Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья. Страница 7

– Настоящая, солдатская, – говорит отец. – С флота с собой привёз. Старшина подарил. На память. Вот, смотри.

Он перевернул фляжку, и я увидел на ней надпись, вырезанную фрезой: «ККФ, ДМБ-95» Слова эти означают, насколько помню, «Краснознамённая Каспийская флотилия, демобилизация 1995 года». Это год, когда у отца кончился там срок срочной службы. Три года, между прочим. Не представляю, как ему удалось там столько продержаться! Это не год, как теперь. Но зато служба, как сам говорит, превратила его из сопливого мальчишки в настоящего мужчину.

Беру фляжку с обязательством вернуть после экспедиции и еду домой. По дороге думаю, как мне теперь быть? Если останусь дома и никуда не поеду, то родителям это совсем не понравится. Отец точно сильно обидится. Не хочется их сильно огорчать. Да ещё Рияна Рахимовна, хитрая лиса! Если увидит, что я её обманул… Короче, обложили со всех сторон. До позднего вечера я места себе не нахожу. Потом, не выдержав, звоню Ольге.

– Да, я слушаю, – голос у неё сухой. «Обижулька!» – думаю о ней с улыбкой.

– Оля, твоё предложение насчет экспедиции ещё в силе? – спрашиваю её.

– Да, а что?

– Я еду с вами.

Глава 7

Лёля с Тёмой дошли вдоль берега Кутума до Крестовоздвиженского моста. Вернее, он раньше так назывался, – по церкви, которая стояла неподалёку на одноименной улице. Но в середине 1930-х храм взорвали. Хотели было снести и Благовещенский женский монастырь, что прямо через дорогу. Монашек оттуда давно уже выгнали. Большую часть строений сломали. Большущую колокольню, например, которую было видно далеко-далеко. То, что осталось, решили отдать местным жителям под квартиры.

Теперь на месте, где была Крестовоздвиженская церковь, располагался пустырь. Влюблённые прошли мимо него, дальше до канала имени 1 мая, а потом углубились в район, который Лёля знает с детства. Здесь она родилась и выросла, и места тут всегда были не слишком благополучные. Ещё с царских времён здесь селились люди бедные, – в основном, трудовой люд. Ремесленники, рабочие с рыбных и корабельных заводов, бывшие крестьяне, перебравшиеся в Астрахань из окрестных деревень.

Жили бедно, всякое случалось между соседями. Но своих не трогали, а чужие сюда забредали редко. Хотя и здесь отношения выстраивать приходилось порой с кулаками. Среди местных немало было и таких, кто вернулся из мест не столь отдалённых. Кто с царской каторги, кто из лагерей. Сидели в основном по статьям уголовным, политических не было почти. То дела людей образованных, а тут были до сих пор и те, кто в документах вместо росписи ставил крест.

Лёля никого здесь не боялась и чувствовала себя, как дома. Стоило канал перейти, и возникало ощущение, будто она уже пришла к себе. Хотя до улицы Морозова оставалось пройти ещё с километр. И едва ступили на другой берег, как девушка аккуратно вытащила свою ладонь. Тёма ничего говорить не стал. Девушка всегда так делает, стоит им здесь оказаться. Поначалу обижался немного. Но потом догадался: Лёля не хочет, чтобы о ней соседи разное говорили. Мол, ходит с парнем под ручку, видать у них всё было уже.

Расстались они в тот день не возле дома девушки, а в паре сотен метров от него. На этом Лёля настояла. Тёма спросил только, когда она уже перестанет скрывать их отношения и познакомит с родителями. «Всему своё время», – прозвучало в ответ, и тон был такой, что лучше не спорить. Да парень и не собирался. За время общения понял уже: если Ольга Дандукова решила, то переубедить её будет крайне сложно. Чаще всего – невозможно. Такая вот принципиальная.

Он потянулся было, чтобы её поцеловать, но девушка вместо губ подставила щёку. Звонко чмокнув её, Тёма пошёл обратно. Пока возвращался домой, стал думать о том, что давно придумал. Захотел сделать Лёле перед началом нового учебного года подарок – отвезти её в дельту Волги на лотосовые поля. Правда, для этого нужно было договориться сначала с дядей Валерой, заядлым рыбаком и охотником, у которого есть свой маленький катер. По-другому до заповедных мест не добраться. Можно, конечно, на машине, а потом долго пешком. Но откуда её взять?

Водный транспорт – дело другое. Но о том, чтобы преодолеть такое расстояние, до волжских раскатов (место впадения Волги в Каспийское море) – а это почти 70 километров – на веслах не могло и речи идти. Слишком далеко. Да и как грести обратно против течения? У Икряного, например, что к югу от Астрахани, Волга разливается очень широко. Лет тридцать назад сюда вообще море доходило. Потому село так и назвали: все жители – сплошь рыбаки.

Значит, нужен катер. Вот с ним дядя Валера и поможет. Ну, а пока времени много, ещё два месяца почти, и Тёма думал, что успеет приготовиться. Там, на раскатах, среди красоты, которую он видел только на картине в галерее, парень собирался сделать девушке предложение. Он уже не мыслил своей жизни без Лёли и справедливо полагал, что поскольку никакая другая ему не нужна будет уже никогда, то настала пора жениться.

Лёля пока ничего об этом не знала, о намерениях Тёмы не догадывалась даже. Да и с какой стати? Она рассуждала о жизни совсем иначе. Сначала надо профессией овладеть, диплом получить, поработать на благо советской Родины, а уже потом подумать о личном благе. «Ведь наша великая страна и лично товарищ Сталин заботятся о нас, помогают получать бесплатное образование, даже в столовой бесплатно кормят, значит, надо оправдать доверие», – вот как думала иногда девушка, если мысли уносили её в романтические дали.

Правда, себе Лёля не могла признаться в другом: она тоже полюбила Тёму. С той самой первой встречи, когда впервые заглянула близко-близко в его серые глаза. Посмотрела, да и… нырнула в них, словно в теплые воды Волги. И так оставалась там, но только… никому ни-ни! Чувства – это прекрасно, но учеба – главное. В их семье прежде никогда не было ни одного медицинского работника, и Лёле казалось, что надо восполнить этот пробел.

К тому же она с детства обожала всех лечить. Правда, из подручных средств чаще всего были только подорожник летом и горчичники зимой. Но зато все, кому она оказывала помощь, говорили, что у девочки очень лёгкая рука. Даже зелёнка не слишком щиплет, когда берётся ранку смазывать. А уж этих царапин она пересмотрела видимо-невидимо. Сама ведь тоже много носилась по окрестностям. Чаще всего бегали купаться на канал. На Большие Исады носились в выходные дни, чтобы стырить что-нибудь вкусненькое. Там ведь овощей и фруктов так много, что порой у продавцов глаз не хватало за всем присмотреть. Поставят тележку, а сами уйдут в тень и дремлют. Грех пяток яблок или крупную гроздь винограда не увести!

Пока Лёля возвращалась домой, вспоминала, как они проказничали, как пускали кораблики на огромной луже, которая тут неподалеку разливается. Она детям казалась озером: даже в самую сильную жару только скукожится, но остаётся. Как один знакомый объяснил, тут высокий уровень подпочвенных вод. Да и вообще, двести лет назад были одни ильмени и болота. Потом люди начали отвоёвывать землю, дома строить. Вот и получилась рабочая слобода.

Правда, сады здесь особенно не растут: та вода, что внизу, солёная. Стоит деревьям стать большими, как непременно погибнут. Потому во дворах либо кустарники, либо камыш высотой под три метра. Вот уж кому соль нипочём! И торчат острые кончики, словно пики, да шуршат жесткими листьями. Ух, какие они противные! Лёля много раз резалась об них, прежде чем не научилась держаться подальше. С виду большие и мягкие, а края грубые, с крошечными колючками. Если резко провести рукой – ранка будет.

Но как бы ни выглядела слобода, а Лёле милее места на свете не было. Она любила эти улочки с деревянными домишками, покосившимися столбами, опутанными проводами. Ей нравилось слушать, как гремят трамваи, покачиваясь с боку на бок: их путь лежал от Больших Исад до Татар-базара, и это была прямая линия, почти без поворотов. Очень оживленная всегда: кто не купил желаемое в одном месте, едет в другое.