Беременна от двоих (СИ) - Десса Дарья. Страница 6

Одно меня успокаивало: близость Максима. Пока он рядом, я поверила: со мной ничего плохого не случится. Полная ерундистика, конечно. Мы ведь знакомы с ним всего ничего. Виделись раньше на занятиях много раз, конечно. На переменах, в аудиториях. Только я лишь издалека сморила на него, тайно завидуя девушкам, которые с ним мило щебетали. Хотела бы оказаться на их месте, но сама не сделала бы первый шаг ни за какие деньги мира.

От страха и гордости. Да, гордости. Мама всегда мне говорила в детстве: «Запомни, Евгения! Уважающая себя девушка никогда сама не даст понять в своем интересе к мужчине. Они, едва уловят это, начинают пользоваться». «Мамочка, а что значит «пользоваться»? – Интересовалась я. «Становятся грубыми и жестокими», – отрезала родительница. Вот и результат. Мне теперь казалось, что сразу как Максим оплатит мою поездку, превратится по отношению ко мне в жестокого наглого хама. Я даже внутренне, помню, напряглась и съежилась.

В такси первые пять минут мы ехали молча. Я всё думала: «Вот-вот, прямо сейчас Максим станет грубым». Но километры оставались позади, а он не становился оборотнем. Вдруг положил на мою руку свою большую ладонь, полностью закрыв её. Я едва удержалась, чтобы не дернуться и не убрать пальцы. Сдержалась с трудом и… по телу поплыла приятная истома. Парень ничего не делал больше. Просто его ладонь на моей, и ничего. Так мы доехали до самого моего дома.

Вышли, и Максим зачем-то отпустил такси.

– Как же ты теперь обратно? – Удивилась я.

– Ничего, другое вызову.

– Но ведь очень поздно, почти три часа, – я ещё во время пути посмотрела на светящиеся часы в машине. Там, где светились разные кнопочки, дрожали какие-то стрелочки.

– Всё хорошо, Женя, – ласково сказал Максим.

– Я вот здесь живу, – сказала, кивнув на многоэтажку.

– Высоко?

– Пятнадцатый этаж.

– «Мне сверху видно всё, ты так и знай», – пропел мой спутник. Голос, когда исполнял старинную песенку, оказался у него очень приятный, мелодичный. «У него абсолютный слух», – заметила я. Имею право, кстати, считать себя экспертом. Зря, что ли, музыкальную школу посещала по классу фортепиано?

– Да, высоко, ­– согласилась я. – Ну, мне пора, – сказала, я интонация была такая, словно спрашиваю, не утверждаю.

– Спокойной ночи, – сказал Максим.

– Спокойной ночи, – повторила я. И опять замерла, глядя на его губы.

Он заметил мой взгляд, а потом… Я это всю жизнь помнить буду. Наклонился и поцеловал. Меня. В губы. Просто прижался своими, ничего больше. На пару секунд. А потом развернулся и ушел в темноту, оставив с полыхающими щеками, сердечным грохотом и ледяными ладошками…

– Жень? Женя? Ты спишь?

Опять Лидка.

– Да когда ты свалишь наконец, зараза такая! – Прикрикиваю на соседку. Она знает: ненавижу, когда меня будят. Но уже третий раз подряд не дает расслабиться по-настоящему, стервоза!

– Не ругайся, Жень. Тебе не идет, – отшучивается соседка. Будь на её месте кто-то другой, более яркий и импульсивный, давно бы послала на три буквы. Но это Лидка, с которой мы уже долго живем в одной комнате. Она добрая, доверчивая и глупая. Напоминает мне саму себя до определенного возраста. Только я никогда не была такой… стрёмной. То есть фигура у Лидки ничего так, мы с ней одинаковый размер носим. Но эти коровьи глаза, тонкие губы, нос картошкой и манера заплетать косу, как деревенская давка позапрошлого столетия – всё делает её, на мой взгляд, совсем непривлекательной. Для парней, конечно же. А ещё вкрадчивый голос и вечное желание всем понравиться.

Но мне такая она подходит. Мы с ней дружны, и хотя снаружи может показаться, что постоянно враждуем, это лишь словесная перепалка. Традиционный способ нашей коммуникации.

– Свали уже на хрен отсюда, – бурчу я. – Никак заснуть не даешь!

– Вечером вредно спать, голова будет болеть. И ночью уснуть не сможешь, – учит меня Лидка жизни.

– Сейчас тапком в тебя брошу! – Грожу ей.

– Можно мне твою сумочку? Ту, коричневую?

– Да бери уже.

– Спасибо, Женечка! – Радостно подпрыгивает Лидка. Ещё бы ей не радоваться! Это же классическая Furla 1927 l Tote из натуральной кожи, которая почти 430 евро стоит. Не стану говорить, как она мне досталась, но губам пришлось несладко. – Только смотри, аккуратнее с ней, иначе потом не расплатишься! – Предупреждаю подружку. 

– Конечно! Я осторожненько! – Спешит ответить счастливая Лидка. Она быстренько складывает свои пожитки в сумку и бросает на ходу: – Ну, пока! Буду поздно, не скучай!

Я молчу, делая вид, что упорно намереваюсь спать. Хотя ни в одном глазу после всех этих побудок. Встаю, щупаю чайник. Теплый. Щелкаю кнопкой, прибор начинает шуметь, нагревая воду. Смертельно хочу какао с молоком. У нас есть где-то заветная баночка. Надо лишь поискать. Пока нахожу и насыпаю порошок, кладу сахар и лью в чашку молоко, чайник щелкает – вскипел.

Наливаю себе кипятка и, вдыхая аромат какао, встаю у окна. «А из нашего окна площадь Красная видна. А из нашего окошка только улица немножко», – вспоминаются детские стишки. На улице грустно, серо и скучно. Но продолжаю смотреть, поскольку делать всё равно нечего. Предложений приятно время провести нынче вечером пока не поступало. Может, всё впереди?

Да, скоро ночь. Воспоминания снова уносят меня в тот счастливый и ужасный день, когда я отправилась на первую в жизни вечеринку.

То, что устроили мне родители по возвращении домой, это было… Заседанием «Особой тройки». Из тех, что в начале 1930-х годов занимались поиском врагов народа. Только там людей арестовывали и приводили под конвоем, а подозреваемая во всех смертных грехах Евгения Журавлёва явилась сама, как овечка на заклание, послушная дочернему долгу.

Высокое собрание в лице отца Сергея Вячеславовича и матери Светланы Владимировны ожидало падшую дщерь на кухне, под ярким светом большого плафона, прикрученного к потолку. Учитывая небольшую высоту потолка в квартире, это был единственный возможный здесь осветительный прибор, чтобы головой никто не бился: у отца рост 185 см, у мамы 177. А вот я в кого уродилась со своими 166 см, не ведаю.

Когда я вошла, они сидели рядом на табуретах. Молча. Глаза были полны сурового презрения. Так, словно я совершила нечто чрезвычайно предосудительное, за что меня надо сразу, без суда и следствия возвести на эшафот, обложить поленьями и сжечь к чертям. Но прежде, по правилам, требуется устроить судилище.

И оно не замедлило грянуть, обрушившись на мою голову тяжелыми каменьями слов. Нет, это были не ругательные слова. Напротив, звучали они весьма интеллигентно, грамотно, четко проговаривались. Но каждое лупило меня по мозгу с такой силой, словно это были не воздушные колебания, а конкретные удары по мягким тканям внутри черепной коробки.

Я стояла и слушала, а они били снова и снова. Даже плакать не могла. Так было страшно. Если кратко, то мне было сказано следующее: я – жалкое существо, предавшее своих родителей, и потому недостойна больше их заботы и внимания. А поскольку совершеннолетняя, то должна собрать свои вещи и в течение суток убраться и найти себе другое жилище. Всё.

Белая, как снег (такой я увидела своё отражение в зеркале, когда вышла в прихожую), я удалилась в свою комнату и стала собирать вещи. Машинально, как робот. Достала маленький чемодан, в котором хранила разные вещи (зимние летом и наоборот), и принялась его заполнять. Я была в таком глубоком шоке, что не плакала даже. Не говорила и не думала. Я в тот момент функционировала. И когда закончила, рухнула на постель и отключилась, провалившись в тяжелое забытье.

Глава 2

– Миша, побудешь сегодня пассивчиком? – Коля опять задает этот вопрос. Опять – значит третий раз за неделю. Не могу ему отказать! Потому что не просто слова произносит, а шепчет мне их на ушко, вызывая сладкую волну по всему телу. При этом он лежит сзади, тесно прижимаясь ко мне своей горячей влажной кожей, и я ощущаю, как его член уверенно раздвигает мои ягодицы, не дожидаясь особенного приглашения.