Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья. Страница 13

В руке у парня был букетик крошечных красных цветов с жёлтой сердцевиной – это портулак, большие заросли которого Тёма обнаружил в одном из переулков по пути сюда. Не бог весть какой цветок, многими даже за сорняк почитается, но ведь красивые же у него цветочки! Потому и сорвал небольшую охапку, соорудив из неё букет. Только бы Лёля поскорее вышла, потому что иначе портулак завянет – хотя ещё и девяти часов нет, но уже довольно сильно припекает астраханское солнце.

Наконец, калитка скрипнула, и из двора на улицу Морозова выпорхнула Лёля. Цветущая, солнечная, легкая и такая… прекрасная! Тёма любовался ею, пока она смотрела в другую сторону, ожидая его оттуда. Он тихонько, ступая на носки, подкрался к девушке и закрыл ей глаза руками.

– Угадай, кто?

– Тёмка! – сказала Лёля и рассмеялась. Развернулась, увидела цветы в его руке.

– Ой, а это мне? – показала на портулак.

– Да, – протянул ей парень букетик. Девушка приняла его и вдруг загадочно сказала:

– Жди тут! Я скоро!

Потом маленькой птицей снова упорхнула обратно во двор, вернулась через несколько минут.

– Поставила в банку. А то пока ходим туда-сюда, такая красота завянет.

– Умница, – сказал на это Тёма. Ему было очень приятно, что девушка позаботилась о не Бог весть каком подарке, но сделанном им и от чистого сердца.

Он взял Лёлю за руку, и они пошли по направлению к центру города. Можно было, конечно, и на трамвай сесть. Только едет он медленно, громыхает ужасно и скрипит всеми железными и деревянными частями. Да ещё воскресное утро, а тут неподалеку Большие Исады – главный городской рынок, которому уже лет триста. Значит, будет много желающих затариться свежими фруктами, овощами, мясом, молоком и всем, что привозят сельчане из окрестных сёл и выращивают на своих небольших участках горожане.

Астрахань – она ведь только называется городом. Между собой местные жители её всегда именуют «наша большая деревня». И не только из-за многолюдных базаров. Здесь, если поискать, обязательно протянешь ниточку между двумя совершенно незнакомыми людьми. И окажется, что они все-таки знают друг друга через кого-то, а порой даже родственниками. Особенно часто Тёма такое замечал среди местных татар и казахов.

Бывало, встретятся двое на базаре, станут торговаться. Спорят, чуть не ругаются, перемешивая русские, казахские и татарские слова. А потом глядишь, уже курят едва ли не в обнимку. Обсуждают, кто кому и кем приходится. То ли троюродным дядей с отцовской стороны, то ли племянчатым внуком – с материнской. В том, что это действительно так и бывает, Тёма убедился сам.

У них за стеной в маленькой квартире живёт семья – татары, тётя Фаина и дядя Рашид. Оба – работники табачной фабрики. Так вот однажды пришёл электрик, тянуть провода внутри двора, чтобы в тёмное время суток не во мраке бродить или с керосинкой – опасно, деревянное всё вокруг. Пока делал провода, Рашид, любитель выпить, наблюдал за ним с веранды, сидя возле двери своей квартиры на любимом сундуке. Когда он сильно набирается, то обычно и ночует там же, если теплое время года.

В какой-то момент электрик попросил подержать что-то. Рашид согласился. Когда Тёма пару часов спустя выходил из дома, эти двое уже сидели на сундучке с бутылкой водки и сушёной воблой. Парню тоже предложили, он отказался, сославшись на занятость. «Во, Тёмка! – крикнул дядя Рашид. – Представляешь, свояка встретил! Моя дальняя родня, тоже из Кучергановки!» Парень улыбнулся и пошёл по своим делам, пытаясь вспомнить, что за название такое. В училище подсказали: так называется село на правом берегу Волги, неподалеку от городской переправы. Там сначала судостроительный завод имени Ленина, а дальше – она, Кучергановка.

Сегодня молодым людям идти-то недалеко – всего километра четыре. Тёма с Лёлей уже привыкли к таким прогулкам. Правда, летом старались выбирать теневые стороны улиц, чтобы на солнце не изжариться. Хорошо, что сухой воздух, а не как в Средней полосе. Там, когда сильная жара, испарения такие, будто в бане. Об этом Тёме рассказал дальний родственник, который приезжал к ним в гости. Живет он в Дзержинске, что неподалеку от Горького. Правда, тот мужчина по привычке называет свой город Растяпино, хотя переименовали ещё в 1930-м в честь первого руководителя ВЧК по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совнаркоме РСФСР Феликса Дзержинского.

Дойдя до улицы Камышинской, молодые люди повернули направо, пересекли несколько крупных улиц – сначала Бакинскую, названную в 1920 году в честь столицы Азербайджанской ССР, затем – Абхазскую, соответственно в честь солнечной Абхазии, потом ещё несколько, пока не вышли, наконец, к каналу имени 1 мая.

– Его построил с 1810 по 1817 годы астраханский купец греческого происхождения Варваций, – рассказывал Тёма, пока они шли по пологому берегу. – Хотя ещё за сто лет до этого идею предложил сам царь-реформатор Петр Первый. Но, правда, в его времена денег не нашли. В 1920 году канал назвали в честь Дня международной солидарности трудящихся.

– Откуда ты всё это знаешь? – спросила Лёля. – Прямо настоящий полиглот.

– Не полиглот, а краевед, – поправил Тёма с умным видом и улыбнулся. – Просто люблю родной край, – ответил Тёма. – Интересно же знать то место, в котором родился и живешь. А тебе нет?

– Да, но… я в такие дебри не лезу, – отшутилась девушка.

– Ну, какие же это дебри! – улыбнулся Тёма. – Так… занимательное краеведение.

– Ну-ка, тогда скажи мне, что это за мост, по которому мы шагаем? – спросила Лёля.

– Это просто. Построен в XIX веке, после строительства канала, и сначала назывался Полицейским, как и вся улица.

– Фу, гадость какая, – сказала Лёля. Парень кивнул, выражая согласие. Их обоих воспитывали в духе глубочайшего презрения к царским сатрапам, а особенно к жандармам – душителям свобод.

– С 1920 по 1938 год мост, как и вся улица, называлась Братской, затем была переименована в честь Сергея Мироновича Кирова, чьё имя и носит до сих пор, – сказал Тёма.

– Забыл добавить, – сказала Лёля.

– Что? – удивился парень.

– «Доклад окончен, выполнил студент второго курса медицинского училища Артём Мятников!» – девушка весело рассмеялась, Тёма тоже. Ему очень нравилось, как она смеётся. Словно колокольчик звенит. Заливисто, солнечно. «Так бы и слушал всю жизнь», – подумал парень.

Они прошли через мост, по улице Ленина прошли мимо кремля и мимо Лебединого озера, затем по улице лейтенанта Шмидта дошли до набережной Волги и свернули направо, где вдоль берега тянулись дебаркадеры и сновали с одной стороны реки на другую лодки, перевозящие желающих искупаться на главном городском пляже. Народу там, несмотря на ранний час, было довольно много – люди спешили окунуться в волжскую прохладу, пока солнце не засверкало в зените, посылая на землю испепеляющие лучи.

Молодые люди дошли до дебаркадера. Внизу парнишка в одних черных сатиновых трусах и загорелый настолько, что напоминал цветом кожи негритёнка, приветливо помахал им рукой:

– Эй, вы! Садитесь, недорого!

Тёма шагнул на лодку первым, подал руку Лёле. Они забрались внутрь и уселись рядышком на крошечную лавочку. Мальчишка, которому было на вид лет двенадцать, деловито снял вёсла, играя крепкими сухими мускулами, обмакнул в воду и снова установил в уключины. Затем начал уверенно грести.

– Силёнок-то хватит тебе? – поинтересовался Тёма. Было странно наблюдать, как один тощий жилистый паренек сможет вывезти через полноводную реку с сильным течением двух взрослых. По крайней мере, себе они по сравнению с лодочником казались сейчас именно такими.

– Не боись! – весело подмигнул мальчишка – И не таких вывозили! Где наша не пропадала!

– Бойкий какой, – улыбнулась Лёля.

Парень между тем старательно грёб, пытаясь преодолеть потоки воды. И ему это удалось, что говорило о большом опыте и сильных руках. А по виду и не скажешь: паренек-то был очень худой, но, правда, крепкий. Через примерно двадцать минут напряженной борьбы с водной стихией он выполнил свою задачу: лодка уперлась носом в песчаный берег острова Городской. Тёма выбрался, сразу оказавшись по колено в воде. Протянул руки Лёле, и та благосклонно приняла его предложение.