Американская история - Прист Кристофер. Страница 52

– Это так? Наше интервью будет об этом?

Татаров еще пару секунд смотрел на меня, но затем отвернулся и положил обе руки на закрытую обложку амбарной книги.

– Нет, Бен, я бы с удовольствием провел весь сегодняшний день, весь завтрашний, а возможно, и весь остаток этого года, описывая вам, как Пелерен наконец сдался мне. Жан-Луи, на короткое время мой друг и наставник, но мой вечный противник, предположил, что некое жидкое состояние всегда можно измерить в четырех измерениях, что его можно определить и объяснить. Это было бы кульминацией всей моей жизни, сумей я разгадать его предположение, объяснить его, открыть для понимания. Увы, гипотеза Пелерена пока остается лишь гипотезой. Времени мало. Решение, похоже, недалеко, но у меня больше не осталось лет, чтобы его найти. Думаю, месье Пелерен будет хранить от меня свои секреты до самой моей смерти.

– То есть вы… прекратили поиски?

– Я отложил их в сторону. Я никогда не отказываюсь от проблемы, пока не решу ее. Я скоро вернусь к ней, как только покину это место.

– Могу я записывать то, что вы говорите о Пелерене? – спросил я. – Я хотел бы включить это в интервью.

– Я же сказал вам. Я все записываю. С того момента, как мы вошли в эту комнату.

Я не заметил никакого записывающего устройства, ни даже признаков того, что микрофон мог быть где-то спрятан.

– Вы не возражаете, если я буду делать заметки от руки?

– Если вам это необходимо. – Он неопределенно махнул рукой, но, как мне показалось, нисколько не сердился. – Главное, чтобы это не мешало тому, что я говорю.

– Итак, позвольте мне начать, профессор Татаров, с вопроса, почему вы работаете здесь, в Шотландии?

Я счел невозможным обратиться к нему по имени.

– Технически мы находимся на территории США.

– Это сказал дежурный, открывший мне дверь. Это было похоже на политическую софистику. Ведь мы на острове Бьют, в Шотландии!

– Нет, это федеральная территория США. Это место было передано под американскую юрисдикцию.

– Разве в США нет мест, где бы вы могли работать?

– Конечно есть. Но они хотят, чтобы я был здесь.

– Но… почему?

Татаров сидел напротив меня, между нами был только стол. На нем лежали его амбарная книга, мой ненужный диктофон и моя ярко-желтая пластиковая каска.

– Они платят мне деньги, – сказал он. – Не скажу, что огромные, но вполне приличные. Что еще важнее, передо мной поставлена задача, гипотеза неимоверной тонкости и изощренности, с какой я вряд ли где еще столкнусь. Это омолаживает мой разум.

– Вы знаете, почему они здесь, в Шотландии?

– Я привел вас сюда, в эту тихую комнату, чтобы мы могли поговорить, чтобы нас не подслушивали. Мы с вами находимся в так называемом федеральном расширении США, полученном по договору, который был заключен специально для этой цели. Они находятся в офшоре потому, что, как я полагаю, то, что чем они занимаются, то, что они хотят, чтобы я делал для них, является незаконным. А если и законно, то они действуют так, как если бы это было незаконно. Они скрывают это до смехотворной, на мой взгляд, степени. Но пока я являюсь их частью. Даже для того, чтобы получить разрешение на это интервью с вами, якобы о математике, мне пришлось подписать бумагу, что я ознакомлен с положениями Патриотического акта США. Так что, с моей точки зрения, это аморально, и, вероятно, с вашей тоже, но я не думаю, что это опасно.

Он откинулся на спинку стула и, обращаясь к пространству над столом, продолжил:

– Возможно, это опасно с нефизической точки зрения. Никто не пострадал от того, что Шотландия была вынуждена передать часть своей территории, но это опасный прецедент и, вероятно, следует аналогичным ложным договорам в других частях мира. Если я ударю вас так, что вам будет больно, это очевидно опасно, но если я солгу вам, или буду вам угрожать, или о чем-то предупреждать, то хотя боль и не причиняется, опасность все равно присутствует. Это верно также и в отношении безнравственности…

Я вежливо слушал его разглагольствования, ибо помнил из нашей предыдущей встречи, насколько рискованно прерывать Татарова, когда тот пускался в размышления.

Он делал это, развивая цепочку мыслей, часто импровизированных, как правило, логическую цепочку, которая в конечном итоге открывала и всячески подчеркивала красоту математики. Такова была его привычка, даже когда он не размышлял о математических постулатах. Во время размышлений его нельзя было отвлекать.

Теперь он пустился в пространное и подробное рассуждение об ответственности за причинение физического вреда, о дистанцировании действия от причиненной боли, о поиске козла отпущения, об извинениях, о поиске оправдания. Я продолжал слушать, зная, что мое присутствие в комнате пока не играет роли.

Вскоре он смежил веки – один из его любимых способов сосредоточиться – и продолжил свой монолог. Я не перебивал его. Внезапно мне почему-то вспомнился давний план Лил провести или организовать здесь, в этом самом месте, в старой водолечебнице конвент вампиров. Она сказала, что ей нужно какое-то жуткое место, и оно действительно было жутким, хотя, возможно, не в том смысле, который она имела в виду.

Я встал со стула и тихо подошел к автомату, где выбрал «кофе американо» – подходящий к случаю вариант, подумалось мне. Машина зажужжала, залязгала и забулькала, и бумажный стаканчик наполнился горячей коричневой жидкостью. Для меня она пахла настоящим кофе. Я взял пакетик сахара и пластиковую ложку и вернулся на свое место.

– …следовательно, это вопрос суждения, проявления личного вкуса, результата оценки физического вреда или ущерба, который может быть причинен. Надеюсь, вы следите за тем, что я говорю?

– Да, профессор.

Не открывая глаз, он сказал:

– Меня вечно мучает жажда. Чай, нормальный. Ни молока, ни сахара.

Я вернулся назад к автомату, а Татаров даже не сменил позы. Я подошел к столу и поставил перед ним бумажный стаканчик.

– Пожалуйста, продолжайте, профессор, – сказал я.

– Жду вашего следующего вопроса.

– Какова ваша функция здесь как математика? – спросил я.

– Функция всех математических исследований – это поиск красоты, совершенства, абсолютной правильности, ясного доказательства. Вот почему я здесь, поэтому я также работаю в Институте Куранта. Я дифференциальный тополог и увлекаюсь многообразиями, формами и твердыми телами. Формы имеют квантовое состояние неопределенности, то, что мы называем эквивалентностями и деформациями. Форма может измениться, но пространство, в котором она находится, останется прежним…

Его монолог плавно тек дальше. Произнося его, он, не открывая глаз, осторожно протянул руку и нащупал стаканчик с чаем. На полуслове он умолк, чтобы сделать глоток – ополоснул зубы и десны, а затем сглотнул. Все еще держа бумажный стаканчик, он вернулся к исходной фразе.

Мои мысли унеслись далеко, но я краем уха следил за общим ходом его доводов.

В любом случае его слова записывались. Я смогу сосредоточиться позже. Я огляделся по сторонам, недоумевая, почему эта безликая комната существует в анклаве США, на холме с видом на шотландский залив. Зачем им понадобилось место, где можно обсуждать секреты?

И кто они такие? На первый взгляд те, кого я видел, были похожи почти на любую группу людей, каких можно увидеть в современной фирме или организации, – молодые, небрежно, но элегантно одетые, поглощенные своей работой за компьютером. Никаких признаков чего-то необычного. Тогда зачем создавать это место как экстерриториальное образование, часть США? Вероятно, имелась некая правовая база – Татаров сказал, что была уступка территории, полученная либо при содействии шотландского парламента, либо правительства Великобритании в Лондоне.

Тогда почему это не было обнародовано?

Прецеденты имелись – так, в 2001 году в Нидерландах был создан суд в соответствии с законодательством Шотландии. Это позволило провести судебный процесс над предполагаемыми террористами-диверсантами рейса № 103 «ПанАм» над Локерби в 1988 году. Была также база ВМС США в Гуантанамо, федеральной территории на южном побережье Кубы. И в Великобритании были базы бомбардировщиков и беспилотников ВВС США, официально якобы части Королевских ВВС, называемые базами ВВС Великобритании, но в действительности присутствие королевских ВВС и, следовательно, национальная принадлежность этих баз сводилось к одному-единственному офицеру королевских ВВС. Все остальное на базах было исключительно американским по методам, военной стратегии, управлению и ответственности.