от нее что-то получить, Машенька, напряженно нащупывая в своем кармане тугой кошелек с деньгами, нервно, тяжко вздыхала, ошарашенная и удивленная тем, что у нее все получилось. Невольно обтирая щеки и губы грязной ладошкой, стараясь стереть слюнявые поцелуи старика со своей кожи, девушка следовала по площади, ища пытливым взором девушек цыганок. Но их не было видно. Почти четверть часа Маша безрезультатно бродила по многолюдной площади и окрестным улицам и в какой-то момент она увидела военный патруль, который проходил поблизости. Заметив ее, двое солдат и полицейский офицер изменили свой путь и свернули в ее сторону. Маша вмиг похолодела, решив, что старик-дворянин заявил на нее в полицию, за то, что она украла у него кошелек. Испугавшись, она судорожно притиснулась к деревянному забору и напряглась. Когда военные приблизились к дрожащей девушке, полицейский офицер, грузный военный пожилого возраста, придирчиво оглядев Машу, обратился к ней:

– Эй, девица, погодь!

– Да? – дрожащим голосом произнесла девушка.

– Как твое имя?

Маша сглотнула горечь и невольно вымолвила свое цыганское имя:

– Рада.

– Как? Я не расслышал?

– Рада Ивори, я цыганка, – ответила громче Маша, назвав фамилию Шаниты и прямо смотря в глаза офицеру полиции. Она понимала, чтобы ей поверили, ее слова должны были подтвердиться уверенным взглядом. Она глухо спросила. – Что ты хочешь от меня?

– Да уж, хотели спросить, – буркнул офицер и тоном инквизитора добавил. – Тут одна банда шныряет. Опять лавку купца здесь, на Гороховой улице ограбили, сегодня поутру. Не знаешь, кто это был?

– А мне откуда знать, господин? – ответила Маша, изображая цыганский акцент. – Наш табор стоит за городом. Я недавно сюда пришла.

Полицейский хмуро усмехнулся и переглянулся с солдатами.

– Не она, вроде, – заметил один из солдат, обращаясь к офицеру, также рассматривая Машу.

– Вижу, что не та девица, что купец описал, – кивнул полицейский и, обратившись к девушке, строго добавил. – Ладно, ступай куда шла. Да побыстрее, а то передумаю и в каземат отведу тебя. Знаю я вас, цыган, ворье одно!

Военные быстро пошли дальше, даже не оглянувшись на Машу. После того, как патруль свернул на соседнюю улицу, Машенька устало опустилась на корточки, прислонившись спиной к деревянным кольям забора. Прикрыв глаза, она ощущала, как ее сердце дико бьется от страха и боли. Мрачные, мятущиеся мысли в голове Маши твердили ей вспомнить о вине перед семьей и родом, о том кем она была и кем стала. Ее сознание твердило ей обвинительные трагичные фразы: “Я предательница! Как я посмела солгать им? Как я, последняя из рода Озеровых испугалась этих людей? Мой прадед был обласкан царем Петром за доблесть и честность, а мой дед был полковником Елизаветы Петровны и не боялся сражаться под пулями! Мой отец был советником ныне царствующей императрицы Екатерины Алексеевны, а моя мать была фрейлиной цесаревичей. Все мои предки были великими и гордыми. Они не боялись открыто называть свое имя и отвечать за свои поступки своей честью, а порою даже кровью. А я?! Я воровка, нищенка и беглая преступница. Я лишь их жалкое подобие, их тень. И теперь у меня даже нет имени…”.

Горькие слезы покатились из прикрытых глаз Маши. Она знала, что должна была гордо назвать свое настоящее имя. Но это имя теперь несло в себе смертельную опасность. Ибо, ее могли узнать и доложить в тайную канцелярию. Но Машенька дико боялась снова попасть в тюрьму и вновь подвергнуться смертельной опасности. Нет, Маша не хотела умирать или страдать в далекой Сибири. Она хотела жить, свободно дышать, смотреть на солнце, ведь она была еще так молода. Это было бы несправедливо умереть так рано. Ей было всего восемнадцать. К тому же, под ее сердцем жил малыш, который так же имел право жить и родиться на свет. Но ее строгая, непреклонная совесть твердила ей, что в тот миг, когда она скрыла свое настоящее имя, она отреклась от своей семьи, от своих предков, от своих убитых родителей. Чувствуя яростное омерзение к себе, Маша задрожала всем телом от нервного озноба.

– Эй, Рада, тебе нехорошо? – раздался вдруг над ней мелодичный женский голос. Маша вмиг открыла глаза и увидела девушек-цыганок, окруживших ее. Посмотрев на черноглазую смуглую сестру Тагара, Злату, Машенька тихо ответила:

– Нет. Я просто устала…

Цыганка Злата пытливо оглядела ее и заметила:

– С твоими глазами нельзя плакать. Такой яркий цвет редко увидишь. И я знаю, что эти глаза принесут тебе счастье. Я читаю это по линиям твоего лица. А я поверь, разбираюсь в судьбах людей.

– Ты, как обычно, странно говоришь, Злата, загадками, – пролепетала Маша, доставая кошелек из кармана и протягивая его Злате.

– Когда все сбудется, ты вспомнишь мои слова, Рада, – улыбнулась ей Злата, забирая деньги. – Вставай. Надо дальше работать, а то Баро будет недоволен.

– Хорошо, – кивнула Маша и поднялась на ноги, оправляя платок на плечах.

С врожденной грацией, ступая босыми ногами по мокрым улицам Ревеля, Машенька пошла рядом с цыганками, не оглядываясь назад. В тот миг Мария Озерова окончательно поняла, что прошлого уже не вернуть и, возможно, уже никогда она не сможет произнести кому бы то ни было свое настоящее имя. Ибо, в данный момент времени, звук ее имени был равносилен смертному приговору. Но, несмотря на все перипетии своего трагичного существования и страдания от потери родных обожаемых людей, Машенька была готова бороться с небом за право жить и дышать дальше, здесь и сейчас. Пусть даже в таких невыносимых условиях, уготованных ей, но другого выхода судьба не предоставила ей теперь…

Российская империя, Таганрог,

1790 год, Ноябрь, 8

Едва Маша достигла первой крайней кибитки, она чуть сбавила быстрый шаг, решив отдышаться. Прислонившись к пыльной цветной ткани стены кибитки, девушка прикрыла глаза, ощущая, как в боку сильно колет. Почти пять часов они с цыганками провели в городе, и это было для девушки тяжким испытанием, ведь шел уже восьмой месяц ее беременности.

– Нагулялась? – раздался около нее грубый, недовольный мужской голос. Маша распахнула глаза и нахмурилась. Перед ней стоял Тагар. Уже давно невысокая коренастая фигура молодого цыгана, с серьгой в ухе вызывала у Маши чувства брезгливости и неприязни. Почти несколько месяцев Тагар добивался Машиного расположения, хотя она постоянно отказывала ему в общении и просила оставить ее в покое. Но Тагар, видимо, не собирался отступать и при малейшей возможности пытался с ней заговорить.

– Да, а что? – парировала Маша грубо, зная, что только неучтивостью можно отпугнуть наглого цыгана. Она попыталась обойти его, но Тагар встал у нее на пути. Хищно ухмыльнувшись, он обнажил гнилые зубы и проскрежетал:

– Как вы сходили в город?

Маша нахмурилась и холодно ответила:

– Довольно удачно. Лачи отнесла все деньги Баро.

– Мне нравится, что теперь, ты стала одной из нас. Будешь меньше задирать свой нос! А была бы умной девкой, так на меня бы посмотрела. Чем, я нехорош для тебя?

– Вы мне не нравитесь, Тагар, сколько раз можно повторять, – раздраженно сказала Маша.

– Что это, ты мне выкаешь, словно я господин какой? – ощетинился цыган. – Ты по-простому мне говори. Будешь со мной или нет?

– Нет, не буду! – произнесла Машенька нервно и сплюнула ему под ноги, как и подобало у цыган в знак крайнего раздражения.

Быстро обойдя молодого мужчину, девушка стремительно направилась к своей кибитке. Тагар уже хотел последовать вслед за непокорной девушкой, но на его пути возникла его сестра Злата.

– Оставь ее, Тагар, ее судьба не ты! – недовольно заметила цыганка.

– Ты опять скажешь, что видишь судьбу? – огрызнулся Тагар на сестру, испепеляя ее гневным взглядом.

– Да. Я вижу, что ее судьба – высокий дворянин, вельможа, а не ты! – парировала Злата, не собираясь сходить с пути брата.