Темные пути орбиты (СИ) - "Джиллиан". Страница 15

— Нет, но я заблокирую его, чтобы твоего монолога он не слышал.

— Спасибо.

Он снова замолчал, будто забывшись. Наверное, прошла минута, прежде чем он снова посмотрел на неё… Ева внезапно напряглась. «У меня слишком богатая фантазия… — тревожно подумала она. — Почему мне кажется, что он сейчас расскажет о чём-то, чего мне лучше не знать?»

— Нам нельзя говорить о своих чувствах…

Он оборвал фразу и ссутулился. Прежде чем Ева среагировала, он легко дотянулся до неё и холодными пальцами провёл по её щеке. Мягко — аж до мурашек по спине… И снова сел — уже прямо, словно решился. Но на женщину больше не смотрел.

— Погиб мой младший брат. Я не сумел защитить его. Он отстал от нас, потому что подвернул ногу, но гордость не позволила ему позвать на помощь. И он попытался догнать нас, не утруждая всех нас своими недугами. Я заметил его отсутствие слишком поздно. Предупредил остальных, что вернусь за братом. Последние воины взвода побежали за мной. Когда мы вернулись за моим братом, он отбивался от солдат пятого уровня. И мы вступили в бой.

Ева вспомнила, как Эррамун вышел из клубов строительного дыма и рухнул без сил, отравленный ядом «файфов», то бишь солдат пятого уровня. Потом вспомнила его фразу: брат не хотел утруждать сослуживцев своими недугами. И рассвирепела. Сволочь высокомерная — брательник его! Из-за его неправомерной гордости и погибли, судя по всему, остальные эльфы. Погиб бы и Эррамун, не будь рядом Илвы, которая отравления определяла на раз, лишь нюхнув место укуса «файфа». Погиб бы Эррамун и в том случае, если бы вообще не встретил наёмников.

Интересно, а спрашивать в таком часе уединения можно? Уточнять детали?

Эррамун молчал, и Ева постаралась быть объективной, но ничего не получалось. Она видела его отстранённый взгляд и видела в нём страшную муку. Наверное, брат был любимым. Младший же. А младших все балуют и любят. Младших часто идеализируют. Может, именно поэтому Эррамун мучается из-за его смерти? Нет, понятно, что близкий родственник, что младший брат, но… Нет, что-то тут не то.

Но эльф молчал, и Ева осторожно спросила:

— Но ведь война. Он сам вызвался лететь сюда. Не так ли?

— Дело не в брате, — равнодушно сказал Эррамун, не поднимая головы. — Дело в отце, который поручил мне защищать его.

Ева озадаченно уставилась на него. Не-ет, что-то тут не так. По инерции она вдруг вспомнила тех четырёх эльфов, которые прилетели за Эррамуном и Остарджи. И вдруг нахмурилась: эти четверо в шлюпе-перевозчике постоянно общались между собой, но к Эррамуну обращались только тогда, когда их вынуждали обстоятельства. Неужели их условности таковы, что белоплащик, проваливший поручение отца и лишившийся младшего брата или хотя бы родственника, становится чуть не изгоем?

Ух, как захотелось немедленно помчаться к искину Ицэйне, чтобы устроить ему форменный допрос и узнать, что происходит с Эррамуном. Ну и заодно узнать, что значит этот странный жест эльфа, когда он погладил её по щеке. Это что — одна из особенностей часа уединения?

— Эррамун, — вкрадчиво произнесла она, — а сколько у тебя братьев, кроме погибшего младшего?

— Ни одного, — не сразу последовал ответ.

— Тогда… это так плохо, что к твоему отцу вернётся его живой старший сын?

— Я не старший.

— Слушай, кончай ты эту бодягу тянуть! — рассердилась Ева. — Ты же понял, что я ничего не понимаю в ваших, а в частности — в твоих родственных связях! Объясни мне, что случилось и почему ты в таком состоянии?! Я сочувствую тебе из-за смерти твоего младшего брата, но ты-то возвращаешься домой! Отец наверняка будет рад тебе — живому! И почему ты не старший? Ты же сказал, что у тебя нет других братьев!

Наконец он поднял голову. Уголок губ чуть приподнялся. Скептицизм.

— Теперь у меня нет дома, — с той же привычной, но тем не менее бесящей Еву бесцветностью ответил он. — Братья были у младшего, но не у меня. Я не принадлежу дому моего отца.

Некоторое время Ева сидела и размышляла, что будет, если она его треснет по башке кулаком с кастетом. Может, всё-таки станет поразговорчивей? Она представила, как врежет ему, — и сообразила-таки.

— Младший был твоим сводным братом? — резко спросила она. — Или ты бастард? Поэтому ты не принадлежишь дому своего отца, но брат тебе младший?

— Да.

Что ж, теперь многое становится ясным. Родственные условности эльфов, видимо, старинные и не подлежат изменению. Но…

— Ты должен вернуться к отцу? — уточнила она. — А потом он тебя выгонит?

— Да.

— И смысл тогда возвращаться? — удивилась она.

Эррамун впервые уставился на неё так, будто она сказала невероятную глупость.

— Так нельзя.

— Почему — нельзя?

Этот наглухо законсервированный белоплащик начал страшно раздражать её.

— Таков закон.

— И куда ты пойдёшь, когда отец тебя выгонит?

— Не знаю. Возможно, придётся закончить свой путь дорогой чести.

— Что это значит?

— Это знать необязательно.

«Вот именно, — спокойно подумала Ева. — Но узнать у Ицэйны можно. Хотя чего узнавать. Примерно представляю».

— А почему бы тебе, после того как ты будет изгнанным, не завербоваться в наёмники? — предложила она.

Теперь он смотрел на неё так, словно она произнесла богохульство.

— И что? — снова агрессивно спросила Ева. — Что я такого уж совсем странного сказала? Обычный путь любого бойца, когда другой дороги нет. Думаешь, среди наёмников эльфов нет? Не скажу, что их десятки, но есть! И вообще… Эррамун, понятия не имею, зачем у вас проводят такие часы уединения, но чего ты ждёшь от этого часа?

Сказала — и снова догадалась, чего. Но замолкла в ожидании, подтвердит ли её догадку. А он снова — нет, не опустил голову, а отвернулся. Помолчал, вздохнул.

— Выговариваясь перед кем-то, лучше видишь будущее.

Когда он встал, всем видом показывая, что час уединения закончился и что Еве пора уходить, она, внутренне ухмыляясь, встала с кровати. Стоя в шаге от него, она спокойно сказала:

— У нас на Земле некоторыми согражданами такие часы уединения тоже практикуются. Но заканчиваются они так, что мне сейчас захотелось это сделать.

И замолчала, злорадствуя в душе: «Вот тебе твоё отражение — умолчание!» И не уходила, пока он уже нетерпеливо не спросил:

— И как же это делается?

Она незаметно сбросила с пальцев кастеты и выпростала руки из карманов. Прикинула, правильно ли сообразила, и подняла руки обнять белоплащика за пояс, прислонившись к его груди ухом. Скрестила пальцы за его спиной и застыла. Эррамун, совершенно ошарашенный — что было легко понять по тому, что он сразу не отстранил её от себя, замер… Прошло не меньше трёх минут, прежде чем он спросил:

— И что… дальше?

— Обними меня, — скомандовала Ева. — И постой молча.

Она думала — он обозлится и силой отведёт её руки от себя, но, помешкав, он всё-таки обнял её… Стояли ещё минуту, прежде чем она не отстранилась. Заглянув ему в глаза, она усмехнулась:

— Ты не знаешь, что делать, если тебя выгонят из дома твоего отца. Вот тебе шанс. Ты делаешь мне предложение, а потом тебя убьют. Всё. Твоя репутация не будет подмоченной в глазах твоего семейства.

Он зажмурился и помотал головой. Простое и привычное человеческое движение заставило Еву фыркнуть от смеха. Получи свой же приём недоговорённости!

— Я не понимаю, — признался он.

— Все мои женихи погибают, — сообщила она ему и сразу вышла из его отсека.

И пусть понимает, как хочет.

Белоплащик вышел следом — с баллоном воды в руках. Кажется, намеревался проводить её до отсека наёмников

Криса она увидела сразу: он маялся в ожидании, когда она появится, у соседнего отсека. Немедленно оттолкнулся от простенка между отсеками и быстро пошёл навстречу. Эррамун без слов отдал ему баллон и вернулся к себе.

— Что там? — обеспокоенно спросил Крис, когда они завернули за поворот.

— Я предложила ему сделать мне предложение, — сообщила Ева.