Опьяненный любовью - Маккензи Салли. Страница 14

Гарри недоуменно поднял бровь.

– Его учредила вдова барона Хавенриджа Джо после самоубийства мужа, – начала рассказывать Пен. – Барон пустил себе пулю в лоб, проиграв в карты поместье Падлдон старому герцогу Грейнджеру. Герцог позволил Джо остаться в поместье и даже ежегодно присылал небольшое денежное содержание.

Стоит ли ей сейчас заговорить о том, что им необходима поддержка от нового герцога?

Нет, пока не стоит.

Гарри кивнул:

– Да, если все так и есть, в таком случае я действительно приехал в Литтл-Падлдон по поводу приюта. Но мы обсудим это потом. А сейчас… – Он обвел рукой то место, где они сидели. – Я хочу узнать все о Гарриет. Почему ты не сказала мне о ней раньше, Пен?

– Потому что…

Воспоминания, которые она пыталась оставить в прошлом, разом нахлынули на нее. Пен закрыла глаза, но от этого стало еще хуже.

Она перевела взгляд на воду.

Ни разу за все время с Гарри она не задумалась о риске забеременеть. Какой же дурочкой она была. Менструации начались у нее довольно поздно, когда ей уже стукнуло шестнадцать, за год до лета с Гарри, и были довольно нерегулярными. У нее не было ни матери, ни сестры, ни даже близкой подруги, у кого она могла бы спросить совета на этот счет. А уж о том, чтобы обсуждать эту тему с отцом, и речи быть не могло.

Когда Пен наконец заметила, что задержка месячных явно затягивается, она подумала, что такой перерыв и неотступно преследовавшее ее тягостное чувство связаны с депрессией. Пен страшно тосковала по Гарри после его отъезда. Он был не просто ее любовником. Он был ее другом, постоянным спутником, особенно в те последние месяцы.

И только заметив, какой мягкой стала ее грудь, а некоторые запахи вызывают дурноту, поняла, что беременна.

– Я очень долго ничего не понимала после того, как ты уехал из Англии. А потом не знала, где ты и как тебя найти. – Пен покраснела. – Но если бы даже знала… – Она запнулась. Ей не хотелось об этом говорить. Ее слова лишь подтвердили бы огромную разницу в их социальном положении. – Я не могла написать тебе, Гарри, потому что… – Ну говори, выскажи все! – Я не умела писать.

Гарри попытался скрыть свое удивление, но оно промелькнуло в его глазах.

– Теперь-то я умею и писать, и читать, – торопливо заверила Пен Гарри, будто оправдываясь. – Научилась, поселившись в приюте. И ты можешь быть уверен, я позаботилась, чтобы Гарриет росла грамотной. – Она не стала скрывать свою гордость дочерью. – Наша девочка очень способная.

Гарри кивнул:

– Замечательно.

Замечательно? Нет, это не просто замечательно, это куда важнее, это возможность для Гарриет не знать многих ограничений в жизни.

Кроме тех, что наложены обстоятельствами ее появления на свет.

– Да и какой был смысл в письмах тебе, даже если бы я и могла их написать? – произнесла Пен с явным вызовом в голосе. – Ты же не мог вернуться домой в разгар войны.

Да и без войны незачем было возвращаться. Единственное, для чего следовало бы приехать, так это чтобы жениться на Пен, избавив таким образом Гарриет от позорного пятна незаконнорожденной.

Но подобное не пришло бы ему в голову, да и ей тоже. Пен всегда понимала – и принимала – свое место в мире и в жизни Гарри.

Гарри пытался побороть раздиравшие его путаные эмоции. Первым делом, гнев от встречи с этим святошей.

«У меня есть дочь. У меня есть дочь уже десять лет без малого, а я об этом ничего не знал».

Он злился на Пен, хотя разум подсказывал ему, что она поступила правильно. Если Пен до самого его отъезда в Европу не знала о том, что беременна, позже ей было бы весьма непросто разыскать его, даже если бы кто-то и согласился помочь ей написать ему. Почти все время войны он был среди врагов. Более того, любое послание на английском, когда он выдавал себя то за француза, то за испанца, означало бы для него катастрофу.

«Но я уже год в Англии. И Пен теперь умеет писать, однако не написала ни строчки».

Кроме гнева его сердце и душу терзала неотступная боль, готовая поглотить его без остатка. Девять лет жизни его дочери прошли без него…

– И потом, моя жизнь была… достаточно сложной, – добавила Пен.

О боже! Его словно окатили ледяной водой. В памяти всплыло многое из того, что уже успело забыться.

– Как воспринял все это твой отец?

Как? Заехал ей кулаком в лицо.

Нрав у мистера Барнса был крутой, особенно в подпитии, что случалось с ним очень часто.

Пен бросила на Гарри быстрый взгляд и опять отвернулась к реке.

– Скверно воспринял.

Гарри напрягся. Весь его гнев обратился вовнутрь: это он во всем виноват.

Граф Дэрроу почувствовал себя последним негодяем.

«Мне следовало держать себя и свои желания в узде, когда я понял, что должен буду уехать, а значит, бросить Пен на произвол судьбы».

– Он тебя бил? – Гарри невольно сжал кулаки – захотелось отметелить того, кто уже давным-давно пребывал в ином мире.

Все это бессмысленно. Гарри разжал кулаки.

Пен откинула длинную прядь волос с лица. Видимо, заколки выпали, когда на нее набросился этот подонок-священник.

«Они такие же шелковистые, как и в то лето, когда мы любили друг друга. И пахнут, наверное, все так же – мылом и солнцем. И… самой Пен».

Черт! Теперь к гневу и боли добавилось желание.

– Всего раз ударил.

Проклятье! Окажись отец Пен сейчас здесь, Гарри устроил бы ему такую взбучку, в сравнении с которой стычка со священником показалась бы дружеской потасовкой.

– Он требовал, чтобы я призналась, кто отец ребенка, а я не стала…

Годы, проведенные в тылу врага, переговоры с иностранными дипломатами научили Гарри скрывать эмоции, поэтому он смог удержаться от крика.

– Твой отец должен был знать.

Пен подняла с земли жухлый лист и принялась медленно рвать его на мелкие кусочки.

– Разумеется, он все прекрасно понимал. Просто ему хотелось услышать твое имя от меня, – то ли усмехнулась, то ли всхлипнула Пен.

Отцом мистер Барнс был скверным и безответственным, но уж никак не слепым.

«Почему, черт побери, я не задумался о репутации Пен или, что еще важнее, о том, что она могла забеременеть?»

Потому что был одержимым страстью…

Воспоминание о той поре пробудило в нем внезапный и жгучий приступ желания.

Гарри сменил позу, чтобы скрыть симптомы желания.

Нельзя так распускаться. Он уже не зеленый юнец. Он зрелый, опытный двадцативосьмилетний мужчина, отлично знающий, что такое женщина, давно и мастерски освоивший науку удержания себя в узде.

Но только не с Пен. Волосы снова упали ей на лицо. Ему так хотелось тронуть их, коснуться ее гладких шелковистых прядей. Как он обожал касаться ее волос, позволять им щекотать его грудь, живот…

Гарри снова сменил позу.

– …Он надумал встретиться с твоим отцом, – продолжила Пен. – Дескать, не сможет ли твой дорогой папаша подобрать для меня муженька из своих крестьян?

Именно так и поступал его отец, заминая последствия случек Уолтера.

– Но свободных крестьян под рукой не оказалось. Граф предложил сына кузнеца.

– Феликса?

– У кузнеца был только один сын, – печально улыбнулась Пен. – Я отказалась.

Слава богу. Хотя это могло бы стать разумным решением проблемы. Пен получила бы кров для себя и ребенка, а поскольку свадьбу сыграли бы до родов, никаких сомнений в законнорожденности ребенка не возникло бы. Однако продать себя Пен просто не могла. Она никогда бы не согласилась выйти замуж за известного на всю округу волокиту и постоянно закрывать глаза на его бесчисленных любовниц.

– И отец согласился с твоим решением?

Отец Пен, конечно, никогда не оставил бы за ней право решать самой. Он должен был сделать это за нее. И сделал. Хотя Гарри прекрасно помнил этого человека и не сомневался, что тот мертвой хваткой вцепится в туго набитый кошель, надумай отец Гарри помахать им у него перед носом. Старый граф всегда предлагал деньги родителям забеременевших наложниц Уолтера, чтобы хоть как-то подсластить пилюлю расставания с дочерьми.