Портреты - Кендал Джулия. Страница 8

Он резко повернулся.

– Я, вероятно, преувеличиваю.

– Мне кажется, не слишком. Из-за таких, как София, вы не должны проклинать всю женскую половину рода человеческого.

Он помедлил, словно хотел еще что-то сказать, но потом передумал.

– Клэр, может, вы покажете мне мастерскую, – неожиданно попросил он.

Я еще не успела привыкнуть к характерным для Макса резким переменам настроения.

– Мою... мастерскую?

– Да, если вы позволите.

– Да... вот сюда. – Когда мы поднимались по лестнице, я подумала, что готова сейчас сделать для него что угодно, чтобы он перестал думать о Софии, в том числе и впустить в святую святых – мою драгоценную мастерскую. Я включила свет. В комнате все выглядело как обычно. Собственно смотреть было особенно нечего: несколько этюдов, оставшихся после подготовки к выставке, пять или шесть прислоненных к стене картин, которые я решила не выставлять, да пара мольбертов с начатыми работами.

Макс очень тихо стоял в дверях, оглядывая комнату, его глаза быстро скользили с предмета на предмет.

Я вдруг ужасно смутилась.

– Даже не знаю, что может быть вам интересно...

Он словно не слышал.

– Можно мне...

Казалось, он сейчас так далеко от меня, что я даже не могла представить себе, о чем он думает. Почему-то я решила, что это не имеет отношения к моим работам. Он все еще думал о своих неприятностях и, скорей всего, старался взять себя в руки. Я наблюдала за тем, как он пересек комнату и остановился, разглядывая этюды. Он так ничего и не сказал. Я не могла поручиться, что он сейчас что-то видит. У меня было ощущение, что прошла вечность, прежде чем он посмотрел на меня. Лицо его было сейчас странно отрешенным.

– Макс, ради Бога, что это с вами? – Мне стало неловко, будто я узнала о нем что-то очень сокровенное, хотя я и не могла определить, что именно. Он прикрыл глаза рукой.

– Все в порядке, Клэр. Извините, – отчетливо проговорил он и сделал попытку улыбнуться. – Пойдемте вниз.

Пройдя мимо меня, он вышел из комнаты, а я застыла на месте, не в силах преодолеть изумления. Я ощущала страшную неловкость от того, что оказалась слишком близкой свидетельницей чужих переживаний. Но я не имела права вмешиваться. Я выключила свет, осторожно прикрыла за собой дверь, раздумывая над тем, что же терзает Макса, и поражаясь тому, до чего жестоко сумела обидеть его эта женщина.

Спустившись вниз, я обнаружила, что он спокойно сидит на диване.

Когда я вошла, он поднял голову.

– Вы знаете, я сейчас думал, что у вас может получиться отличный цикл, если вы будете продолжать писать деревенских жителей. Люди прекрасно вам удаются, и мне кажется, что здесь вы еще не достаточно испробовали свои силы. Сцена на рынке получилась замечательно.

Меня поразила его способность быстро собираться, хотя я и обратила внимание на несколько нарочитую небрежность его тона. Я постаралась подыграть ему.

– Да, я думаю, вы правы. Мне кажется, было бы интересно написать целое семейство. Понимаете, поближе узнать отношения. Здесь по-моему кроется масса возможностей.

– Интересно, почему вы так много занимаетесь пейзажем? Может, это безопаснее? он улыбнулся.

– Вы хотите сказать, что я опасаюсь добираться до сути?

– Я ничего не хочу сказать. Это было бы бестактно, но мне кажется, вы обладаете способностью очень ясно видеть, не отвлекаясь на мелочи. Портрет вашего юного друга – прекрасный тому пример.

– Ну это-то было несложно. Я его люблю, – тихо ответила я.

– Это заметно. А вам ведь не просто полюбить, так ведь, Клэр?

Я ужасно растерялась, до того неожиданно прозвучало его последнее утверждение, которое, надо отдать ему должное, было весьма справедливым.

– Да... пожалуй, вы правы.

– Тут нечего стыдиться, моя милая. Некоторые расточают любовь с такой щедростью. будто раздают театральные контрамарки. Она для них мало что значит. А вы, наоборот, относитесь к тем, кто чувствует глубоко, и потому очень разборчивы. Но я думаю, если вы уж полюбите, то так сильно, что разлюбить вас сможет заставить только...

– Макс, вы что, читаете в мыслях? – спросила я, приходя опять в полное замешательство.

– Нет, просто я наблюдателен. 3а последние несколько лет я научился разбираться в человеческой породе.

– Я вижу, и иногда это доставляет некоторое неудобство.

Он улыбнулся.

– Вас это не должно беспокоить. У вас самая прекрасная порода из всех, что мне приходилось наблюдать. Скажите-ка мне, у вас были с кем-нибудь серьезные отношения?

– Господи, вы что всегда таким способом исправляете себе настроение?

– Бывает. Но вы мне не ответили, – продолжал он невозмутимо, – впрочем, если вам неприятно, можете не отвечать.

– Нет, отчего же. Я отвечу на ваш вопрос отрицательно. Нет, не было, и это является предметом бесконечных огорчений для моего семейства.

Макс кивнул.

– Я так и думал. Только не могу понять, почему?

– Думаю потому, что я ни разу не встретила человека, с которым бы чувствовала себя свободно. Вы понимаете, что я имею в виду? В конце концов, любой мужчина начинает куда больше интересоваться следствием, а не причиной.

Он рассмеялся.

– Мне нравится ваше объяснение. 3наете, шагать не в ногу всегда трудно.

– Ну еще бы, отлично знаю. Большую часть жизни я чувствую себя дурочкой, стоит мне открыть рот, потому что все, что я произношу, бывает либо неверно понято, либо ставит людей в тупик.

Макс посмотрел на меня задумчиво.

– Когда вы говорите то, что думаете?

– Вот именно. И я ничего не могу с собой поделать. Я говорю так, как вижу, а потом кляну себя за то, что не сделала нужных выводов. Наверное, потому мне так необходимо мое французское убежище. Там я не должна все время за собой следить. Просто могу писать и все. Окружающим я совершенно безразлична.

Наступила тишина. Макс вертел и вертел в руках рюмку с коньяком, и я не была уверена, что он вообще меня слушает. Потом он поднял глаза и, с одобрением посмотрев на меня, сказал:

– Я, мне кажется, вас понимаю. Я даже вздрогнула от неожиданности.

– Простите, я что, опять прочитал ваши мысли? Видите ли, то, что вы сказали, я и сам часто чувствую. Если имеешь свой взгляд на мир или чувствуешь глубже, чем другие, всегда бывает трудно. Я знаю, что значит быть одиноким. Мне кажется, я был таким всегда. – Он пожал плечами. – Но если я чему-то и научился в жизни, то это терпению. Нет, конечно, не терпимости, – дураков я переношу с трудом.

– Да, пожалуй, вы действительно поняли, – подумав, ответила я, – а теперь мне бы хотелось спросить и вас кое о чем.

– С удовольствием отвечу.

– Вероятно, я должна быть благодарна за все Гастону?

Макс удивленно поднял брови.

– Гастону?

– Мальчику с портрета.

Он тяжело вздохнул и улыбнулся мне.

– Я не ожидал такого поворота. Спасибо и вам за откровенность, Клэр.

– Не стоит, – ответила я с усмешкой, – как ни прискорбно, но вы, вопреки моему желанию, мне нравитесь, Макс Лейтон. Я давным-давно не встречала никого, кто бы ничего от меня не требовал.

– Это что, декларация о дружбе?

– Во всяком случае, мне бы хотелось так думать. Честно говоря, в дружбе я очень нуждаюсь.

В эту минуту Макс, который как раз снова доставал сигарету из пачки, остановился и посмотрел на меня.

– В таком случае, считайте, что один друг у вас уже есть, но будьте бдительны – дружить со мной не просто. Вы берете на себя большую ответственность, чем вам кажется.

Я взглянула ему в глаза, немного удивляясь той серьезности, с которой он все это произносит.

– Вероятно, превыше всего вы цените прямоту.

– Да, и вы готовы принять меня таким, какой я есть?

– То, что вы сейчас сказали, больше похоже на юридический контракт.

Он помотал головой.

– Клэр, перестаньте увиливать. По-моему мы друг друга отлично поняли.

И снова он меня удивил. Он был прав. Я действительно увиливала, и это было несправедливо по отношению к нему.