Заступа - Белов Иван Александрович. Страница 34

– Пищаль тащи, полудурок! Пищаль! – заорал Рух, откатываясь в сторону. Бес ревел от боли и ярости.

Иона опомнился, мелко семеня, сбегал к дверям и вернулся с волкомейкой в дрожащих руках. Огнебойную науку монах усвоил сполна. В пламени раздуваемого фитиля на миг высветились налитые кровью глаза. Зашипело, слепящая вспышка высветила иконы. Беса швырнуло, размазало по стене, он истошно завыл, барахтаясь на полу и раздирая когтями рваные раны. Серебро беспощадно прожигало нутро.

Бучила чудом ушел от картечи и глянул через плечо. Лукерья продолжала читать, заткнув уши и раскачиваясь как пьяная. Иона клацал серпентином, забыв о перезарядке, и что-то орал. Ну точно дурак, значит, далеко по церковной части пойдет. Бес дымился и полз к высаженным дверям, Иона, впав в неистовство, догнал его в три огромных прыжка, перехватил волкомейку за ствол и принялся херачить демона прикладом по чем попало: трещали сломанные кости, повисло порванное крыло, волочась по полу скомканной тряпкой. Бес отмахнулся, Иона отлетел пушинкой, шмякнулся со всего маху и тут же вскочил, сплевывая повисшую на подбородке кровь. Берсерк драный. Монах, потеряв пищаль, испустил яростно-писклявый боевой клич и с разбегу прыгнул бесу на спину ногами вперед. Бучила лишь руками всплеснул. Во дает, совсем озверел! И откуда взялось? В тихом омуте…

Демон полз к выходу, подтягиваясь передними лапами, стремясь убраться в стылую темноту, найти берлогу и зализать страшные раны. Уголья глаз на миг зацепились за Руха, и бес умоляюще прошептал:

– П-помоги…

– Ага, уже бегу, – ухмыльнулся Бучила.

– Договоррр…

– Подотрись договором своим. Он мне не велит рога тебе обломать, а другим-то пожалуйста.

Иона вооружился массивным подсвечником, размахнулся, но подступивший Бучила перехватил руку. Поп дернулся, заворчал, попытался ударить вампира свободным кулаком и резко остановился, в глазах появилась осмысленность, смывая кровавую пелену.

– Ты отдохни, не силуй себя, – вкрадчиво улыбнулся Бучила. – Беса просто не взять – всего истыкай, на части порви, все одно оклемается.

– И чего делать? – заорал обуреваемый жаждой убийства Иона. Теперь настоящий воин Христов.

– А ничего, есть тут у меня умельцы одни, – подмигнул Рух.

Бес переполз через порог, подтянул отказавшие задние лапы и тяжело свалился с паперти вниз мешаниной обожженной плоти, сломанных костей и порванных крыл.

Бучила вышел следом, брезгливо обходя подтеки черной, дурно пахнущей крови, и свистнул в два пальца. В темноте, среди угрюмых надгробий, проявились низкие тени. Фигуры поплыли в полосах промозглого хмельного тумана, превратившись в хмурых неразговорчивых домовых, увешанных оружием с ног до головы. Рух узнал вредного Мирошку и того, второго, чье имя совсем позабыл. Домовых было больше десятка.

– Вот теперь тебе будет заноза в заднице, саженной длины, – посочувствовал демону Рух. Бес сдавленно зарычал, силясь подняться на подламывающихся руках.

Из толпы домовых степенно вышел Авдей Беспута со свертком в руках, поглядел на беса и пробасил:

– Этот, что ль?

– Этот, – кивнул Бучила. – Племяша твоего загубил и ребенка украл.

– Хорошо. – Авдей бородой указал своим. – Забирайте, ребяты.

Бес вскинулся, заорал, готовясь подороже продать свою жизнь, но битвы не вышло. Домовые заработали увесистыми резными дубинками, сильные удары бросили демона ниц. Молчаливые коротышки подхватили жертву под руки и потащили за церковь.

– Моя воля, я б его неделю на куски распускал, – пожалился Авдей.

– Времени нет, – развел руками Бучила.

– Уговор есть уговор, – Авдей недовольно запыхтел. – Натешиться не даешь. На, твое.

Он бросил сверток, Рух поймал на лету. Ткань развернулась, приоткрыв сморщенное личико подменыша.

– Забавная какая зверуха, – сказал Авдей. – Всего на денек ты мне ее на сохранение дал, а я как к родному душой прикипел. Ножиком тычу, а он ножками сучит и улыбка до самых ушей. Ну бывай, Заступа, некогда мне.

Главный нелюдовский домовой вразвалочку скрылся во тьме. Иона дернулся было за ним, но Рух удержал, шепнув на ухо:

– Не стоит на это смотреть, досталась падле самая поганая смерть.

– А это и правда бес? – голос Ионы дрожал. – Ни рогов, ни копыт, ни поросячьего пятака.

– Много ты понимаешь, – обиделся Рух. – Бесы с рогами и копытами только в книжках твоих, потому как ни один пачкун бумажный живого нечистого в глаза не видал. А ты зрел, за это мне спасибо скажи.

Он увлек монаха в церковь, звезды блекли, небо на востоке, за изломом черных лесов, пронзила светлая полоса. Свежий ветер, ворвавшийся в храм, разогнал вонь серы, горелой плоти и протухшей воды. Лукерья завалилась на бок в охранном круге и молилась почти неслышно. «Ну вот, теперь точно вдова», – неуместно подумал Бучила. Его немножко трясло, ноги подкашивались. На погосте истошно выл и визжал раздираемый по косточкам бес. Так кричат, если шкуру сдирают живьем или льют на темечко кипящий свинец. Домовые мастера в таковских делах, не дай боже им когда дороженьку перейти, лучше заранее руки на себя наложить. Село полыхнуло собачьим воем, лаем и скулежом. В Нелюдово нынче выдалась беспокойная ночь.

Из серой туманной дымки выплыла низенькая фигура, и Рух опознал нахального задаваку Мирошку. Домовой, с ног до головы изляпанный вонючей черной жижей, подошел, шмякнул на паперть кожаный мешок и сказал:

– Во, ваша пропажа.

– Отдал? – понимающе ухмыльнулся Бучила.

– А куды деваться ему? – Мирошка пожал плечами и уходя предупредил: – Не прозевай, упырь, сейчас будем кончать.

– Это чего? – Иона опасливо косился на подтекающий слизью подарок.

Рух молча распахнул мешок, подозрительно похожий на обрывок крыла, внутри скорчился, подтянув ножки и ручки к груди, крохотный, надрывно сопящий младенец.

– Митяйка! – ахнул Иона, крестясь.

– Он самый, – подтвердил Рух. – Возвращен могучим вурдалачьим умом, материнской молитвой и острым ножом домовых. Теперь дело за малым.

– Где бес прятал дитя? – Иона застыл.

– А вот этого тебе, поп, лучше не знать! – Рух назидательно воздел палец вверх. – Хватай ребенка и живо за мной!

Занялся рассвет, визжание демона резко оборвалось, Бучила перехватил подменыша за ноги и одним махом отсек крохотную башку, обрывая всякую связь между матерью, спасенным ребенком и колдовством. Кровь плеснула на руки и на пол. Языческий ритуал в стенах христианского храма. Иона бережно передал сморщенного синенького младенчика матери. Лукерья всхлипнула, слезы хлынули в два бурных ручья. Младенец тянул ручонки и пускал пузыри. Лукерьины глаза, полные боли и ужаса, смотрели на Руха. Вурдалак едва заметно пожал плечами, дескать, тебе решать. Лукерья поцеловала Митяйку, отстранилась на миг и крепко-накрепко прижала крохотную головку к груди. Иона дернулся к ним, но Бучила перехватил священника за руку, тихонько предупредив:

– Не суйся.

Было в голосе упыря что-то, заставившее Иону молча досмотреть, как мать душила собственное дитя. Лукерья сделала выбор, и один Бог знал, верный он или нет. Долгожданный ребенок с каплей бесовской крови, плоть от плоти отца, вечное напоминание о пережитом ужасе. У каждого свой крест, и Лукерья волокла свой на Голгофу, сгибаясь под тяжестью самого страшного из грехов. Со стороны казалось, мать обнимает дитя, Митяйка трепыхался, пытаясь сделать единственный вдох, дернул ножками и обмяк. Лукерья с глухим рыданием повалилась ничком и свернулась калачиком вокруг затихшего тельца.

«Такова плата, Лукерья, – подумал Рух. – Теперь плачь, молись и меня проклинай. С сыном твоим увижусь в аду, будет он мне обвинителем и судией».

А потом они сидели рядком на ступенях и смотрели на самый красивый в жизни рассвет. Потерявший и заново обретший веру монах, рано поседевшая женщина с мертвым дитем на руках и проклятый Богом и людьми вурдалак. И солнце светило им одинаково.

Все оттенки падали

Господь даровал человеку право на выбор: гнить или гореть, взлететь или упасть, обнажить меч или трусливо сбежать, жрать дерьмо или идти с высоко поднятой головой. Мы вольны выбрать свет или тьму, выбрать дорогу и людей, с которыми нам по пути. Харкая кровью, разрывая жилы, слыша треск и стоны ломающихся костей, помни: никто и никогда не отнимет у тебя право на выбор. И только ангел на Страшном суде решит, верным он был или нет.