Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Штольц Евгения. Страница 82

Прошло около получаса.

Грохнула тюремная дверь.

Посол сполз по скамье, вздыбив брюхо и прикрыв заплывшие жиром глаза, — словно беспробудно пьян, спит. Рот его криво расползся, исходя слюной. Лео и Эметта прошли мимо, не обращая на него внимания. Перешептываясь, они обсуждали нечто забавное. Эметта шла, раскачивая стройный стан, на ходу слизывая что-то со своих пальчиков. Ханри на миг приоткрыл прищуренный глаз, скосил взор, вглядываясь. Кровь… Он увидел на пальцах кровь… Будь она не так густа, он бы принял ее за вино; но посол не относился к тем, кто привык обманываться ради душевного спокойствия.

Леонард что-то шепнул на ухо своей спутнице, которая напомнила послу серую мышь — и платьем, и темно-серыми волосами, заплетенными в узкую косу (будто и правда мышиный хвост!). Оба они зашлись безудержным злым смехом. О чем они беседовали, для посла осталось тайной, однако он успел разглядеть, как забелели жемчугом острые клыки.

Опасения Ханри подтвердились во всей полноте.

Когда пара скрылась на лестнице, явно поднимаясь в покои, чтобы предаться страсти, посол продолжал лежать, будто хмельной. Чуть погодя, выждав, он встал со скамьи. Бледный, дрожащий, он добрался до спальни, где и провалился в странное тревожное забытье. Всю ночь ему снился горящий Крелиос, над которым кружила пара каркающих воронов: белый и черный… А еще он видел винные поля морского Ноэля, в которых он никогда не был, но представлял очень живо… В какой-то миг они потемнели и обратились черным-пречерным узилищем, из мрака которого вдруг выпрыгнул вампир и сжал его шею своими костлявыми руками. Это был Филипп фон де Тастемара.

Ханри подскочил в холодном поту. Разгадав тайну бога Солрага, он решил, что покинет этот проклятый, полный тайн замок как можно скорее — с рассветом.

Отсидевшись наверху, Уильям посреди ночи рискнул покинуть свою комнату. На этажах было тихо, все провалились в пьяное забытье. Как ни пытался барон Даймон вычерпать все графские винные запасы, у него ничего не вышло. Кувшины с южным «Черным принцем» приносили и приносили, а он все пил и пил, прикладываясь уже не к кубку, а к горлышку кувшина, отчего вино текло ручьями по его бычьей шее к пузу и впитывалось в надетые на ляжки шоссы. Он проиграл. Вино не кончилось, а барона вынесли пятеро слуг. Потому, собственно, и воцарилась благодатная тишина — уж больно тяжелым вышел этот бой с вином.

Перед тем как зайти в кабинет, Уилл прислушался, чтобы снова не попасть впросак. Только убедившись, что внутри никого нет, он вошел внутрь.

Чуть позже появился и Филипп. Он был неразговорчив, угрюм. Причем его терзали мрачные думы не только из-за войны Крелиоса со Стоохсом, но и из-за приближающегося суда. Увидев обложившегося книгами по врачеванию Уильяма, он присел за свой стол.

На краю стола лежала нетронутая стопка посланий, принесенная стариком Него. Оставшийся не при делах, несмотря на запреты хозяина, Него все-таки старался помогать своему внуку хотя бы в несущественных мелочах. Кинув взгляд на корреспонденцию, Филипп обратился к своему гостю:

— У тебя сейчас есть желание заняться ответами?

Уильям кивнул, и граф продолжил:

— Хорошо, садись с этой стороны стола, потому что я тоже планирую работать, — голос у Филиппа был усталым.

Уильям удивленно воззрился на его утомленное лицо, но расспрашивать ни о чем не стал, лишь неслышно взял второе кресло и присел сбоку. Граф передал пачку писем, затем занялся своими отчетами. Так два старейшины, которые были прокляты или благословлены на отсутствие сна, практически в полном молчании проработали до утра, изредка переговариваясь, да и то исключительно по делу.

Уже ближе к утру Филипп пододвинул к помощнику еще один отчет. В это время года почти все послания прибывали от вождей разных деревень и городов: они отчитывались по собранному за лето и осень урожаю, проездным пошлинам, талье, поголовью скота и прочему. Этот отчет ничем не отличался от прочих: увесистый, толстый.

— Вот этот еще глянь. И в журнал впиши.

— Хорошо, — кивнул Уильям и только потом решился спросить: — Я одного не понимаю, господин.

— Чего же?

— Почему вы лично занимаетесь перебором всех писем и отчетов даже из самых мелких поселений? Ведь это занимает слишком много времени. Не проще ли это целиком передать… кому-то другому?

Филипп отложил смоченное чернилами перо, поглядел на Уилла тяжелым взглядом, но все-таки решил ответить:

— Чтобы земли были богаты, ими нужно не только править, но и грамотно управлять. В моем распоряжении не только день, как у смертных, но и ночь. Поэтому я могу позволить себе вникать даже в такие, как ты говоришь, мелочи, как статистика по урожаю в самой захудалой деревушке. Раньше и таких отчетов никто не присылал. Но я заставил всех вождей отчитываться передо мной — и каждый знает, что потеряет за вранье или утаивание голову.

Уильям промолчал, видя, что господин слишком угрюм. Но Филипп, размышляя уже о своем, спросил:

— Знаешь, зачем прибыл посол?

Уильям покачал головой.

— Когда старейшина Горрон де Донталь перестал управлять Крелиосом, которому отдал все годы своей жизни, а это без малого полторы тысячи лет, то королевство осталось без сильной руки. И оно развалилось всего лишь за два десятилетия…

— Разве можно уничтожить так скоро то, что создавалось сотни лет? — удивленно воскликнул Уилл.

— Можно. Порой достаточно и одного дня, — горестно вздохнул Филипп. — Король хочет помощи в войне против Стоохса, но я ничего предпринимать не буду. За два десятка лет после того, как Горрон отошел от дел, дворцовые прихвостни, пользуясь сначала слабоумием старого короля, а потом и неопытностью юного, растащили королевство. А когда им перестало хватать того, что они растащили, они, чтобы забрать оставшиеся крохи, распустили войско.

— Но если вы не поможете… ну, разве война не дойдет сюда?

— Уже доходит. Через Аелод в наше графство стекается люд с пожитками, они чуют войну, как мы — запах крови.

— Но ведь так придут и вражеские войска… — Уильям сильно обеспокоился, думая, что угрюмость графа связана со страхом грядущей войны.

— Не переживай, не придут. Но Крелиосу, увы, суждено погибнуть в жерновах времени, с этим ничего не поделать. Мне остается только спровадить наших гостей. Заканчивай с этим, а поутру посидишь в зале вместе со всеми.

— Что же мне отвечать, если посол Ханри начнет задавать вопросы? Уверен, он это сделает: уж больно пристально глядел на меня в холле.

— Да, этот хитрый лис с чего-то вбил себе в голову, что ты мой незаконнорожденный сын. Его обманула наша внешность, потому что таких, как мы, уже немного даже на дальнем Севере. — Филипп невольно заглянул в отчет, поддавшись привычке проверять все документы. — Ты — сын Гиффарда фон де Аверина, на этом все! Остальным не забивай себе голову. Я буду сидеть рядом и, если что, отвечу. Садись слева от Йевы, а Йева сядет рядом со мной. Просто наблюдай, как ведут себя гости, и изучай их. Может, что-нибудь интересное для себя узнаешь.

Утром Ханри, посол Его Величества, потянулся в кровати, застеленной белоснежным бельем, и, причмокнув, осмотрелся. Все его ночные страхи улетучились. Поэтому, заметив прихлебывающего из кубка помощника Сулмаса, он заинтересованно спросил:

— Что принесли?

— Ах, вино, вино принесли.

— Вчерашнего «Принца»? Или дешевое?

— «Принца»! — вздохнул Сулмас, передавая кубок. — Отведайте!

— Да, недурно… И голова после него не болит?

— Нет! Другой хозяин поутру принес бы собачьей мочи, зная, что будут лакать ее и никуда не денутся, а здесь… Приятно, когда потчуют отменным питьем! Стало быть, уважают.

Королевский посол лишь криво усмехнулся. В его памяти пронеслись воспоминания о былой ночи, воспоминания тяжелые, страшные.

— То, о чем ты говоришь, не уважение, а правила гостеприимства.

— Разве это не одно и то же?