Боевые репетиции (СИ) - Переяславцев Алексей. Страница 10

Именно по таким соображениям была выбрана одежда и обувь: зимняя серая куртка, брюки примерно того же вида, довольно теплая шапка с козырьком (троюродная сестра кепки) и берцы. Наряд для местных был не вполне привычный (и не военный, и не спортивный, и не административный), но пришелец рассчитывал, что сумеет, не привлекая уж очень большого внимания, выбраться на просторы города… а там поглядим.

Рославлев выбрал место у немалой толщины древесного ствола. Он знал это дерево. Это был дуб, которому было суждено дожить до XXI века. Инженер быстро глянул на часы. И негромко произнес ключевую фразу — ту, которой его научил заказчик.

Мгновенно тускло-серая пелена окутала путешественника во времени.

Но расчеты, как это порою бывает, разбились о случайность, предусмотреть которую было невозможно. Едва появившись у ствола уже в тридцать восьмом году, пришелец увидел троих свидетелей. Они вообще были лишними, а уж эти — и совсем ненужными.

Эти граждан никто не причислялил бы к законопослушным. Дело было даже не в одежде и обуви. Имелись другие признаки. Взгляды. Стиль движений. Даже манера носить кепки надвинутыми на самые глаза. На вид им было лет по четырнадцать-пятнадцать.

Неформальным лидером этой троицы был Анатолий по кличке Вьюн. И по возрасту (почти шестнадцать), и по заслугам (за плечами имелась ходка в колонию для несовершеннолетних) он имел наибольшее право на главенство. Кликуху он получил за умение выходить из неблагоприятных ситуаций. Этому способствовал как небольшой рост, так и быстрота в движениях.

Заместителем (он же второй в иерархии, он же вечный завистник) был Василий по прозвищу Канал. Кличка была и редкая, и неблагозвучная, отчего являлась предметом неиссякаемых моральных терзаний ее владельца. Получил он ее за чрезмерное использование глагола "канать". От этой привычки Канал избавился, но прозвище уже прилепилось.

Младшим в чине был Димон. Клички у него вообще не было, если не считать обращений типа "эй ты, сявка". Общее мнение старших об этом индивиде было скорее положительным. В армии или во флоте старшина причислил бы его к "молодым, но старательным" — и по справедливости, поскольку Димон и вправду старался. У него даже было при себе оружие: заточка, сделанная из напильника. Изделие было не из престижных, но Димон уже поставил себе цель приобрести настоящую финку и прилагал большой труд к достижению этой сияющей высоты.

— Гля, робя, фраер, — удивился главный. Он заметил потенциальную добычу первым, как и положено самому умелому и удачливому. — Дед, одежу-то сымай, не то попорчу.

С этими словами в левой руке Вьюна появилась его гордость: нож-выкидуха. У Канала вооружение представляло собой неплохую на вид копию финского ножа — если не считать того, что сделано это было из обломка полотна ленточной пилы. Впрочем, сам владелец не знал этого по недостатку образования.

Младший в чине достал заточку и сделал попытку напугать жертву. С этой целью он растянул губы в усмешке и произнес страшным голосом:

— Ы!

Седой человек вел себя совершенно не по правилам. Он ничуть не испугался, только на мгновение задумался. Дальше пугаться пришлось уже этой троице.

Лезвие выкидухи исчезло, как будто его не было. Через мгновение оно оказалось на земле. Таинственным образом оказались обрубленными и самоделка Канала, и заточка Димона. Но это было бы еще полбеды. В совершенно пустой руке дедушки вдруг оказался серый пистолет.

— Лечь животом на землю! Руки на затылок! Ноги расставить! Рот раскрыть!

Реакция этих троих оказалась совершенно различной.

Вьюн положился на чутье, которое его неоднократно выручало раньше, а сейчас заходилось в визге: "Этот седой опасен до последней степени!". И потому он, падая на землю, одновременно зачастил со скоростью, сделавшей бы честь пулемету ШКАС [8]:

— Дяденькапожалейсиротумыпошутитьхотелиотпустибольшенебудем…

Все эти звуки сопровождались чистосердечными слезами.

Канал добросовестно лег, принял нужную позу и наивно спросил:

— А рот зачем открыть?

Димон из всех троих отличался наибольшим умом и сообразительностью. Эти качества и позволили сделать леденящий душу вывод: незнакомец — иностранный шпион. Тот не замедлил подтвердить догадку.

— Говорить только с моего разрешения.

Канал положил уместным не настаивать на ответе на свой вопрос. А Димон, разумеется, сообразил, в чем дело. В шуме проходящей неподалеку железной дороги выстрелы никто не услышит, а кричать все равно нельзя, поскольку этот страшный пристрелит в один миг.

Но многоопытный (поскольку седой) шпион на этом не успокоился.

— Ты! — и ствол качнулся в сторону Анатолия. — Отползай в свободную сторону на один метр.

Дима преисполнился убеждением, что Вьюну настал последний час. Потом он подумал, что следующим будет Канал, а после настанет и его черед. Эта логическая последовательность вызвала нестерпимый ужас. Но ожидание не оправдалось.

— А теперь вынуть все из карманов и положить перед собой. Я сказал: ВСЕ! И заначку тоже. И остаток ножа.

Лидер подумал, что плохо спрятал заначку — а она составляла целых шесть рублей. Выкладывая свои запасы, он еще подумал и решил, что дед явно опытный и уж точно не фраер. А если… может быть… он из деловых? Вот это беда не из малых. Нет, что такому делать в Сокольниках. Да и говорит он не так.

Пока Вьюн пробовал свои силы в анализе, подвинулся уже Вася, послушно выложил все свои невеликие ресурсы и с неохотой констатировал:

— Больше ничего нет.

— Я же сказал: разговаривать лишь с моего разрешения.

Слова вроде были произнесены мягко, но у Канала сразу же проявилась молчаливость.

У Димы было время еще подумать. И сметливость его не покинула. Шпион наверняка охотился за документами. Но к счастью, таковых не было ни у одного. Потому что если бы нашелся, к примеру, старый читательский билет (когда-то возможная жертва чужестранца была записана в библиотеку, хотя пользовался ею Димон крайне мало), то его владельцу тут же и настал бы безвременный конец. Ведь имя-то на билете указано! А денег у Димона имелось ровно десять копеек. Заточку было жалко, но кусок, что от нее остался, уже нельзя было использовать ни для чего путного. Зато имелся шанс выкрутиться.

Димон скосил глаза на подельников. Перед ними не было ни единой бумажки, которую можно было бы счесть документом. И, видимо, шпион принял это во внимание.

— Разрешаю подняться. Здесь больше не показывайтесь. А то ведь и со мной можете повстречаться. А теперь идите туда, откуда пришли. Бегом!

Повторения не потребовалось. Но уже в Марьиной роще, из которой кривые дорожки и привели эту тройку в парк Сокольники, пути вернувшихся в родные места разошлись. Дима не знал, куда двинулись двое старших, но сам он твердым шагом направился в отделение милиции.

— Добрый день, — приветствовал он стоявшего у дверей милиционера. — К дежурному бы мне.

— Вон он. Товарищ Васильев, к тебе.

Дежурный оказался сержантом: в тот момент никого старше званием в отделении не было.

— Что у вас, гражданин?

Назвать посетителя "товарищем пионером" сержант не мог, хотя по возрасту тот и подходил: отсутствовал галстук.

— Заявление. Протокол надо писать, — отвечал малец. — Шпиона мы видели. Иностранного.

Дежурный был спокоен, как будто подобные сведения поступали в отделение ежедневно и ежечасно. Порядок действий сержанта был с очевидностью отточен немалым опытом. Он достал бумагу, вынул ручку, воткнул ее в видвшие лучшие времена чернильницу и принялся задавать вопросы и записывать.

— Для начала: ваше име-отчество-фамилия.

— Дима. Киреев.

После некоторого размышления подросток уточнил:

— Дмитрий Николаич Киреев.

— Место жительства?

Визитер назвал адрес.

— Сколько вам лет?

— Двенадцать, но скоро тринадцать.

— Кто эти "мы", видевшие шпиона?