Звезды сделаны из нас - Ру Тори. Страница 2

Репутацию чудака заработать очень легко, особенно в школе, достаточно кому-то сильному и влиятельному объявить об этом всем остальным. И те парни из класса Гошиной сестры не преминули это сделать, наградив меня ярлыком «мамкиного сына», чуть позже сменившегося на прозвище Святоша, но уже немного по другим причинам.

Линейка на стадионе перед школой вопреки ожиданиям проходит на удивление спокойно. Девчонка с колокольчиком у меня на плече, такая хорошенькая и улыбчивая, что все смотрят только на неё, и я прикрываюсь ей как щитом. Даже когда она заканчивает оглушительно звонить прямо над ухом, не опускаю её на землю перед школой, как это делал на репетициях, а несу до самого крыльца.

После отправляюсь прямиком в класс русского языка и литературы, занимаю своё коронное место на последней парте возле окна и достаю телефон. Я свою миссию выполнил, теперь имею полное право восстановить нервные клетки парой новых треков, чьи релизы слили в сеть двадцать минут назад.

У беспроводных наушников есть одно очевидное преимущество. Если сидеть, подперев голову ладонью, то наушник в одном ухе заметить невозможно. А поскольку первый урок первого сентября — это бессмысленная болтовня классной о каких-то общих воспитательных вещах, нет никакой необходимости прислушиваться, и можно спокойно добить рерайт статьи о пешем туризме, за который, вместе с двумя другими статьями, мне должны заплатить две с половиной штуки.

Вообще, учусь я хорошо. И сижу на последней парте только в качестве протеста против стереотипов, ну ещё и потому, что терпеть не могу, когда что-то происходит у меня за спиной.

Класс быстро заполняется. Я мельком оглядываю входящих одного за другим. Всё-таки каждый немного изменился. Кто-то стал выше, кто-то постригся, кто-то оброс, Дербенёва отрастила грудь, Ляпин покрылся прыщами, тот самый Гоша Титов отрастил бороду, а его бессменный кореш — дуболом Журкин ещё сильнее раскачался.

Все те же, но немного не те.

Я с ужасом ловлю себя на мысли, что как будто даже немного рад их всех видеть. Нелепая, малодушная мысль. Отгоняю её побыстрей подальше, в очередной раз наступать на те же грабли я не намерен. Всякий раз, когда мне начинает казаться, будто между мной и всеми этими людьми нет никакой пропасти отчуждения и взаимного неприятия, обязательно происходит что-нибудь нехорошее.

— Здоров! — больно шлёпнув по спине, Гальский по-наглому занимает место рядом.

Мне без разницы с кем сидеть. Гальского в классе тоже не любят, но это вовсе не повод дружить с ним. Я не из тех, кто сбивается в стаи. Я сам по себе. Да и Гальский мне нравится, не больше прочих. Но в прошлом году я как-то по глупости помог ему с контрольной по физике, и с того раза он возомнил, будто мы друзья.

— Слышь, Глеб, — он наклоняется к моему уху и меня обдаёт запахом банановой жвачки. — А ты уже знаешь, что Макаров умер?

— Как умер? — информация плохо укладывается в голове, потому, что я совсем недавно видел Макарова живым и здоровым.

— Жанна, наверное, сейчас про это объявит, — Гальский очень доволен тем, что принёс мне новость первым.

— Что же с ним случилось?

Макаров был моим самым заклятым врагом. Я его ненавидел, но сейчас был действительно обеспокоен. В нашем возрасте люди не умирают просто так.

— На мотике расфигачился, — охотно выкладывает Гальский. — Он и Алиска. Укурились и на встречку выехали.

Лицо Гальского широкое и жирное, а нос, рот и глаза маленькие. Он вечно напоминает мне рожицу эмодзи. В этот раз ту, что с многозначительным взглядом.

— Оба насмерть.

— Ясно.

Радоваться чьему-то горю, а тем более смерти — грешно. И хотя я неверующий, мне немного стыдно за накатившее чувство облегчения от того, что отныне я избавлен от ежедневного террора и измывательств Макарова. Но Алиску по-настоящему жалко. Алиска была «ашкой». И начала встречаться с Макаровым в конце десятого класса. Макаров считался у нас в школе крутым и Алиска явно на это повелась, потому что раньше она была вполне адекватной и с ней иногда можно было даже нормально поболтать.

— Бог всё видит, да? — Гальский не подстёбывает, а смотрит заискивающе. Ему хочется наладить со мной контакт. Вот и выдаёт этот бред, в надежде на одобрение.

Я неопределённо пожимаю плечами. Пусть думает, что хочет.

Я уже давно научился избегать подобные разговоры и не озвучивать то, что думаю на самом деле. С Румянцевой только утром вышел прокол, но это оттого, что за лето я немного расслабился.

Приходит Жанна Игоревна, наша классная и, как и предполагал Гальский, начинает урок с известия о Макарове и Стрельниковой. Всё охают, ахают, ужасаются. Жанна сообщает, что похороны уже состоялись, но если мы соберемся всем классом съездить к ним на могилы, будет очень здорово. И что нужно обязательно организовать вечер их памяти. Начинаются обсуждения, где и как это всё проводить. Класс гудит, известие ошеломило всех.

Потом, кое-как справившись со всеобщим возбуждением, Жанна читает короткую лекцию о вреде наркотиков. Но её никто не слушает. Все вспоминают, когда видели Макарова в последний раз, и что он им говорил.

Рерайт статьи не идёт, я тоже никак не могу сосредоточиться.

Макаров был ужасным человеком, стоило это честно признать, но мне было бы гораздо проще принять его смерть, если бы я убил его собственными руками.

Конечно, опираться на понятие кармы проще, это почти как признать, что «Бог всё видит». Плохие поступки влекут за собой соответствующие последствия. Но выходило так, будто в этом вопросе я перевесил решение своих проблем на карму или на бога, а мне такое не нравилось. Именно на это уповала моя мама, а я был с ней в корне не согласен.

Весь день все только и обсуждают случившееся с Макаровым. Так что к концу занятий от этой темы меня уже порядком тошнит, но это всё же лучше, чем если бы они прикалывались по поводу моего выхода на линейке.

На первом этаже в школе поставили два портрета в траурной рамке. Саши Макарова и Алисы Стрельниковой. И все цветы, которые учащиеся принесли на первое сентября, перекочевали на стол, где были выставлены эти фотографии.

Перед тем, как уйти из школы, я задерживаюсь возле них.

«Пути господни неисповедимы», — сказала бы мама. А я считаю, что Макаров просто дебил и сам во всем виноват, также, как и Мишка, только брат, если бы захотел, мог бы ещё спастись, а Макаров уже не спасётся.

Глава 2. Нелли

Яркое, почти летнее солнце заглядывает в окно, скользит по зеркалу и настойчиво светит в глаза, вызывая слезы и желание чихнуть. В воздухе витают ароматы духов и ванильной выпечки, за стенкой в сто двадцать пятый раз звучит тупая песенка из старого мультфильма и раздаются вопли мелкого племянника.

Мама фальшиво подпевает навязчивой мелодии, размахивает расческой, как микрофоном, забавно пританцовывает и громко хохочет, изображая веселье, и я предпочитаю на нее не смотреть. Начало учебного года. Так себе праздник.

Волнение дрожью проходится по телу, клубком сворачивается где-то в районе желудка и давит. Мне не хочется в школу, но от нее не спастись, даже если вцепиться в полу маминого халата и умолять.

— Вот так. А теперь финальный штрих! — В отражении возникает пышный капроновый бант, усеянный стразами. Обреченно наблюдаю, как мамины пальцы, украшенные кричащим маникюром и дешевыми кольцами, проворно вплетают его в тонкую светлую косичку. — Готово. Полюбуйся, какая красивая, правильная девочка!..

Хоть я и решила последовать ее совету и измениться, но энтузиазма все равно разделить не могу: блузка, форменная юбка, минимум косметики любого вгонят в депрессию. Скучная среднестатистическая серость в полный рост. Сущность, которую в обычных обстоятельствах я тщательно скрываю и оберегаю.

Мама ловит мой скептический взгляд и, мечтательно закатив глаза, опережает любые возражения:

— Не волнуйся! Вот увидишь: ребята тоже стали другими. В вашем возрасте время течет по-иному! За лето появились новые интересы, да и ты начинаешь учебный год с чистого листа. Старые обиды покажутся вам сущей глупостью, о них никто и вспоминать не захочет...