Кровавое шоу - Горохов Александр Сергеевич. Страница 10

— Четверо их было, — сказала Джина. — Все по очереди на нас покатались.

— Я не считала, — ответила Надя. — Вставай, наконец. Уходить надо.

Джина села и взглянула на часы (тоже не сорвали!).

— Ишь ты, и тики-таки мои не взяли! Уже пятый час! — Она на глазах веселела, и вместо писка голос ее набирал глубокие, грудные тона. — Что-то мне в заду неуютно!

Она привстала, забросила руку назад, покопалась в ягодицах и вытащила несколько смятых купюр.

— Вот скоты, так скоты! В зад деньги затолкали! Пошарь у себя, может, ты тоже с прибытком?

— Нет у меня никакого прибытка! — крикнула Надя.

— Да ты не психуй! — засмеялась Джина. — Что случилось, то случилось, сами дуры! Ничего теперь не поделаешь, не в милицию же идти жаловаться! Тем более что там анализ сделают — и пьяные мы, да еще под наркотой!

— Какой наркотой?

— Уже не чуешь, что ли, кайфа? А ты думаешь, отчего ты хохотала и песни пела? От этой радости любви, что ли?! И в спиртягу, и в курево наркоту сунули! Я такую сволочь, как они, хорошо знаю.

— Не пела я никаких песен! — осерчала Надя.

— Пела, подруга, пела! — Девушка легко вскочила на ноги и оказалась худенькой, почти безгрудой, будто подросток лет двенадцати. Но волосища спадали с головы густо и почти касались ягодиц.

— Так! На дорогу нам деньжат ссудили, но это чтоб мы домой смывались, а не ходили нагишом по улицам! Сейчас тачку поймаем и поедем зализывать раны. Тебе куда?

— Никуда.

— Как это никуда?

— Вот так. Я вчера только в Москву приехала.

— Ух ты, а я думала, что ты тоже промышляешь! Так у тебя и крыши нет?

— Откуда? От сырости?

— Ладно! Перетопчемся у меня! Когда подруги приходят, моя хозяйка посепетит, но не очень! А уж мужиков приводить — это не проходит. У меня и лекарь в соседнем доме живет.

— Какой еще лекарь?

— Ты что, совсем без разума?! А если залетишь от этих уродов. Да и неизвестно еще, какую мы заразу от этих скотов можем прихватить! Промыться надо для профилактики! Не бойся, я заплачу. Лекарь — свой старикашка. И берет по-божески, и всякие лекарства у него заграничные. А куда же это нас привезли?

— На кладбище.

— Да вижу, что не в бассейн! — засмеялась Джина и попыталась натянуть на себя обрывки платья. — Вопрос — какое это кладбище?! Если за городом, то скверно. Ну, как я выгляжу?

Надя посмотрела на нее внимательно — удивительное дело, но выглядела Джина, словно жеребенок после купания в речке свеженькая и бодрая, глаза сверкают, волосы темной гривой падают на одно плечо, прикрывая разодранное на груди платье.

— Сносно, — признала Надя.

— А ты бы тоже ничего, только шишка промеж бровей. Это у тебя от роду или вчера?

— Вчера, — буркнула Надя.

Джина прищурилась, сказала уверенно:

— Кажись, тебя кастетом по лбу грохнули. Тоже пройдет! Это все халоймес, как говорят евреи! Чепуха то есть!

Они подхватили с земли остатки своих туалетов, нашли даже Надин сыр и хлеб, что очень порадовало Джину, поделили все на равные доли и пошли с кладбища.

Ступив на тротуар, Джина оглянулась, разглядела мост над железной дорогой и захохотала на всю пустую улицу.

— Да мы же у Рижского вокзала! Я здесь месяц назад соседа по дому хоронила! Почти к дому подвезли, скоты эдакие! Мы бы до меня и пешком дошли, если чувствовали себя пободрее!

Минут через десять на проспекте Мира поймали драный «москвич». Вскоре они остановились во дворе, густо заросшем сиренью, расплатились, и Джина сказала:

— Без пересадки — к лекарю.

— Может, сначала примарафетимся?

— Нет. Здоровье надо беречь.

— Но рано же, все спят.

— За то он и деньги получает, чтоб не спал. Не бойся, я при башлях. И вообще, сейчас не время копейки считать. Коль вместе в такое гадство попали, так вместе и выкручиваемся.

Старик лекарь ничуть не удивился визиту спозаранку. На кухне его однокомнатной квартиры был оборудован почти больничный гинекологический кабинет. Ни о чем не расспрашивал, вообще говорил мало, а больше действовал руками — маленькими, чистенькими и сухонькими.

Только в самом начале спросил:

— Промыть, почистить и продизенфицировать?

— Точно, Илья Михайлыч! — засмеялась Джина. — И все-то вы знаете!

Процедура заняла времени самый чуток.

Жила Джина в соседнем доме, хозяйки квартиры не было — уехала на свой огород. Джина залила ванну почти кипятком, растворила в ней марганцовку, отчего вода стала красновато-бурой, и позвала:

— Полезли! Давай вместе, чтоб побыстрей! Ты не лесба, случайно?

— Да нет.

— Я тоже в этом плане нормальная. Я на голову трахнутая! Сейчас отмокнем, у меня бутылка шампанского заначена, шлепнем по стакану и спать завалимся!

— Джина, — осторожно начала Надя. — Ты, вообще-то, кто?

— А черт его знает! Проституткой меня не назовешь, хотя всякое бывает. Так что — ни то ни се. Живу как птичка божья! А ты?

— Я? Я певица.

— Ясно! Все мы певицы. Ну — ныряй ко мне!

Надя опустилась в горячую ванну: сперва дух захватило, а потом красная вода омыла тело, и захотелось спать.

Но до этого выполнили всю программу Джины, включая шампанское. Обменялись краткими автобиографиями и свалились на один широкий, жестковатый диван.

— Если половину за крышу платить будешь, то я хозяйку уговорю нас обеих держать, — уже засыпая, сказала Джина.

— Буду, — ответила Надя и обняла тонкое, совсем детское тело обретенной подруги, та замурлыкала и прижалась тесней. Последнее, что промелькнуло в голове Нади: как бы там ни было, она в Москве, есть пристанище, подруга, чуток денег, а значит, все впереди и мечта не отменяется.

…К обеду разразилась гроза. Тяжелые капли ударили в окно кабинета, Сорин подумал, что хорошо бы сейчас обуть крепкие сапоги, накинуть офицерский плащ, взять большой зонт на длинной ручке и выйти на пустые мокрые московские улицы. Идти все равно куда. Эдакое ведь счастье и вполне достижимое, не Бог весть сколько усилий требует. И не работа, не суета и обязанности удерживают в кабинете, а просто духа на такой подвиг не хватает.

Но гроза и звонкий ливень за окном принесли хорошее настроение, которое вскоре испортил майор Володин.

Он вошел в мокрой фуражке и сухом кителе (странно само по себе — оперативники не любят щеголять в форменной одежде), фуражку скинул, поздоровался.

— Лопухнулись мы вчера с вами, Всеволод Иванович. Прокололись, как малые дети.

— Что еще?

— В квартиру убиенного Княжина ночью был нанесен несанкционированный визит неопознанными личностями, а никакой охраны мы там не оставили. Опечатали, да и только, так и печати наши унесли.

— Откуда известно? — спросил Сорин.

— Поначалу позвонила мне эта учительница со спаниелем, сказала, что около полуночи выводила опять же свою собаку, и в окнах Княжина видела свет и женскую фигуру. Потом съездили, убедились, что визитеры после нас учинили вторичный обыск. Очень, кстати сказать, аккуратный и даже профессиональный.

— Что учительница рассказала?

— То, что я сообщил.

Сорин помолчал, потом спросил задумчиво:

— У тебя нет ощущения, что эта учительница…

— Есть! — дернулся Володин. — Я молчал, мне показалось, она вам симпатична. Она… Не врет. Однако чего-то не договаривает…

— Это меня и смутило, — вздохнул Сорин. — Странно, что к доносам она относится с повышенной брезгливостью, а доносит уже второй раз.

— И также второй раз, — подхватил Володин, — на кухню покойного приходит любительница покушать чужих харчей! Опять ее отпечатки пальцев!

— Голодная, видать, бедолага. Кассету свою дурацкую ищет, — поморщился Сорин. — Ну ладно, установил — болел Княжин СПИДом?

— Абсолютно точно!

— И продолжал таскать к себе девчонок?

— Именно. По Москве его уже побаивались, слушок-то просочился, так он на провинцию перекинулся. Эта пожирательница тортов, видать, из их числа.

— Девчонка нужна нам позарез, Володин.