Портреты - Кендал Джулия. Страница 27

– Да, наверное. Но я не предполагала, что может быть по-другому. Я думала – дело во мне.

– Должен заметить, что здесь ты можешь мне доверять.

– Твое самомнение безгранично, – сказала я, глядя на светящийся в темноте красный огонек сигареты.

– Это верно. Мне очень давно хотелось того, что произошло сегодня, но я боялся, что это все усложнит.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что ты должна была сама в себе разобраться.

– И это чудесно, Макс, что так получилось, что ты не стал заставлять меня...

– По-моему даже наоборот, – сказал он и засмеялся.

– Да, но когда это случилось, мне показалось, что на меня свалилась тонна кирпичей. Хотя нет, скорей это было похоже на грузовик, который гонится за мной со скоростью пятьдесят миль в час.

– Я тебе очень сочувствую.

– И правильно делаешь. Я была ужасно перепугана. И теперь знаю, почему. – Он затушил сигарету и обнял меня.

– Я мог бы сейчас, пожалуй, повести грузовик со скоростью девяносто. – Он нагнулся, и вновь все вокруг перестало существовать для меня, кроме него.

На следующее утро меня разбудил запах кофе и стук посуды. На часах было уже больше десяти, но я, совершенно не чувствуя угрызений совести, с удовольствием потянулась в постели. Я все еще не могла поверить, что моя жизнь так переменилась всего за каких-нибудь двенадцать часов. Тоска и неуверенность сменились счастьем.

– Клэр?

Я вскочила, потому что в дверях появился Макс.

– Ой, Макс?

– А ты думала, кто? Надеюсь, ты не ждала молочника?

Он вошел в комнату, неся перед собой поднос, на котором дымился кофе и лежала гора булочек, и поставил его в ногах кровати.

– Молочник? Если бы ты хоть раз увидел его, ты бы так не говорил! Ему около девяноста, он глух как пень, к тому же, говорят, с отвратительным характером. Так что он не смог бы вскарабкаться по этой лестнице, даже за отдельную плату. Ох, Макс, завтрак в постели! Упоительно! Где ты добыл эти булки?

– На этот раз множество прохожих пошло мне на пользу. Проехал через две деревни и очутился прямо у печки. – Он присел возле меня, легонько поцеловал в щеку и налил кофе в две большие чашки. – Выспалась?

– Великолепно!

– Да? А что, Найджел всегда рано вставал? – в его глазах засветились обычные для него ехидные огоньки.

– Найджел, – ответила я, не желая больше говорить с ним на эту тему, – был скучен, как в постели, так и вне ее.

– Ага, – поддакнул Макс. – Я был уверен. Мена это вполне устраивает. Тебе с молоком?

– Да, пожалуйста, – ответила я, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

Макс протянул мне чашку.

– Послушай, прошлой ночью нам было до того некогда, что я даже не успел спросить тебя, как идет работа.

– Кроме нескольких обедов с друзьями и кое-каких мелких дел, до твоего приезда меня ничто не отвлекало. Все идет неплохо, но пока я тебе не покажу, если ты не против.

– А я даже и не буду просить. А как твой друг Гастон?

– Прекрасно. И знаешь, он по-настоящему талантлив, мне бы очень хотелось показать тебе некоторые его работы. Думаю, тебе должно быть интересно, а он не станет возражать. Пока он еще не начал стесняться.

– Посмотрю с удовольствием. Как я понимаю, над камином его картинка? Там, пожалуй, есть настроение.

– Да, конечно. Но с тех пор он стал рисовать куда лучше. Он относится к этому занятию очень серьезно. Мне хочется, чтобы ты с ним познакомился. Мы с ним тут чудесно проводим время. – И я принялась рассказывать о долгих летних днях, проведенных вместе с Гастоном, останавливаясь только затем, чтобы укусить очередной раз непередаваемо воздушную хрустящую булку – истинно французскую еду. Макс, удобно устроившись рядом, с удовольствием слушал – как всегда внимательно и не перебивая.

– О Господи! – вздохнул он, когда я рассказала ему о Жозефине и о сцене на marchi, – судя по всему, женщина она грозная. Но хотел бы я знать, как попала к ней в руки статья о выставке? Она не похожа на человека, регулярно следящего за публикациями об искусстве.

– Это просто непостижимо! Только меня удивляет, что новость ее огорчила. И дело не в том, что статья может навредить Гастону. Я достаточно тщательно скрывала его имя.

– Да, конечно, И теперь я начинаю понимать, что ты была совершенно права. Судя по всему, он действительно очень необычный ребенок.

– Безусловно, и ты сам скоро в этом убедишься. Ой, только посмотри который час!

Макс дотянулся до часов и положил их на стол вниз циферблатом.

– Который час? – переспросил он, поставил поднос на пол и стал снимать рубашку.

Позже мы поехали в Монпазье и побродили по старому городу. День был приятный, ясный и не слишком жаркий после вчерашнего ливня. Мы полюбовались на старую крепость с изумительными арками, потом зашли в прохладную церковь с высокими сводами и незамысловатыми витражами, приглушавшими проникавший сквозь них яркий солнечный свет. Мы немного там посидели, а потом Макс повел меня пообедать в маленький ресторанчик на площади, где мы заказали наваристый и прозрачный рыбный суп с огненно острыми чесночными фрикадельками. Ресторанчик был почти пуст, так что хозяин радовался, что мы долго сидим, наслаждаясь едой и местным красным вином.

– Клэр? – обратился ко мне Макс, когда мы снова подошли к машине. – Не сочти за навязчивость, но мне бы очень хотелось посмотреть места, где ты писала свои пейзажи.

– Конечно. Но ты увидишь – сотворенное природой куда богаче того, что удалось передать мне.

Я завела машину, и мы поехали по извилистым сельским дорожкам. Я провезла его через Бомонт в Кузэ очень красивым путем, мимо островерхого замка и лепившихся к скалам домов, мы остановились в Кузэ на мосту через Дордонь, и я показала ему один из видов, над которым я сейчас работала. А потом мы повернули на восток, и через Тремола, чудесный крохотный городок, со старинной церковью, возле которой мы, конечно, остановились, чтобы полюбоваться, отправились в Лимей, где река Дордонь впадает в реку Везэр, и где через каждую из них переброшен свой акведук.

Я возвращалась в Сен-Виктор по узкой деревенской дороге, и мы часто останавливались, чтобы пройти немного по полю или леску, где я находила то, что мне нравилось писать. Отсюда была видна река, широкая и темная, медленно несшая свои воды позади яркого поля подсолнечника. Мы забрались на вершину холма, над овечьим пастбищем – белые шерстяные шары на яркой зелени травы, а за ними залитый солнечным светом виноградник, с сочными листьями и тяжелыми гроздьями, невдалеке от которого белый дом, окруженный вязами.

Мы говорили о том, как использовать эти цвета и освещение и еще о многом, что бывает понятно только людям, связанным с миром живописи, и я испытывала истинное блаженство от того, что со мной рядом человек, который понимает, чем я занимаюсь.

А потом, под конец, совсем близко от дома, я показала ему луг, где писала портрет Гастона. Луг пестрел сейчас полевыми цветами, среди которых порхали бабочки, и источал запах свежего сена. Мы с наслаждением улеглись на траву и лениво наблюдали за облаками, прислушиваясь к жужжанию пчел, деловито выполнявших свою хлопотливую работу. Я даже не заметила, как задремала, и только почувствовав, что Макс дотронулся до моей щеки, открыла глаза.

Свет сейчас отливал темным золотом, и он улыбался мне, наклонившись так, что его лицо наполовину оказалось в тени.

– Ты, оказывается, удобная подушка, – пробормотала я.

– Правда? – он продолжал гладить меня по щеке. – Я не хотел тебя тревожить, но у меня немного заныла спина. Ты весьма любезна.

– Не стоит, – ответила я и вдруг с ужасом вспомнила про Гастона и наш урок. Он, наверно, удивляется, куда я пропала, а я даже не оставила ему записки! – Ой, Макс, нам надо скорее ехать! Бедняга Гастон...

– Не беспокойся, – ответил он тихо. По-моему он тебя сам нашел. – Я села, щурясь от света. Конечно же, это он летел на всех парах через луг. Я встала, торопливо поправляя блузку, с ощущением, что меня поймали за руку.