СССР при Брежневе. Правда великой эпохи - Чураков Дмитрий Олегович. Страница 25

Среди части интеллигенции распространялись произведения мемуарно-публицистического плана, в которых рассказывалось о жизни заключенных в тюрьмах и лагерях. Несмотря на присущее мемуарам как жанру некоторое самолюбование авторов, они содержали определенного рода историческую правду. Среди ходивших в те годы по рукам воспоминаний бывших зэков можно назвать «Колымские рассказы» В. Шаламова, «Это не должно повториться» Е. Олицкой, «Тетради для внуков» М. Байтальского и другие. Вместе с тем последней волной оттепели были подняты из глубин исторического забвения разного рода документы, чья подлинность вызывает большие сомнения. В частности, речь может идти о некоем «письме Сталину», которое имело распространение в западной и эмигрантской печати перед войной. Его авторство приписывалось видному революционеру, бывшему полпреду СССР в Болгарии, позже заочно исключенному из партии и лишенному советского гражданства, Федору Раскольникову. В период своего появления этот документ почти не обратил на себя никакого внимания, но зато здорово пригодился три десятилетия спустя.

Вот такая обстановка складывалась в стране после смещения Хрущёва, вот такие непростые тенденции развития общественного мнения должны были учитывать новые вожди Советского Союза, стремясь подольше удержаться у власти. Предложивший термин «народный сталинизм» историк В.А. Козлов (этот термин им употреблен в кавычках, что представляется совершенно правильным) считает, что давление со стороны массы на власть оказалось сильнее, чем давление либеральной интеллигенции. Временно закрывая глаза на позитивные оценки Сталина, считает В.А. Козлов, власти как бы «выбирали из двух зол меньшее». Верхи, по мнению историка, «разозлили интеллигенцию», но зато «умиротворили» более грозную «простонародную оппозицию». Эта точка зрения заслуживает внимая, хотя бесспорной ее не назовешь. Представляется, что бюрократия все же не пошла навстречу «простонародной оппозиции»: она, как всегда, пыталась лавировать, использовать возникшие в обществе противоречивые тенденции для своего собственного возвеличивания по принципу «разделяй и властвуй». Разные группировки внутри правящего слоя пытались в своих интересах использовать те или иные мнения, высказываемые низами. Сторонники линии XX съезда активно заигрывали с либералами, национал-коммунисты для отстранения от власти брежневского клана готовы были разыграть сталинскую карту.

Первые столкновения по вопросу о «смене вех» в оценках сталинского прошлого произошли уже вскоре после отставки Хрущёва. Поводом послужили подготовительные мероприятия к празднованию 20-летнего юбилея Победы в Великой Отечественной войне. Не сумев в годы Хрущёва вытравить из народа память о его героическом прошлом и столкнувшись с растущими открытыми симпатиями к генералиссимусу, партноменклатура должна была теперь решать: по-прежнему искажать историю страны или все же пойти навстречу доминирующим в общественном мнении настроениям? Сложившейся обстановкой не прочь была воспользоваться шелепинская группа бывших комсомольских работников, в наименьшей степени подвергшаяся разложению в предшествующее десятилетие и желавшая навести в стране порядок, покончить с коррупцией, антисоветскими элементами, безволием и безынициативностью, – словом, со всем тем, что позже станут называть застоем. Для мобилизационного рывка группа национал-коммунистов во главе с Шелепиным нуждалась в освещении своих действий каким-либо крупным историческим авторитетом. Сталин, казалось бы, был создан для этой роли самой судьбой, тем более, что многие шелепинцы в действительности являлись сталинистами, и поэтому, обращаясь к народу за поддержкой, им особо лукавить и не пришлось бы.

Юбилейные мероприятия в СССР традиционно сопровождались выступлениями высокопоставленных особ на торжественных мероприятиях. Очередной круглый юбилей позволял Брежневу выгодно показать себя народу, подчеркнув свое лидирующее положение в партии. Поэтому юбилейный доклад по случаю 20-летия Победы Брежнев готовился произнести сам. Однако, не обладая способностью к теоретическим обобщениям, подготовить проект доклада он поручил аппарату ЦК. Пока ответственный за выполнение этого поручения Бурлацкий и другие аппаратчики готовили свои соображения, свой вариант доклада предложил Шелепин. Позже Бурлацкий вспоминал, что самым важным в альтернативном проекте было, пожалуй, восстановление доброго имени Сталина, отход от линии XX и XXII съездов. Однако обходной маневр Шелепина не удался. Его предложения были решительно отвергнуты – страх в номенклатуре, особенно в среднем ее звене, даже перед мертвым Сталиным, был слишком силен, чтобы спешить с его реабилитацией (о чем красноречиво свидетельствуют хотя бы упомянутые мемуары Бурлацкого и описание в них реакции сотрудников аппарата на составленный Шелепиным документ).

Но совсем проигнорировать позицию одного из ключевых «ветеранов малой октябрьской революции» на тот момент было невозможно. На Президиуме ЦК, посвященном подготовке празднования Победы, состоялся обмен мнениями: как же следует осветить в докладе роль Сталина? Предсказуемо выступил Микоян и поддержавший его Пономарев. Они предложили включить в доклад критические оценки, прямо позаимствованные из постановления от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личностей и его последствий». Но теперь, в отличие от недавнего прошлого, эта позиция уже не была единственной. Некоторые руководители выступили за то, чтобы смягчить критику Сталина, даже предлагали свои вставки в доклад, где напоминалась важная роль Сталина в разгроме оппозиции (о чем, к слову, также говорилось в упомянутом постановлении от 30 июня 1956 г.), осуществлении ленинских планов индустриализации, коллективизации и культурной революции, «что стало предпосылками для победы в войне и создания социалистического лагеря». Некоторые, по утверждению Бурлацкого, даже «посягнули» на то, чтобы исключить из доклада само понятие «культ личности», а уже тем более «период культа личности». Наиболее последовательно этой позиции придерживались М.А. Суслов, В.П. Мжаванадзе и, конечно же, Шелепин.

Бурлацкий уверяет, что за усиление положительных оценок Сталина выступило большинство собравшихся, что совершенно исключено, поскольку в противном случае становится неясно, почему же большинство не смогло настоять на своем и было принято совершенно иное решение, озвученное Андроповым. Андропову казалось правильным, учитывая разброс мнений в руководстве, просто-напросто обойти в юбилейном докладе вопрос о Сталине. В результате, в качестве некого компромисса, Брежнев, зачитывая доклад, не стал давать положительных оценок Сталину. Его имя прозвучало лишь раз в совершенно нейтральном плане. В частности, Брежневым было сказано всего лишь следующее: «Был образован Государственный Комитет Обороны во главе с Генеральным секретарем ЦК ВКП (б) И.В. Сталиным для руководства всеми действиями по организации отпора врагу».

Это, безусловно, не было победой антисталинистов, но это было безусловным поражением сталинитов в Политбюро: позиция партии по отношению к Сталину, отраженная в ее официальных документах, принятых еще при Хрущёве, осталась неизменной. Однако даже одно-единственное нейтральное упоминание Сталина привело к последствиям, явно неожиданным и для партноменклатуры, и для самого Брежнева. В своей биографической книге о Брежневе историк С.Н. Семанов вспоминает: «Речь эта передавалась по всем каналам радио и телевидения, в прямом эфире, я смотрел выступления, как и миллионы сограждан, очень внимательно. Не только кучку советников Брежнева, но и весь народ горячо интересовало, будет ли помянуто сталинское имя, ведь уже десять лет, с февраля 1956-го, его предавали только пошлым поношениям. И вот Брежнев зачитал упомянутый краткий текст. Что началось в зале! Неистовый шквал аплодисментов, казалось, сотрясет стены Кремлевского дворца, так много повидавшего. Кто-то стал уже вставать, прозвучали первые приветственные клики в честь Вождя. Брежнев, окруженный безмолвно застывшим президиумом, сперва оторопело смотрел в зал, потом быстро-быстро стал читать дальнейшие фразы текста. Зал постепенно и явно неохотно затих»²³.