Закон Мерфи в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 16

Надеюсь, мне удавалось делать вид сомневающегося интеллигента:

— Ну, не знаю… А где, говоришь, изобрели этот «дворовой бокс»?

— В Дубровице, Гомельская область, Белорусская ССР! Такой захолустный занюханный городишко на Днепре, его еще называют «городом разбитых хлебальников»!

— …когда выходишь в Дубровице с танцплощадки, то смотришь высоко на звезды, чтобы… — продекламировал я известную городскую прибаутку.

Прощать ему пренебрежительные слова о горячо любимой родной провинции я не собирался. Его мысли сегодня сосредоточены на фингале? Что ж, тут еще не читали Коэльо и Ошо, и, возможно, не прочитают никогда… Ой, то есть — возможно не знают, что мысли имеют свойство материализоваться.

— Чтобы что? Зачем в Дубровице смотрят на звезды? — не на шутку заинтересовался Эрнест.

Настало моё время улыбаться и разглагольствовать:

— Хе… Это я тебе скажу, когда мы будем выходить с ринга, соседушко! Нам ли бояться смотреть на звезды?

* * *

Эрнест чуть не добился своей цели в первые же секунды боя! Я был очень, очень близок к тому, чтобы получить-таки бланш под левый глаз — едва успел отдернуть голову, и смазанный кросс пришелся в скулу. Хорошо хоть — не в бровь!

Он работал кулаками как паровая зернодробилка, орудовал будь здоров! А еще и выплясывал на ринге в стиле «порхай как бабочка»! Определенно, москвич в бою был эффектен. Я даже растерялся поначалу, ограничиваясь нырками, уклонами, блоками и подставкой под его удары многострадальных предплечий, и огрызаясь быстрыми короткими выпадами — не такими убийственными как мне бы хотелось. Всё-таки я привык иметь дело с противниками, длина рук которых существенно уступала моей, а с Эрнестом мы были практически одного роста…

В какой-то момент я понял: ему не хватает ног! Он совершенно точно посещал какую-нибудь из московских подпольных школ каратэ, и теперь постоянно дёргался, ограничивая свою технику ведения боя исключительно руками.

— Эге! — сказал вслух я.

— Чего — эге? — удивился Эрнест, от неожиданности даже отскочив назад.

Конечно, отвечать я ему не стал. Я стал ему на ногу, на самые кончики пальцев, а потом, уклоняясь от выброшенной вперед левой руки, поднырнул под нее, вошел в клинч и от души припечатал сначала слева — в печень, а потом справа— апперкотом — в подбородок.

В подбородок не попал — соседушко всё-таки был парень резкий, успел отдернуть голову. И пресс у него был что надо — дух выбить не получилось. Но зато самый кончик носа его пострадал, и кровь мощным потоком полилась ему на грудь, живот и шорты-боксёры.

— На звёзды в Дубровице после танцев смотрят для того, Эрнест, — проговорил я, поднимая руку и останавливая бой. — Чтобы кровь из разбитого носа не заляпала штиблеты.

— Так ты… — он шмыгнул носом очень забавно, и попытался потереть глаза боксерскими перчатками — они слезились.

— Так я из Дубровицы.

— И…

— «Полтос», — сказал я. — Не стану же я с собой таскать значок, я же не пижон какой-нибудь, а?

— А-а-а-а… — в глазах московского мажора появилось, кажется, уважительное выражение.

Уже в раздевалке, когда мы приняли душ и одевались в цивильное, он спросил:

— А ты в Москву в ближайшее время не собираешься? У нас там отделение Федерации на три тысячи человек! Нам "Динамо" помещение предоставляет по выходным... Приехал бы, рассказал о зарождении движения, мы бы с тобой матч-реванш провели...

Ес-с-с-с! Я постарался, чтобы торжество не слишком явно отразилось на моем лице.

— Пожалуй что и собираюсь. Меня в МГУ на семинар звали, в начале ноября...

— Вот! Отлично! Я тебе сейчас напишу телефон и адрес, где меня искать!... Хотя, зачем сейчас? На ужине встретимся, ага?

— Ага.

Было ли мне стыдно, что я втерся к нему в доверие и собираюсь использовать в рамках журналистского расследования? Ни капельки!

Глава 8, в которой дерутся две обезьяны

Случай с обезьянами — реальный, остальное — выдумка, ничего такого не было. Или было.

Для того, чтобы подняться к Институту патологии, при котором располагался Анакопийский обезьяний питомник, требовалось долго-долго мерять шагами жутко крутые ступеньки чудовищно высокой лестницы. А еще — затащить туда Асю и Васю. Ну, то есть сначала они бодро скакали вперед и вверх, реагируя на каждую шевеляющуюся ветку в духе:

— А это обезьянка уже?

— Нет, обезьянки наверху.... Ху-у-у-у! — но довольно быстро запыхались.

Таисия чувствовала себя вполне прилично — биатлонистка, однако! Это я к кардионагрузкам был не очень привычен, предпочитая силовые тренировки, а потому — страдал. Ну, и как представитель половины человечества, которая привыкла считать себя сильной, я не мог позволить своей женщине нести на руках детей! А потому — взгромоздил Аську на плечи, Ваську — ухватил за ручку и перся по лестнице с упрямством носорога.

Потного, красного, задыхающегося носорога, который всей душой ненавидит обезьян. Благо, через каждые пятьдесят ступенек имелась площадка с лавочками, так что перед финальной частью подъема можно было перевести дух.

— Ма-а-ам, а что любят обезьянки?

— Орехи, фрукты... — задумчиво протянула Тася и растерянно начала шарить в своей сумке.

Она не подумала про угощение для приматов, а я-то в будущем уже тут бывал, а потому пошевелил ногами и набедренные карманы зашелестели и захрупали.

— Это что? — прищурилась моя ненаглядная. — Со мной идёт самый предусмотрительный мужчина всех времен и народов?

— Алекс — Юстасу! В карманах белозоровых штанов помещается до трехсот грамм орехов типа фундук!

— Юстас — Алексу! Идите сюда, Алекс, я вас поцелую!

— О-о-о-о, нет, давайте отложим целования до тех пор, пока я не просохну... — пот так и лил с моей башки, несмотря на комфортные плюс шестнадцать. -

— Гляди, Белозор, пожалеешь! — погрозила мне Тася. — Просить будешь — не дождешься!

— Ой, всё! — сказал я.

— Э-э-э-эй! В каком смысле? Это же я должна была...

— Бе-бе-бе! — сказал я, подхватил девчонок и быстро-быстро поднялся наверх, как будто и не было никаких ступенек.

Плоть слаба, дух животворит!

* * *

Мне обезьяны, если честно, не нравились. Они орут, воняют, страшненько выглядят и ведут себя как... Как настоящее быдло.

У них там в каждой клетке был пахан, который отбирал вкусные вещи у всех остальных, сидел, выпятив причиндалы, покрикивал и раздавал лещи. И неважно — макаки резусы это были, павианы-гамадрилы или какие еще приматы — схема была одна и та же. Строгая иерархия, вожак с причиндалами, или, если его нет — старшая и страшная самка, самая дикая. Ниже их по социальной лестнице — шустрые и умные прихвостни, подбирающие крохи с барского стола, и на самом дне — отщепенцы, которых все хреначат и отпихивают.

Благо, наши, человеческие детки в такие тонкости не влезали: протягивали орешки милым смешным обезьянкам.

— Ути какой маленький! Какие у него пальчики! А как его мама гладит по волосикам!

К клеткам с павианами мы их не подпускали, а резусы, зеленые и японские макаки своими крохотными ручонками помешать не могли. Мне резусы надоели, и я пошел к анубисам. Анубисы выглядели как черти: черные, с собачьими рожами, злыми глазами, величиной с хорошую дворнягу. Я увидел обезьяншу с мелким на груди и протянул им горсть орехов.

— О! — сказала обезьянша, ухватила сразу четыре и сунула их себе за щеки. — У-у-у...

С чего это она — я понял быстро. Черной молнией налетел вожак, отлупил своенравную женщину, выпихнул ее прочь с хлебного места и — черт бы его побрал — высунул свою морду и одну из рук сквозь прутья, ухватил меня когтистыми пальцами за предплечье, содрав кожу до крови, и потянул мою ладонь с орехами себе в пасть.

-О, курва! — я от неожиданности размахнулся и врезал нахалу пощёчину, свободной, левой рукой — по самой морде.