Боевые репетиции (СИ) - Переяславцев Алексей. Страница 49

Зато множество мнений сталкивалось в дискуссии относительно происхождения и личности этого самого инструктора.

— Точно вам говорю, ребята, не может он быть летчиком-истребителем. Да ему в империалистическую было уже было сорок-сорок пять. Ну где, где он мог набраться опыта на современных машинах? Нигде!

— Ага, как же! Леша, думай, что говоришь, — в голосе сокурильщика прорезалась злая ирония. — Опыта никакого, вот так плакать хочется вместе с беднягой. Как он разбирает полеты — ну прям пень пнем! И как придумывает полетные задания — сразу видно, что самолета и не видел никогда.

Пока первый спорщик придумывал возражения, вмешался третий:

— А я никак не могу объяснить такую въедливость. Он ведь, как черт к грешникам, то есть любое лыко в строку. И по делу.

— Ты комсомолец, так что мистику не разводи. Чертей нету.

— И правда нет. Чертей, то есть, нет. А наш инструктор, который любого черта вокруг хвоста обкрутит — он и есть старый черт.

Какой-то осторожный лейтенант поспешил сменить тему:

— Я вот слышал ненароком: на тех же тренажерах нас будут обучать против конкретной модели истребителя. Интересно, откуда все характеристики и опять же тренажерные эти… возможности?

Термин "программное обеспечение" был, разумеется, никому не известен.

— Не удивлюсь, если тренажеры могут кого хочешь изобразить: хоть "мессершмитта", хоть "фиата". Вот что мне проясните: откуда такие тренажеры? Из Америки, что ли? И потом: не мог наш инструктор сам обучаться там же, где эту всю машинерию купили?

— Не смеши. Немецкая военная авиация — это да, ее уважали всегда, только что после первой мировой немцев притормозили, потом французская, опять же английская. Американская техника только что в тридцатые пошла вперед.

Этот разговор оказался не столь праздным, как можно было подумать. Уже на следующий день пошли тактические занятия. На них открытым текстом были перечислены характеристики "вероятного противника". Реакция младших курсантов была предсказуемой: лейтенанта Кулешова (выбран был по жребию) отправили в аэродромную библиотеку, где он в два счета нашел доказательства, что самолеты этого самого "вероятного противника" по всем характеристикам тождественны японским Ки-27. Старшие командиры в этом не участвовали: и так догадались.

Однако курилка на этом не успокоилась.

— Выходит, наша разведка накопала, что те, эти самые, — накачка от особиста даром не прошла, — на нас нападут. И нас как раз против них и затачивают. Так?

— Ну, есть такое.

— А теперь прикинь географию тех мест. Весной если и вести боевые действия, то только что в мае — иначе в грязище увязнешь. Летом — оно можно, жарко только. Осень — опять распутица. Зимой — обмороженными потеряешь половину, сам знаешь. Выходит, весна-лето.

— Из твоих раскладов выходит, нам учиться тут много, если четыре месяца. Теперь понимаю, чего ради Старый черт нас так гоняет.

— Если есть старый, то должен быть и молодой.

— А вот и нету, не тянет наш на черта. Нет в нем этакой злобности к курсантам. К тому же и с него стружку снимали.

— Опять мистику развели?!!

— Как можно, товарищ капитан! Всего лишь кличку придумали.

— А как узнает он, так и будут шутникам сковородки погорячее, да вилы поострее.

Те, кто в этот момент затягивались, подавились дымом от хохота.

Курсант, придумавший кличку, не учел, что та должна не только отражать личные качества, но и быть краткой. Поэтому не стоит удивляться, что через непродолжительное время товарища коринженера все курсанты (за глаза, конечно) звали Старым. Но почему-то к этому слову мысленно добавляли "черт".

Глава 18

Рославлеву некоторым образом удалось вздохнуть чуть посвободнее. На то было несколько причин.

Первой по счету было прибытие поезда с Дальнего Востока с женами и (в небольшом количестве) детьми. С некоторыми усилиями их разместили к мужьям. Долгая дорога измучила не только мелких, но и взрослых, а потому количество капризов на душу населения было явно больше средней величины.

Второй причиной было то, что удалось очень неспешно, но все же переложить часть инструкторских обязанностей на комэсков. И тут не обошлось без ворчливых комментариев:

— Чисто конвейер, прям завод Форда.

Справедливости ради стоит отметить, что высказавший это мнение капитан Скобарихин сроду на производстве у Форда не бывал.

— Да куда уж летчиков гонять, и так у них налет на тренажере за сто часов перевалил.

Насчет налета сказано было справедливо, но не точно. По подсчетам Рославлева, каждый из воробушков уже налетал по двести двадцать часов.

— Пора уж за настоящий штурвал садиться…

Разумеется, полностью коринженер освободиться от преподавательских обязанностей не мог, да и не хотел. Полностью на нем оставалась тактика. И здесь не обходилось без трений. Главным лицом в этом оказался комиссар полка Калачев, летчик отнюдь не из последних. Отдать ему должное: двигало им не столько стремление следовать уставу, сколько жажда знаний. При том же самые скользкие вопросы он стремился задавать общаяся с глазу на глаз. Обстановка при этом установилась почти что неофициальная.

Началось все с очевидного:

— Сергей Васильевич, как же так? По уставу ведь звено — тройка самолетов, а не пара.

— Владимир Николаевич, так ведь против троек геометрия играет. Глянь-ка, — тут в руках коринженера совершенно ниоткуда появились три игрушечных самолетика, — вот ведущий закладывает вираж. Заметь, на полном газу, и скорость он терять не желает. Вот этот ведомый — он ведь позицию не удержит, и в такой ситуации как есть лакомое кушанье для противника. И еще добавь дополнительный фактор. Этот ведомый цепляется взглядом за ведущего, стараясь догнать, по сторонам смотрит плохо. Что будет дальше, представляешь? Они, гады, по частям будут выбивать и технику, и личный состав, а этакое нам не надобно.

Рославлев не сказал, что именно так теряли людей авиаподразделения РККА в сорок первом.

— Так пусть ведущий озаботится…

— Делать ему больше нечего. И без того забот полон рот.

— А откуда ты знаешь, что рация будет действовать безотказно? Мы много раз пробовали: наказание с ними, а не связь.

— Вот это уже моя забота. Рации новые. Да и сам опробуешь — убедишься.

Не проходило и дня, как сыпались новые вопросы:

— И сколько часов на опознавание своих и чужих?

— В сумме — не меньше пяти.

— Да куда ж столько зубрить?

— Эх, Владимир Николаевич, знал бы ты, насколько велика вероятность сбить своего. Ты не забывай вот что: молодые у тебя ребята, горячие, в бою с непривычки сначала стрелять будут, а уж потом посмотрят — в кого. Опыт ведь у них — сам знаешь, какой.

Мысленно коринженер не мог не признать пользу от таких бесед с комиссаром. Тот внешне незаметно, но целенаправленно крутился среди летчиков и отвечал на вопросы, с которыми могли бы обратиться к инструктору. Очень скоро выявился непредвиденный результат. Курсанты начали вырезать из дерева самолетики и проводить на них "тактические игры".

Также Рославлев твердо решил, что комиссар полка не только выбивается из стереотипа тупого политначальника (а про таких он читал многократно), но, безусловно, заслуживает уважения и как летчик, и как человек с незаурядными задатками психолога. В результате коринженер относился к Калачеву с подчеркнутым уважением.

За штурвал курсантов пустили после некоторой накачки, которая почти всеми озжидалась.

— Имейте в виду, товарищи курсанты, тренажеры дают иллюзию полета, но реальное ощущение все же несколько другое. Начну хотя бы с перегрузок. Уж они дают ощущения из незабываемых. Вибрации тоже будут заметными. Высота, опять же; сами знаете, насколько воздух разрежен на высоте даже четыре тысячи. Для высотных полетов вам дадут кислородные приборы, а в тренажере эта имитация не предусмотрена. Также обращайте особое внимание на…