Портреты - Кендал Джулия. Страница 3

До галереи Джорджа Беннета было не очень далеко от центра, и, что мне особенно нравилось, у него была большая стеклянная стена, сквозь которую сейчас виднелись мои картины. Еще прямо с улицы можно было разглядеть лысый затылок самого Джорджа и прижатую к уху телефонную трубку. Он говорил с большим воодушевлением. Впрочем, Джордж все и всегда делал с воодушевлением, и я понимала, как мне повезло, что он остановил свой выбор на мне, потому что он не жалел сил, чтобы его художники получили известность. Я открыла дверь и вошла.

– Клэр! Ну куда же ты запропастилась, милочка? Я жду тебя уже сутки! – Он на секунду снова вспомнил о телефоне. – Нет, нет, мы обязательно к этому вернемся. Самое позднее – завтра. До свиданья, дорогой. – Телефонная трубка с грохотом упала на рычажки. – Принесла акварель?

– Да. Вот она, Джордж. Прости, что опоздала, мне пришлось...

– Ничего, ничего, – он понизил голос, у меня сейчас человек, который очень хочет познакомиться с тобой. И я не стану скрывать, милочка, что это не кто иной, как Макс Лейтон, – подхватив меня под локоть, он уже тащил меня в соседнюю комнату, – сам Макс Лейтон! До тебя дошло?

– О, Боже, Джордж – что он здесь делает? – я почувствовала одновременно радость и страх. – Он давно ждет?

– Всего сорок пять минут, но, как мне кажется, он от этого не в восторге. Будь добра, постарайся быть очаровательной, детка, если не хочешь, чтобы тебя зажарили живьем. Тебе ведь известна его репутация. – Джордж снова заговорил громко. – А, вот вы где, мистер Лейтон...

Человек, стоявший напротив портрета Гастона, обернулся так резко, будто наше появление вывело его из глубочайшей задумчивости. Я отчего-то представляла себе, что он старше, но Лейтон оказался весьма привлекательным мужчиной лет тридцати пяти. По привычке я взглянула на него взглядом художника. Он был не особенно высокого роста, но хорошо сложен и широкоплеч, а потому казался выше. Черты лица у него были приятные и правильные, рот крупный и красиво очерченный, волосы волнистые и очень темные. Главным в его лице были, конечно, глаза – темно-синие и очень пронзительные, сейчас они с нескрываемым интересом смотрели на меня.

– Клэр Вентворт, а это мистер Лейтон, – произнес Джордж, будто он был хозяином небольшой вечеринки, знакомившим гостей, а не владельцем галереи, представлявшим перепуганную, никому не известную художницу искусствоведу с мировым именем.

– Добрый день, мистер Лейтон, – волнуясь, выговорила я.

– Добрый день, мисс Вентворт, – он протянул руку, и я почувствовала, что рукопожатие у него крепкое.

– Надеюсь, я не заставила вас ждать слишком долго.

– Ничуть, и, кроме того, мы ведь не договаривались о встрече.

– Нет. – От волнения я проглотила язык и совершенно не знала, о чем говорить дальше. С ужасом представила себе, до чего жалкое зрелище я сейчас собой являю.

– Я впервые вижу ваши работы.

– Да, но вы тут ни при чем, вам негде было их увидеть. Разве что на нескольких небольших выставках вместе с другими художниками или ежегодной демонстрации в академии.

– Правда? Скажите, где вы учились? Ваша техника кажется мне очень интересной. – Он принялся ходить по галерее, а я следовала за ним, чувствуя себя весьма неуютно, кем-то вроде спаниеля, послушавшегося команды «к ноге».

– Я... три года я провела в Париже...

– Где именно? – перебил он нетерпеливо. – В высшей школе искусств, а потом вернулась сюда и занималась у Пола Максдорфа еще три года, потом работала сама... – Я заметила, что Джордж тактично выскользнул из комнаты.

– Понимаю. Голодающий художник в мансарде? – Он улыбнулся, довольный своей шуткой.

– Не совсем, – ответила я, начиная чувствовать раздражение, – до сих пор мне удавалось не страдать ни душой, ни телом.

– Рад за вас. Значит, вам удавалось постоянно работать?

– Последние два года я работала над тем, что вы видите. Как, по-вашему, этого достаточно?

К моему удивлению, он расхохотался.

– Поделом мне, но скажите, мисс Вентворт, вы всегда так легко обижаетесь?

– Только если мне кажется, что кто-то наступает на мое драгоценное самолюбие.

– Постараюсь не заниматься этим чересчур усердно. Скажите, в каком уголке Франции вы писали эту серию?

– Я... я бы не хотела говорить.

– Не хотели бы?

– Нет, – твердо сказала я, думая про себя, что в это мгновенье прощаюсь с надеждами на рецензию, уже не говоря о карьере.

– А можно узнать почему?

– По личной причине.

– Понимаю. В таком случае, разрешите ли вы мне узнать хотя бы кое-что о «Портрете мальчика»? Он представляется мне особенно интересным.

– Да, конечно. – Мы подошли ближе к картине и остановились. Портрет у меня получился большой – шесть на четыре фута. Гастон смотрел на нас со своего луга, и его взгляд был устремлен вдаль. Он был очень задумчив – маленький мальчик, совсем одинокий, оглядывал мир и лишь ему одному было ведомо, что он о нем думает.

– Вы знаете, что это лучшее, что вам пока удалось сделать?

Я удивленно взглянула на Лейтона.

– Да.

– Отлично. Полное отсутствие излишней скромности. Мне это нравится. Чтобы добиться успеха, надо твердо знать, что хорошо, а что плохо. Я уже сказал, – это ваша лучшая работа. Интересно, о чем вы думали, когда писали ее?

– О Маленьком принце, – ответила я тихо, скорее сама себе, чем ему.

Теперь настала его очередь удивиться. Он помолчал, потом тоже тихо произнес:

– Понимаю.

Я до сих пор так и не знаю, что произошло в то мгновенье, но я неожиданно стала воспринимать этого человека совсем по-другому. Я поняла, что он и в самом деле правильно видит.

– Мисс Вентворт, мне бы очень хотелось поговорить с вами еще о вашей работе, но уже поздно и, насколько я понимаю, галерея сейчас закроется. Я хотел вас спросить... не выберете ли вы времени, чтобы пообедать со мной?

Вопрос был настолько неожиданным, что я глупо уставилась на него и с трудом заставила себя собраться с мыслями.

– Мистер Лейтон, вы отлично знаете, что подобная возможность представляется раз в жизни, и я бы наверное согласилась не попасть на собственную свадьбу ради того, чтобы пообедать с вами.

Он высоко запрокинул голову и рассмеялся.

– Нет, вы все же голодающая художница. Ну что ж, мне нравится ваша прямота, хотя, должен сказать, более странного ответа мне еще не доводилось слышать.

– Я хочу вас предупредить, что я ужасающе прямолинейна. Это настоящее проклятье, так же как и полнейшая неспособность приходить вовремя.

– Я понимаю и постараюсь об этом вспомнить, если мне придется ждать вас, стоя у алтаря.

– Будем надеяться, что ни того, ни другого не случится.

– Чего именно? Я никогда не буду вас ждать или вы не опоздаете?

– Вы отлично знаете, что я имела в виду. – Да, думаю, знаю. В восемь вам удобно? – Это будет чудесно, – с достоинством ответила я.

– А в какой именно мансарде я вас найду? – спросил он с довольной улыбкой.

– Бошом-Плейс, тридцать три.

– Неплохая, должна быть мансарда. Я заеду за вами в восемь.

Я постаралась добраться до дому побыстрей, несмотря на то, что метро в этот час было переполнено, приняла душ и переоделась. 3вонок в дверь раздался как раз, когда я причесывалась, злясь из-за того, что волосы отказываются слушаться, упорно желая по привычке свободно падать мне на плечи. Поняв, что мне все равно не удастся их по-модному уложить, и сердито проворчав: «Черти непослушные», я снова расчесала их на прямой пробор, бросила расческу и кинулась к двери.

– А, вы готовы? Вы что же меня разыгрывали? – Лейтон как ни в чем не бывало вошел в дверь, держа в руке книгу. – Видите – я приготовился ждать.

– Мистер Лейтон...

– О, я вижу, мне надо с вами серьезно поговорить. Вы должны называть меня по имени, иначе мы не сможем как следует пообедать.

– Почему?

– Потому что мне кусок не полезет в горло. Когда молодая красивая дама называет меня «мистер Лейтон», я начинаю чувствовать себя благородным отцом, а это вредно для психики и еще вреднее для пищеварения.