Звезды сделаны из нас - Ру Тори. Страница 51
— Чего тебе? — лучшая защита — нападение, поэтому я рывком скинула его клешню и перешла в наступление: — Какие-то проблемы? Неужто узрел знак свыше и совесть проснулась?!
Кажется, недотепа догадался, кто повредил его тачку и собрался предъявить претензии, но с меня взятки гладки: если надо, я подниму на всю улицу такой ор, что придурку придется спасаться бегством. Однако он примирительно вскинул руки, попятился назад и залепетал, как испуганная девчонка:
— Да не, я сразу понял, что это ты. Тачку я уже починил и покрасил. Я не то хотел сказать, малая... Слушай, у тебя фотки Бори есть?
Теперь настала моя очередь лепетать:
— Ну, есть. А что? Вспомнил, что у тебя, вообще-то, растет сын и он в тебе нуждается?
— Я никогда не забывал! Оступился немного, неправильно себя повел. Много думал об этом, решил все исправить, а теперь Алинка не дает шанса. Я даже через ее подружек пробовал выйти с ней на контакт, да все бесполезно.
— Ты это своей девушке расскажи... — обозначив, что разговор окончен, я тронулась с места, но промокший, жалкий Серега опять схватил за куртку и задержал:
— Послал я Настю на все четыре стороны. Много на себя берет. Душа к ней не лежит! Малая, пожалуйста, замолви за меня словечко перед Алиной. Я готов хоть сейчас жениться. Если не захочет начать все сначала, буду хотя бы Боре деньгами помогать! Серьезно, я могу быть здесь, рядом — в пятницу скатаюсь в Москву по делам, закончу сезон, а потом полгода никуда не отлучусь. Тошно, понимаешь? Вилы! Поговоришь с ней, малая?
Сердце у меня доброе, к тому же до своего идиотского поступка Серега всегда казался мне неплохим, разве что немного туповатым. И я, до конца не осознавая последствий и ответственности данного обещания, кивнула:
— Ладно. Будешь должен!
Глеб безнадежно испортил утро: вместо того, чтобы навестить брата, устроил экскурсию по незнакомой местности, вел себя так, будто мы — пара, а после и вовсе принялся зазывать в гости, обещая вписать в своей квартире. И даже дурацкие тесты из разряда "Кто ты из пяти пальцев на руке" не сбили его азарта.
Что ж, перспектива увидеться вживую заманчива до дрожи: я даже дала волю эмоциям и призналась, что очень хочу приехать. Однако на самом деле уже успела свыкнуться с ролью подруги по переписке — так проще избегать суровой правды, прятать голову в песок и, в случае опасности, водружать на нос очки с розовыми стеклами. Я боюсь очутиться в мире Глеба, увидеть его и убедиться, что он сильно отличается от придуманного мной образа. Боюсь, что Оля и впрямь окажется его девушкой, а мне придется изображать беззаботную улыбку. Я боюсь, потому что после расставания с ним и возвращения в привычную среду, просто... не смогу собраться. А ворох разрозненных пазлов, оставшихся от меня прежней, с удовольствием разворошит каблуками Милана.
— Лучше ты приезжай, — проглотив иголку боли и с трудом уняв взбесившееся сердце, ответила я. — Посмотришь на звезды и загадаешь свои заветные желания. Пусть с опозданием, но тут это точно сработает. Кстати, одно мое давнее глупое желание сбылось.
— Какое?
— В общем... меня выбрали закрывать этот чертов бал...
— Ого! И ты молчала?!
— Пыталась уложить новость в голове и придумать, что делать дальше. Подумать только, какой я была тупой. Искала вообще не там, шла в неправильном направлении. Я тоже не хочу никому мстить: статус школьной звезды — совсем не то, что мне нужно.
— Нет, подожди! Это не ради мести. Это мечта детства. Нет ничего плохого в том, чтобы...
— Глеб. Ты же хочешь, чтобы я спихнула ее.
— Нет. Ладно: да, хочу. Она жива-здорова, и нет ничего неэтичного в том, чтобы ее подвинуть. Ты должна показать им всем. Потому что ты самая-самая!
Его слова до сих пор молоточком стучат в висках и отзываются теплом в груди, но Глеб не имел в виду ничего такого: это не было признанием — всего лишь способом поддержать, а я снова выдала желаемое за действительное и среагировала слишком остро.
Во двор медленно въезжает черная машина, из нее выходит пузатый мужичок в трениках с отвисшими коленями и, отворив багажник, выволакивает из него два огромных, измазанных грязью мешка.
В ужасе отпрыгиваю от окна и кричу:
— Мам, это еще что такое?!
Мама подбегает к зеркалу, быстро расчесывает волосы, одергивает толстовку и с щелчком открывает замок:
— Это Костя, он у меня стрижется. В этом году собрал на даче богатый урожай и захотел поделиться с нами. Будем варить икру.
Костя чересчур скоро нарисовывается в дверях, услужливо складирует мешки там, куда указывает мама, плотоядно пялится на нее и, с опаской, на меня. На его толстом, как сосиска, безымянном пальце поблескивает тусклое желтое кольцо, и я, сморщившись от омерзения и бессилия, сваливаю обратно на кухню.
Остаток воскресенья летит коту под хвост: очищаю кабачки от семечек и зеленой полосатой шкурки, передаю маме, та в поте лица измельчает их в мясорубке, а Алина, вооружившись половником, помешивает зелье, кипящее в кастрюле.
Я даже благодарна чертовой икре — ее приготовление помогает отвлечься от разъедающих душу сомнений насчет Глеба и служит отличной отмазкой для Артема, изъявившего желание погулять по Центру.
Но понимание, откуда и почему на нашем столе взялись ингредиенты, отравляет кровь, и я из принципа не говорю дражайшим родственницам про предстоящий бал. Пусть остаются в неведении — мне ни к чему смешки, сплетни и слухи.
Закручиваю крышку на последней банке, отряхиваю ладони и надолго зависаю в ванной — лежу в облаке душистой фруктовой пены и считаю борозды стекающих по зеркалу капель.
Глеб прав — если сложу лапки, снова замкнусь в своем мирке и начну обустраивать только его, кто поможет тем, кто страдает от несправедливости и произвола придурков, возомнивших себя звездами? Такие, как мальчик Вася, увидят, что нужно бороться, а подонки вроде Орловой и ее свиты поймут, что все возвращается бумерангом. Слишком многие люди поставили на меня. Я не имею права отказаться.
С чистой совестью закрываюсь в комнате, нахожу ролики с участием профессиональных танцоров и честно вникаю во все премудрости танца: как правильно двигаться, как держаться на сцене, но, спустя пять минут, окончательно понимаю, что едва ли добьюсь на этом поприще успехов — отдавленные кроссовки Артема и его усталые, плохо скрывающие раздражение улыбочки непременно станут дополнением к нашему номеру.
Выключаю ночник и вслушиваюсь в неспешную беседу мамы и Алины, доносящийся из гостиной. Вспоминается обещание, данное Сереге, но я не собираюсь так скоро его выполнять: пусть помучается. Глеб говорил, что душа и тело грешника очищаются через страдания.
Завтра предстоит веселый денек: Милана наверняка продумала адский план, а уж она-то от мести не откажется. Чтобы молниеносно реагировать на ее выпады и держать удар, нужно как следует выспаться.
Накрываюсь пушистым пледом, но уснуть не получается: в солнечном сплетении ноет и болит. Перед глазами возникает настороженное лицо Глеба, миг — и оно озаряется широкой светлой улыбкой.
За эти недели он стал моей отдушиной, соломинкой, жилеткой... На нем замкнулись все мысли и стремления, от него зависит мое настроение. Кажется, это называется «безответная любовь».
Приказываю себе не зацикливаться, не думать, не переживать. Дрема оттесняет сумрак ночи на задний план, выплетает вокруг знакомую светлую комнату с полками, таящими в глубине множество интересных вещей, и я удивленно озираюсь по сторонам.
Здесь стоило бы прибраться — вытащить наружу то, чем можно и нужно гордиться, выбросить все ненужное, стереть нанесенную временем пыль.
— Хочешь, я тебе помогу?.. — Спрашивает стоящий рядом Глеб. С восторгом и радостью смотрю в его темные глаза, ощущаю тепло руки на своей руке и прерывисто вздыхаю. Он подходит еще ближе, наклоняется и целует меня, и грудную клетку заливает нестерпимый жар.