Кровавое шоу - Горохов Александр Сергеевич. Страница 41

Крикун повел Надю к черному выходу. Они поднялись наверх, парень держал пистолет почти на виду. Дошагали до золотистой иностранной машины, Крикун затолкнул Надю на переднее сиденье.

Сам сел рядом и завел мотор:

— Ты что, убьешь меня, да? — спросила Надя, не чувствуя никакого страха. День был солнечный, веселый, никакие мысли о смерти и в голову не могли прийти.

— Сначала поедем, а потом решим, — сказал Крикун, резко тронул машину, и через минуту они уже мчались по улице.

— В принципе, — неторопливо начал Крикун, — мне тебя надо наконец в натуре замочить. Сама напрашиваешься.

— Я не напрашиваюсь, — сказала Надя. — А за что ты Акима Петровича убил? Он тоже напрашивался?

Он покосился на нее удивленно, но тут же отвернулся, стараясь следить за перегруженной машинами дорогой.

— За дело. Обманывал нас, гаденыш. Обещал контракт на гастроли в Испанию, а передал его другим. «Мятежникам» этим вонючим. За свой обман и поплатился. Ясно? Все должны отвечать за свои дела, у меня так.

— Ясно, — сказала Надя, хотя мало что поняла.

— Вот он, как и ты, на чужой шее все мечтал в рай вкатиться. Ты откуда?

— Из Челябинска.

— Вот и укатывайся в Челябинск, ясно? Сегодня же вечером укатывайся! Сейчас же, как домой приедешь! Я проверю! С Арончиком я поговорю, ты теперь для него сгорела. Он тебя сам за такую работу убьет, ясно?

— Ясно, — опять сочла за благо подтвердить Надя, хотя все угрозы Крикуна были ей непонятны.

— Значит, что делаешь сегодня?

— Сажусь на поезд и еду в Челябинск.

— И чтоб больше я тебя в Москве не видел! Усекла?

— Да. Конечно, — закончила про себя: «Хрен тебе в зубы!»

Машина остановилась, Надя увидела вход в метро.

— Послушай, — сказала она. — Я ведь тоже хочу петь. На сцене. Разве я не имею права попробовать? Чем я хуже других? Что там, места всем не хватит? Я к вам больше приставать не буду, я…

Он ударил ее локтем под сердце, снова зашипел:

— Ты что, дура, ничего не поняла? Никому места на сцене не хватит. Там все поделено и расписано! Все! Видала старух у микрофона полуголых? Вчерашних звездочек? Слава давно прошла, сиськи висят, как уши у пуделя, голыми дряблыми ляжками трясут — за молоденькими пытаются угнаться, поет, как свинья, а со сцены ее бульдозером не вытолкнешь! Так и будет петь, гниль старая, пока не рассыплется! Девочек из себя корчат! А мужики из бывших? У него уж брюхо по коленкам колотит, импотент давным-давно, кастрат, а все про любовь заливается, секс-символ из себя корячит! Если тебе Княжин что обещал, так это вранье! Спать он с тобой хотел, вот и купил на этот крючок! Здесь и так таких певичек, как ты и Анька моя, словно крыс на помойке! И все куплено, все поделено, все договорено! Старые трухлявые обезьяны сами еле поют, так детишек своих за собой на сцену вытягивают! Детишки еле пищат, а дорога им обеспечена! На поезд — и в Челябинск! Если еще раз меня увидишь — так и знай, через час будешь трупом!

Он перегнулся, открыл дверцу и поддал Наде под бок.

Через полчаса она сообразила, что сидит в центре, на Тверской, на углу бульвара и пьет «херши». Страха в душе не осталось, была только лютая злость на мерзкого подонка и его хозяйку-певичку, этих трусливых убийц. Но были тут какие-то неувязки, Надя смутно понимала, что события выглядят совсем не так, как представляются на первый взгляд. Этот Крикун, избивавший ее на глазах Корецкой, почему подмигивал, подсказывал, что ей надо говорить? Почему даже про какого-то Арончика сказал? И не убил к тому же, да и убивать не собирался потому, что повез в метро, а не в темный лес. К тому же Надя засомневалась и в другом заявлении Крикуна — будто именно он выкинул ее с теплохода. От сбросившего ее в воду пахло дорогим иностранным одеколоном, а от Крикуна несет звериным потом, как от лошади. И тогда, в зале на теплоходе, и сейчас. А потом… — Надя даже засмеялась, — ну, какой убийца будет орать во всю глотку, что он убийца?

Пусть он сам, недоносок, разберется в этом деле! Надя возрадовалась неожиданной мысли, пришедшей ей в голову. Пусть теперь Крикун попляшет и попытается доказать, что он не верблюд! Надо только вспомнить телефон того милиционера… Ага! Послушная память выдала номер телефона и имя — Всеволод Иванович Сорин! А теперь, мадам Корецкая, посмотрим, как вы потанцуете вместе со своим болтливым убийцей-охранником!

Надя выкинула пустую бутылку и пошла покупать жетоны для телефона.

Оклемавшийся Седов привел в кабинет Сорина красивую молодую женщину с аккуратной, но несколько диковатой стрижкой в два цвета волос: черный и рыжий, изящные очки довершали дело, делая из нее инопланетянку.

— Это Элла Аркадьевна, — с подчеркнутой галантностью представил старик. — Она эксперт-криминалист нового поколения, узкий специалист. Я на себя не взял смелость сделать экспертизу ваших материалов, Элла Аркадьевна сделает это лучше меня.

Сорин пожал молодой даме руку, хотя эту ухоженную красивую руку надо бы поцеловать, но не то воспитание.

Она спросила очень серьезно:

— Можно приступать?

— Да, — слегка недоумевая, ответил Сорин, а старик хитро улыбался.

— Хорошо. Значит, мне была предложена лингвистическая экспертиза…

— Какая? — опешил Сорин.

— Экспертиза по лингвистике, Всеволод Иванович, — в голосе Седова прозвучала легкая насмешка. — Сравнительный анализ по лингвистике тех материалов, которые мы дали Элле Аркадьевне. Письмо, написанное якобы Дворецкой, и документы Светланы Локтевой, с тем, чтобы проверить, кто из них писал вам письмо. Из больницы.

— Ага, — кивнул Сорин, сделав вид, что все понял.

— Да, — строго сказала молодой эксперт. — Мы проводим такую экспертизу с тем, чтобы с вероятностью в девяносто три процента доказать подлинное авторство или подлог, подделку текста под стиль письма другого человека.

— Подождите… Это не графология? — спросил Сорин.

— Ни в коем случае! — милостиво улыбнулась эксперт. — Графология дает невысокий процент точности, если за дело берется опытный имитатор чужого почерка. Мы исходим из того, что каждый человек имеет свой литературный стиль и словарный объем, использует свои обороты речи. Все это выдает его, когда он пишет от имени другого лица.

— Ага! — обрадовался Сорин, сообразив, что к чему. — Но ведь, насколько я помню, девятая глава «Евгения Онегина» так подделана под язык Пушкина, что не отличить!

— Что вы, Всеволод Иванович! — укоризненно улыбнулась эксперт. — Давно доказали, что это не Пушкин! Экспертов-лингвистов с опытом обмануть практически невозможно! Мы работаем надежней, чем специалисты по разоблачению фальшивомонетчиков, а уж у тех и аппаратура, и многовековой опыт! Я могу продолжить?

— Да-да, конечно, — виновато заторопился Сорин.

— Итак, у нас было письмо, написанное якобы Анной Николаевной Дворецкой, а также документы ее дочери Светланы Дмитриевны Локтевой-Дворецкой. Результат экспертизы: письмо на пишущей машинке на имя Всеволода Ивановича Сорина написано не Анной Николаевной Дворецкой. У Анны Николаевны была строгая манера письма, абсолютно грамотная, сухая, выверенная годами преподавания литературы и русского языка в школе. Второе: с достоверностью на девяносто два процента можно утверждать, что это письмо написано ее дочерью, Локтевой Светланой Дмитриевной. Наши выводы подтвердила, кстати, и компьютерная проверка.

— Приехали! — расстроился Сорин. — Опять компьютер! Без него молодежь никуда! Ладно, каюсь. Я доживу на службе без этого мозгозаменителя. Проще говоря, вместо мамы письмо мне написала дочка?