Американская история - Прист Кристофер. Страница 26

– Люсинда, – сказал я, – несколько лет назад американский психолог и математик по фамилии Фрейд обнаружил состояние, которое он назвал синдромом ложной памяти. Он обнаружил, что ложные воспоминания часто возникают у людей, выходящих из травматического шока. Шок может быть эмоциональным, физическим, психическим – любым, или всеми вместе. Именно этот шок неким образом позволяет мозгу создавать ложные воспоминания. Типичным примером являются люди, приходящие в себя после серьезной дорожно-транспортной аварии. У солдат, вернувшихся с войны, также иногда бывают ложные воспоминания. По словам одного психолога, она обнаружила, что особенно уязвимы жертвы инсульта.

Люсинда смотрела прямо на меня. Я знал, что она выглядела, вела себя, говорила так же, как и до болезни. Неким образом временный ущерб, нанесенный транзиторной ишемической атакой, начал ослабевать. Мне вновь захотелось немедленно позвонить Жанне. Это было поводом для празднования, возвращением к нормальной жизни!

– То есть вы думаете, я теряю рассудок, – сказала Люсинда.

– Наоборот. Ложные воспоминания – это часть процесса восстановления после инсульта.

– Но они все еще отвлекают меня.

– Думаю, они пройдут.

– Откуда вам известно об этом? – спросила она.

– Вы знаете, чем я зарабатываю на жизнь. Каждый, с кем я встречаюсь для интервью или к кому обращаюсь за информацией, очевидно, разбирается в своей теме куда лучше меня. Если у меня есть время до встречи с таким человеком, я пытаюсь выяснить все, что только могу, просто чтобы быть в теме. Так что я собираю книги, вырезки и накапливаю тысячи веб-страниц. Синдром ложной памяти – это психологическая теория, она противоречива, но в данный момент популярна. Вы можете взять эти книги, если хотите.

Водолечебница

Две недели спустя Люсинда все еще жила с нами, но ситуация вновь стала тяжелой, почти невыносимой. Она превратилась в постоянный, хотя и не признаваемый нами обоими источник раздражения между Жанной и мной. Ремиссия после инсульта оказалась временной: буквально в считаные часы после того, как Жанна вернулась из поездки в Бирмингем, речь ее матери вновь стала невнятной, пропало желание общаться и способность отдавать отчет в своих действиях – то, чему я ненадолго стал свидетелем. Я попытался описать это Жанне.

– С ней такое уже случалось раньше, – сказала Жанна. – В прошлый раз, когда я была в Эдинбурге, она казалась почти нормальной, но затем совершенно неожиданно начала бормотать что-то себе под нос, погрузилась в себя, не могла одеться без моей помощи и все такое.

– Я думал, что она выздоровела, – сказал я. – Она казалась практически нормальной.

Увы, Люсинда не выздоровела или по какой-то причине решила не выздоравливать. Ее состояние делало ее центральной фигурой в нашем доме – все вертелось вокруг ее потребностей, ее трудностей. Думаю, Сет и Луи страдали больше всего: они оказались зажаты между тремя взрослыми, и каждый из нас прилагал внешние усилия, чтобы вести себя нормально по отношению к другим. Мы с Жанной подавляли гнев и фрустрацию по поводу состояния Люсинды. Та, в свою очередь, продолжала делать то, что и раньше: молчаливая, напрягающая тень, внутри которой явно шла борьба. Такое положение дел не могло продолжаться долго, но я, по крайней мере, понятия не имел, как разорвать круг нарастающего раздражения и тихой досады.

Люсинда вновь бормотала какую-то невнятицу, не могла без посторонней помощи передвигаться по дому, ожидала, когда мы приготовим ей поесть, разбрасывала повсюду грязную одежду, которая требовала стирки, небрежно проливала жидкости на наши полы.

Однажды утром, раздраженный ее поведением, когда она спустилась, я не выдержал и вызвал ее на откровенный разговор. Она вышла посидеть в саду позади нашего дома. День был ясный, но прохладный ветер и легкая облачность создавали ощущение конца лета. Во второй половине дня обещали дождь. Я вышел поговорить с ней.

– Люсинда, вас провести внутрь? – спросил я.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на меня, но, как будто передумав, вновь ссутулилась и поникла.

– Зачем вы это делаете? – спросил я. – Я знаю, что вы притворяетесь.

Она издала еле слышное мычание, на ее поджатых губах блестела слюна.

В данный момент Жанна совершала одну из своих многочисленных поездок на юг, чтобы увидеться с людьми, которые давали ей заказы. Я не винил ее за то, что ей каждую неделю хотелось вырваться из дома на пару дней, даже если для меня это означало большее бремя. Моя собственная работа переживала период затишья, так что с практической точки зрения проблем не было.

– Водолечебница, – внезапно сказала Люсинда.

– При чем здесь это? – спросил я.

– Водолечебница. Мы можем?..

– Вы имеете в виду старый отель с минеральным источником?

– Водолечебница.

– Его больше нет, – сказал я. – Здание снесли много лет назад.

Она начала ерзать на садовой скамейке, явно чем-то возбужденная.

– Бенджамин!

– Что такое?

– Послушайте. Вы слушаете?

– Да. Я слушаю.

Долгое молчание, пока она сидела, прижав ладони к коленям. Я слышал ее размеренное дыхание. Ее глаза были закрыты.

– Мы ездили к водолечебнице. Вы и я, – внезапно сказала она. – Я бы хотела съездить туда еще раз.

– Я могу отвезти вас туда, где она была. Но самого здания больше нет.

– Мы можем поехать прямо сейчас? У нас есть время?

– Мальчики вернутся из школы лишь через несколько часов. В нашем распоряжении большая часть дня.

– Водолечебница.

– Мне нужно выкатить машину.

Больше она ничего не сказала. Я пошел в гараж и выкатил машину на улицу, чтобы ей не пришлось далеко ходить. Вернувшись, я обнаружил, что Люсинда поднялась в свою комнату, надела куртку и ждет меня в прихожей.

– Я хочу знать, что происходит, – сказал я.

– А я хочу увидеть водолечебницу.

– Хорошо, но почему вы нарочно так себя ведете?

– Я не нарочно. Иногда мне становится лучше.

– Всякий раз, когда Жанна рядом, у вас случается рецидив. Но если Жанны нет больше суток, вы делаете это…

– Жанна, да.

– Почему, Люсинда?

– Она моя единственная девочка. Я люблю ее.

– И я тоже ее люблю.

Я подождал, но она ничего не добавила к сказанному. Я оставил ее в холле, а сам пошел забрать фотоаппарат. Я осторожно вывел ее из дома, помог спуститься по каменным ступеням к дороге, придержал для нее дверцу машины и, когда она села на переднее пассажирское сиденье, пристегнул ее ремнем безопасности. Когда я забрался на место водителя, она сидела прямо, закрыв глаза, и ровно дышала. Мне подумалось, что это было сродни тому, как если бы она перезагружалась, словно камера, компьютер или другое цифровое устройство, сортирующее данные после длительного периода простоя.

– Бенджамин, это напоминает мне первый раз. Давно. Вы помните это? – спросила она, когда я повернулся ключ зажигания.

– Какой такой первый раз?

– На острове. Когда мы приехали на остров.

– Это было не так уж и давно, – сказал я, понимая теперь, что она имела в виду. – Может, лет пятнадцать назад?

– Чуть больше, но да. Для меня… вы знаете, с годами время становится телескопическим. Вы помните события или вещи, которые делали, но вот расположить их в правильном порядке гораздо сложнее. Это был первый раз, когда я побывала здесь, на острове, разве это не тот же самый раз для вас?

Вся эта поездка с самого начала казалась довольно странной. Мне нужно было попасть в Шотландию, но это был один из тех периодов, когда я сидел на мели. Мы с Жанной были вместе еще совсем недолго, но она предложила мне остановиться в доме ее матери недалеко от Эдинбурга, чтобы сэкономить на гостиничных расходах. В то время я почти не знал Люсинду, но, когда оказался там, она предложила свозить меня на остров.

– Я посетил Шотландию, еще будучи ребенком, – сказал я. – Но никогда не был так далеко на западе. Я понятия не имел, насколько прекрасен Бхойд. Во многом именно поэтому мы с Жанной приехали сюда жить.