Последнее прощение - Келлс Сюзанна. Страница 53

Десять дней стояло затишье; батарея была возведена вновь, но на большем, чем прежде, отдалении. А тем временем защитникам пришлось пережить еще одну неприятность. На сей раз уже по собственной вине.

Вода поступала в ров вокруг замка из расположенного к северо-востоку источника. Неприятель решил его запрудить, несмотря на то, что полковник Вашингтон вел огонь из фальконетов по солдатам, которые кидали землю и таскали камни. Через три дня уровень воды резко понизился. Кое-где проступило дно, а северный рукав, где обычно в изобилии росли листья лилий, превратился в канаву, заполненную вонючим илом. Ров пока еще представлял собой существенное препятствие, но грязь скоро высохнет, и полковнику Вашингтону ничего не оставалось, как снять часть защитников с северной и западной стен для охраны его берегов. На пятый день во рву отчаянно заплескалась рыба — ей остался лишь мелкий ручеек среди замусоренной тины; в ту ночь осажденные рыли на лугу окопы, из которых можно будет стрелять по нападающему через пересохший ров противнику.

Но вода, которую заставили изменить привычное русло, просочилась в низину у подножия северных холмов, где развернулось строительство новой батареи круглоголовых. Насыпи заболотились, мортира провалилась сквозь дощатую подставку в намокшую почву, а приготовленный порох отсырел. Все труды лорда Этелдина пошли прахом, и в досаде он приказал разобрать дамбу. Чистый, быстрый ручей вновь устремился в ров по подземному руслу. Рыба была спасена от медленной смери, защитники вздохнули с облегчением, а илистая канава вновь наполнилась свежей водой.

Лорд Этелдин был галантным противником. Получив от полковника Вашингтона сообщение, что укрывшиеся в замке женщины и дети находятся в Новом доме, он приказал по нему не стрелять. Вторая батарея всего с двумя орудиями была возведена с южной стороны и вела пальбу из-за лугов с окраины деревни. И так как бить по Новому дому было запрещено, вся огневая мощь была обрушена на конюшню. Лошади были ранены, и их приходилось добивать, чтобы прекратить агонию. Два дня в Лэзене пахло кровью.

В конце концов пушки с северной стороны разрушили старую стену, соединявшую сторожевую башню со Старым домом, и через две ночи круглоголовые бросились в пролом. Их крики огласили окрестности как раз перед восходом солнца, и Кэмпион проснулась от кашля фальконетов и «убийц». Набросив халат поверх ночной рубашки, она побежала в Старый дом посмотреть. Дым окутывал постройки и огород. Кэмпион едва различала поблескивающие мечи и пики, прислушивалась к победым возгласам рвавшегося сквозь пролом противника. Потом она сообразила, почему полковник Вашингтон сохранял хладнокровие. Он ждал этого нападения, даже хотел его, потому что теперь враг оказался в ловушке обнесенного стеной огорода. Получив условный сигнал, защитники напали со сторожевой башни и старой кухни. Кэмпион впервые услышала звон скрещенных пик, и в первых лучах дня увидела обращенные против нападавших огромные шесты с шипами. Победные кличи сменились тревожными возгласами, потом воплями. Закусив губу, она смотрела, как защитники замка в кожаных куртках мрачно идут вперед, опустив пики и выставив предательски длинные шесты, уже обагренные кровью. То тут, то там гремела перестрелка, круглоголовые были отброшены назад и спасались бегством. Кэмпион видела, как брали пленных, некоторые были тяжело ранены. Она облегченно вздохнула, почувствовав, что опасность отступила.

Раненых лечили в Новом доме, и Кэмпион притерпелась к зрелищу увечий, привыкла помогать врачу ампутировать руку или ногу. Она сидела подле умирающих защитников замка, подле пленных, читала псалмы пуританам и молилась с ними в томительные ночные часы, когда чудилось, что рассвет никогда не наступит.

Сражения не были непрерывными. Выдавались и спокойные дни, нарушаемые лишь случайными стычками, а в боях обе стороны аккуратно соблюдали правила вежливости. Обменивались пленными, раненых возвращали их товарищам. Лорд Этелдин каждую неделю посылал последние новости сэру Джорджу и леди Маргарет. Все газеты были сплошь парламентскими, потому в них вряд ли можно было найти что-нибудь утешительное для осажденных, но сэр Джордж с готовностью верил большей части того, что в них говорилось. Сообщалось, что королю на севере приходится туго, что шотландцы медленно продвигаются на юг, что захвачен какой-нибудь дом или замок вроде Лэзена. Но даже парламентская печать не в состоянии была создать иллюзию победоносного шествия. События на фронтах развивались как-то непоследовательно, случайно, ни одна из сторон еще не одержала внушительной победы, способной изменить равновесие сил. От лорда Этелдина они получали не только свежие новости. Как-то раз он прислал огромный, нафаршированный чесноком окорок, бочонок вина и письмо, в котором лорд выражал сожаление ло поводу того, что вынужден сражаться со старыми друзьями и соседями. Он предложил оказавшимся в осаде женщинам под его честное слово покинуть замок, даже подчеркнул, что его жена будет рада приветствовать леди Маргарет и ее свиту, но леди Маргарет отказалась.

— Это мой дом. Я не собираюсь переселяться в дом Хэрри. Там сквозняки и кругом визжат маленькие дети.

Она уже придумала эпитафию для будущей могильной плиты, которую установят в искалеченной ядрами лэзенской церкви: «Она погибла, обороняя свой дом, осажденный мерзкими предателями».

Она посмотрела на Кэмпион:

— Тебе нужно уехать, дитя мое.

Кэмпион покачала головой:

— Только вместе с вами, леди Маргарет.

Страх Кэмпион перед врагами ослаб. Пока осаждавшими командовал лорд Этелдин, она не боялась. Как сказал: сэр Джордж, он был человеком честным и порядочным, который не допустит, чтобы на женщин замка Лэзен обрушились все ужасы войны. Не испугалась она даже тогда, когда среди осаждавших появился Сэмьюэл Скэммелл, о чем Кэмпион поведал один из пленных. У Скэммелла не может быть никакой власти над лордом Этелдином.

Она искала Скэммелла в рядах неприятеля при помощи неуклюжего телескопа, который леди Маргарет установила на крыше сторожевой башни. Рядом был Тоби, и ветер трепал его рыжие волосы.

— Может, его здесь нет? — спросил Тоби.

— Я тоже не могу вообразить его солдатом.

Она развернула огромную — на железной треноге — трубу в сторону деревни. Изображение заколебалось. Она рассматривала земляные укрепления, возведенные противником поперек дороги, ведшей к замку, видела расположившихся на солнышке солдат, которые, сняв шлемы, жевали хлеб с сыром. Цыпленок что-то клевал на улице посреди деревни.

— А! — Она засмеялась. — Я его нашла!

— Дай посмотреть. Дай посмотреть!

— Подожди!

Она думала, что испугается, увидев Скэммелла, но глядеть на него было забавно. Он возник в дверях дома, жмурясь от весеннего солнца и почесывая задницу. Выглядел он растерянным, совершенно не в своей тарелке, и к нему невозможно было относиться как к страшному врагу.

Тоби, который только мельком видел Скэммелла в ночь пожара в Лондоне, смотрел с недоумением:

— Что с ним такое? У него что, чесотка?

— Он вечно чешется.

Тоби развеселился:

— Капитан Скэммелл, солдат Господа. Ну как ты могла выйти за него вместо меня?

Она стукнула его по руке, сдвинув телескоп, и ждала, пока Тоби его снова наладит. Он поймал изображение.

— Боже мой! У него собственный телохранитель.

— Дай взглянуть.

Кэмпион слегка нагнулась, прищурилась. Из ее груди вырвался вздох.

— Что такое?

— Не может быть. — Ее веселья как не бывало. — Не может быть.

— Что?

— Это Эбенизер! Он так изменился. И преподобный Херви тут.

Тоби взял у нее телескоп.

— Кто из них Эбенизер?

— С черными волосами.

Тоби увидел худощавого, высокого молодого человека, стоявшего рядом со Скэммеллом. Одет он был во все черное, даже элегантные сапоги были из черной кожи. Тоби различил нагрудник, покрытый лаком того же цвета. Двигался он прихрамывая, но со странным достоинством. Третий, преподобный Херви, у которого на худое лицо падали волосы песчаного цвета, в чем-то убеждал Скэммелла.