Императоры иллюзий - Лукьяненко Сергей. Страница 9

Дач не стал брать такси – день только клонился к вечеру, жара спадала, а до темноты было еще далеко. От космопорта до города они добрались в вагончике монорельса, а от станции пошли пешком по узкой ленте тротуара. Не слишком хорошо одетая, но явно небезопасная пара – на поясе Кея открыто висел «Шершень», а на груди поблескивал жетон телохранителя личной категории. Томми внушал прохожим опасения скорее спокойным взглядом, чем столь же откровенно демонстрируемым «Шмелем».

Компания гопников, идущая навстречу, слегка притихла и ускорила шаг. Девушка с повязкой пожизненного контракта на руке опустила глаза. Клан ее хозяина был не настолько силен, чтобы защищать всех своих рабов, тем более уже не слишком молодых и красивых.

– Плесень, – тихо сказал Дач, проходя мимо очередной рекламы. Голографическое панно приглашало в клуб «всевозрастного садомазохизма». Подобные были по всей Империи, но туда мазохисты приходили по своей воле. Здесь ими почему-то оказывались пожизненные контрактники, нередко – несовершеннолетние.

– Ага, – почти равнодушно согласился Томми. Его шестнадцать лет и без того были недолгим сроком, но он помнил лишь пять последних лет. Четыре из них прошли с Кеем на Джиенахе.

Дач глянул на юношу, но не сказал ни слова. Он знал, на что идет, беря с собой мальчишку на анархическую планету. Либо его психика закалится, станет непробиваемой для любой дряни, либо Томми превратится в циничного подлеца.

До сих пор Кей не мог понять, что же произошло и не возник ли третий вариант – холодное безразличие.

– Я забегу, возьму пива. – Томми кивнул на открытые двери магазинчика. Кей бросил взгляд на вывеску – магазин охранялся кланом Крим. Вполне надежное заведение. В такое он рискнул бы отпустить Томми даже в самом начале, когда ему было двенадцать.

– Мне пару темного, – останавливаясь, сказал Кей. Ему не хотелось рафинированной прохлады, после которой духота навалится с новой силой.

Томми побежал к двери – стройный темноволосый юноша, с еще мягким по-детски лицом, в синих джинсах и футболке с надписью «Большая игра – Смерть!», помогающей казаться своим среди джиенахской молодежи. Во взгляде, которым проводил его Кей, не было любви – только привычная заботливость.

В конце концов, надо ведь отвечать за тех, кого приручил, хотя видит Бог – тот самый Бог – своего маленького убийцу он приручать не собирался.

Дач стоял на тротуаре, глядя в темнеющее небо. Будет дождь – короткий, но все равно приятно. Краем сознания он фиксировал каждого прохожего, оказавшегося слишком близко, неподвижные отблески окон и вращение детектора оружия на перекрестке.

Профессионал его профиля и класса не расслабляется никогда.

Сон был кошмаром, но Кей забыл о нем, когда скрипнула дверь и пришлось проснуться. Прежде чем вошедший Томми включил свет, прицельный луч уже коснулся его груди нежным оранжевым пятнышком.

Секунду они смотрели друг на друга – Дач с кровати, Томми с порога. Потом Кей спрятал бластер под подушку. Не «Шершень», на котором не уснул бы и толстокожий булрати, а обычный «Шмель» – излюбленную модель профессионалов.

– Решил стать лунатиком или увидел во сне псилонца? – закипая, спросил Дач. – Я два раза по одному человеку не промахиваюсь…

– Ты кричал.

– Что?

– Кричал. Это тебе что-то приснилось. – Томми пожал плечами, выходя.

– Подожди. – Кей сел. Адреналин еще буйствовал в крови, но теперь он вспоминал. – Что именно я кричал?

Томми заколебался. Потом, словно передразнивая голос Кея, прознес:

– Не смотри на меня… Не смотри!

Кей вспомнил.

– Я пойду.

Дач посмотрел на часы. Четыре по стандартному циклу. На Джиенахе короткие дни и ночи, за плотными шторами уже вовсю рассвело.

– Сядь, Томми.

Юноша присел на кровать. Спальня была маленькой – как все в этой дешевой квартире. Дач рылся в тумбочке. Достал бутылку бренди и отхлебнул. Спросил:

– Будешь?

– Я же еще маленький, – с очаровательной улыбкой ответил Томми.

– Не паясничай.

– Нет. Не хочу.

Кей поставил бутылку на пол, но пробку закрывать не стал.

– Ты еще собираешься спать?

– А что?

– Я хочу тебе кое-что рассказать. После этого ты не уснешь.

– Говори. – Томми зевнул. – После твоего вопля я бодр и крепок.

Дач сделал еще глоток. Он казался скорее возбужденным, чем подавленным.

– На самом деле я этого не кричал.

– Неужели?

– Тогда не кричал. На Хааране.

– Где тебя прозвали «Корь»?

– Вот именно. Понял почему?

– Я глянул в медицинском справочнике. – В голосе Томми появилось любопытство. – Ничего особенного, но тридцать шесть лет назад была пандемия. Погибали в основном дети.

Их глаза встретились, и Дач кивнул.

– Молодец. У нас тогда была неделя… от силы две. И негласный приказ – не оставлять живых. Колония должна была погибнуть вся, чтобы ни один мир Империи больше не посмел переметнуться к чужим. Вся, понимаешь? Неделя сроку, и никакого тяжелого вооружения.

Он потянулся к бутылке, но остановил руку.

– Десяток бомбардировщиков справился бы за день. А так… двадцать тысяч добровольцев на планету с полумиллионным населением. Правда, у нас были тяжелые танки, они и проутюжили всю их армию. Такую же скороспелую, как наша. Все взрослые мужчины Хаарана… с дрянным оружием в руках. Осталось четыреста тысяч. Женщины и дети.

Томми передернул голыми плечами.

– Эта сука… прославленный подручный самого Лемака… полковник Штаф… – Голос Дача неожиданно дрогнул. – Он согнал гражданских в концлагеря… импровизированные. Стадион, полный женщин и ребятишек, пустырь, обнесенный колючкой под током и полный детей… Они шли, как овцы. Ожидали сортировки и ссылки. Он собрал их вместе, Томми! Понимаешь? Было бы легче по домам… поодиночке. Но часть бы ушла, сообразила. Заселен был лишь один материк, голая степь, не спрячешься, но часть бы ушла.

– Выпей, – тихо сказал юноша.

– Мы тянули три дня. Ждали военных кораблей… террор-группы с их газами и вирусами, просто бомбардировщики. Потом Штаф собрал офицеров… у меня было временное лейтенантское звание. И сказал, что придется работать самим.

– Выпей, Дач.

Кей глотнул.

– Многие отказались. Очень многие. Наотрез. Их посадили в транспорты и отправили обратно. Все долетели. Потом им дали ордена, этот сраный «Клинок огня» второй степени. Все честно. Осталась половина, даже меньше. Те, кто понимал – надо. Девять тысяч. Мы прикинули – по сорок четыре на каждого. И по четыре десятых. – Он засмеялся нелепым, чуть пьяным смехом. – Подростков твоего возраста были готовы убивать все. Женщин, как ни странно, тоже. Труднее оказалось с детьми. Я первый сказал, что смогу. И добавил, что корь в прошлом году убила в десять раз больше детей, чем мы, при всем желании, сумеем. Вот и заслужил… прозвище. Имен в газетах не было, цензура бдила. Но слова лейтенанта, «который стал корью», гуляли по страницам долго. Как алкарис узнал имя, почему запомнил – не знаю.

– Это было нужно, Кей? Убивать всех?

– Со стратегической точки зрения – уже нет. Инфраструктуру планеты мы развалили, трудоспособных мужчин перемололи броней. Эти ошалевшие женщины и ревущие детишки алкарисам подмогой бы не стали. А вот с политической… не знаю. Ты хочешь слушать дальше?

Томми едва уловимо заколебался:

– Да… пожалуй.

– В моей группе было девять солдат. Нам досталась гимназия, где держали полтысячи учеников. От шести до шестнадцати. Они трое суток провели в спортзале, спали вповалку, ели какую-то дрянь, постоянная очередь в единственный туалет, от которого несло на весь зал. В первый день, как сказали охранники, они еще пели песни, школьные гимны… потом перестали. Мы зашли, и я сказал, что всех отпускают по домам. Чтобы выходили поодиночке, расписывались в журнале и запомнили гнев Императора на всю жизнь. Они сразу ожили и загалдели. Я стоял во дворе с лазерником «Старый Боб», с тех пор ненавижу эту модель. Вечер, полутьма. Дети выходили, я стрелял со спины. Ни шума, ни крови… лишь волосы на затылке дымились. Двое наших оттаскивали трупы за угол, на пустырь. Через полминуты – следующий. Так – трое… Потом я попросил смену, и ребята, эти вчерашние фермеры, которые верили в Долг, но шли как на собственную казнь, вдруг легко согласились. Минут пять я блевал в учительской, потом умылся и пошел таскать тела. Знаешь, что я увидел? Эти два недоумка, которые первого пацана несли как спящего сына, сейчас выкладывали на бетоне телами слово «ГРЕЙ». Я надавал им по морде, решил, что с перепугу нажрались наркотика. Вроде бы помогло. Потом пошел в зал, где было еще шесть рядовых. Мне стало совсем не по себе. Нет, они не били детей, не запугивали, не насиловали девчонок постарше. Просто над ними, мучениками-добровольцами, вдруг стал витать веселый энтузиазм. «Мальчик, пропусти девочку вперед! Будь вежлив!», «Малыш, ты сам домой доберешься? Правда? Ну, иди…» Все были как обколотые, все. Рыжий толстяк, который рыдал по дороге и говорил, что у него самого двое детей и зря он согласился, студентик, что с утра не вылезал из сортира – нервный понос его прохватил. Все – пьяные. От крови, смерти, власти. А то, что власть над детьми, их сводило с ума еще больше. Тогда я понял – чем беззащитнее жертва, тем слаще это чувство. На их примере понял. Я-то начал убивать, еще когда сам был ходячей соплей…