Вадимка - Алпатов Михаил Антонович. Страница 15

Перед ним паслась огромная свинья. А что, если на ней покататься? Дома он любил это делать. Если подойти к свинье незаметно и вскочить ей на спину, какое удовольствие, когда перепуганная хрюшка помчится галопом. Каждый раз приходилось падать, а иногда и больно ушибаться, но лихая езда этого вполне стоила!..

«А свинья-то хозяйская!» — подумал Вадимка. Теперь он — батрак, да ещё пастух. Это испортило ему всю радость. На его хуторе пастуха считали самым последним человеком из всех батраков. Люди говорили, что в пастухи идёт только тот, у кого нет ничего ни в голове, ни в кармане. О таких недоумках казаки сложили презрительные присказки: «Окончил курс науки, поступил в пастухи». Или: «Жив-здоров, пасу коров, отстерегусь, опять наймусь». Вот кем нынче стал Вадимка.

От Полины Пантелеевны, этой молодой, красивой женщины, у Вадимки осталось тяжкое впечатление. Другие хозяйки — и под Новороссийском, и в Кущевке — встречали его как родного сына, а эта совсем по-другому. Она постоянно хотела его унизить. Почему? Ответ пришёл сам собой — и под Новороссийском, и в Кущевке Вадимка был гость, а теперь он — батрак! Да и характер у этой бабы, наверно, поганый. Конечно, зверюга! Перед такой никак нельзя робеть. Живьём съест! И он решил не давать себя в обиду. Вечером, когда станут ладиться насчёт платы, он не уступит ей ни в чём. Нехай знает эта баба, что я постоять за себя умею!.. Так-то!

…Вечером все Вадимкино стадо привычно двинулось домой. Первыми пошли лошади, за ними зашагали быки и коровы, потом засеменило овечье стадо, а самыми тихоходами были свиньи. Вадимка торопил их как мог, но они никак не желали прибавлять шагу. Когда пастух пригнал свиней на усадьбу, рогатый скот и лошади теснились, отгоняя друг друга у водопойного корыта. Кругом не видно никакой речки, и поить скот приходилось из колодезя, а воду из него надо было подавать ручным насосом.

— Можно и побыстрее. Не видишь, что ли… Скотина душится без воды! — проворчала хозяйка.

Она стала возиться со свиньями, а Вадимка принялся качать воду. Он быстро устал, работал из последних сил, а скотина все пила и пила; стоило только остановиться и перевести дух, как обнажалось дно корыта.

«Ну и прорва!» — думал Вадимка, то и дело утирая рукавом пот с лица.

Когда от корыта отошла последняя животина, Вадимка едва держался на ногах.

«Если бы эта ведьма дала отдохнуть, когда я пришёл из Кущевки, мне было бы нипочём», — старался утешить себя пастушонок.

Потом хозяйка затеяла готовить вареники на ужин.

— А ты вычисти конюшню! — приказала она.

«Ну и тётка! — вздохнул Вадимка, принимаясь за новую работу. — Но я за себя всё равно постою! Вот увидишь, чёртова баба!»

Когда Вадимка вышел из конюшни, уже темнело. Вечерняя заря ещё не погасла, во дворе горел костёр, освещая сидевших вокруг него хозяйку с дочкой и Никифора. Усталый парнишка долго смотрел и на костёр и на вечернюю зарю в степи. Это напомнило ему вечера, когда хуторские ребята водили коней в ночное. Он сел у костра, на котором в полевом котелке закипали вареники. Дед без устали болтал:

— И что у вас за край!.. Лесу нету, грибов нету, ягоды нету… Одна жара… У нас в Расее совсем другое дело!.. Сколько тут живу и все никак не могу привыкнуть…

Вадимка не слушал старика, у него была своя забота — надо ладиться с хозяйкой насчёт платы. Ему не хотелось нарушать душевного мира, навеянного чудесным вечером, но деваться некуда — сама хозяйка начинать этот разговор, видать, не собиралась. Когда ужин поспел и все стали усаживаться за стоявшее рядом сырно, старик умолк, и Вадимка решил этим воспользоваться.

— Какое же жалованье вы мне положите, хозяюшка? — заговорил он, стараясь походить на взрослого.

— А тебе какими ж прикажешь платить — николаевскими, керенками… кубанскими… или «ермаками»? — услышал он в ответ.

— Они теперь не ходят, — опустив глаза, буркнул Вадимка.

— Ну, а советские до нас ещё не дошли… Как же теперь мне быть? А?

Вадимка молчал.

— Так вот что, — строго сказала хозяйка. — Зачем тебе бумажки… за них ничего не купишь.

— Значит, работать за здорово живёшь?

— Почему за здорово живёшь? Будешь работать, буду кормить… Время сейчас такое — люди рады работать за кусок хлеба. Кому же охота с голоду подыхать… Чего же ты хочешь?

Вадимка не знал, что сказать.

— А спать мне на чём? — спросил он.

— Дам мешок, набьёшь его соломой, вот тебе и пуховик.

— А что в головашки?

— Возьмёшь в кухнянке старое одеяло.

Вадимка видел — в кухнянке под лавкой на земляном полу валялся лохмот от старого одеяла, какие-то обрывки грязной ваты. Наверно, об этом одеяле шла речь.

— А подушка? — продолжал он наступать.

— Хватит тебе и этих головашек, — еле сдерживаясь, выговорила хозяйка.

— А одеваться чем?

— Своим дождевиком оденешься. Не замёрзнешь!

Руки хозяйки заметно дрожали.

— А кровать будет?

— Нанимаешься на две недели, а требуешь себе пуховиков! И то ему подай, и другое вынь да положь! Что ты ко мне привязался? Обойдёшься и без кровати!

— Так я же не скотиняка… валяться на соломе да на земле… Я всё-таки человек, тётенька! — выпалил вгорячах пастушонок и разом осёкся.

Его слова задели хозяйку за живое. Она вдруг уставилась на него неподвижными, сумасшедшими глазами и перестала есть. Её красивое лицо стало безобразным.

— Да какие ж вы люди?.. Какие ж вы люди? — прошептала она еле слышно и вдруг крикнула во всю мочь: — Вы — звери!.. Звери!.. За что моего мужа убили?.. За что-о-о?

— Я, тётенька, никого не убивал, — растерялся Вадимка.

— Все вы гады, гады, гады! — завизжала хозяйка диким голосом, сорвалась с места и, истерически что-то выкрикивая, побежала в дом. Девочка с плачем кинулась следом.

За столом наступила тишина.

— Не туда ты, паря, разговор повёл, — вздохнул Никифор. — Давай кончать свою вечерю.

— Да кто ж это знал.

Батракам было слышно, как билась в рыданиях их хозяйка.

— Теперь к ней подходить нельзя… Это я уж хорошо знаю… Сама угомонится, — сказал дед, вставая.

…Никифор жил в кухнянке, он приютил и Вадимку. Кроватью старику служил скрипучий топчан. Вадимка устроился на земляном полу. Мешок, который дал ему дед, был слишком короток, да и соломы Вадимка набил в него слишком много, мешок стал как бревно, парнишка с него то и дело скатывался. Вместо подушки старик дал ему свой зипун. Несмотря на смертельную усталость, Вадимка никак не мог заснуть. Не спал и Никифор.

— Дедушка, а за что хозяина-то убили?

— Да видишь ли… — слышалось из темноты. — Ежели сказать правду, то нашему хуторишке в гражданскую войну прямо-таки везло. Там по железной дороге то отступают, то наступают, то белые, то красные… А мы затерялись в этих степях, сидим себе из норки выглядываем… Ты же видишь, сколько у нас худобы всякой. Кругом люди обнищали начисто, и голы, и босы, а нам хоть бы хны… Но случалось, что заглядывали и к нам.

И вот однажды заскочили и в наш двор… Это когда белые отступали в последний раз… Двое, из добровольческой армии, видать, офицеры. Загнанных своих лошадей бросили, а двух наших начали седлать. Вот тут-то и осатанел хозяин, муж Полины.

«Не дам! — кричит. — Не да-ам!»

Те седлают, а этот не даёт, стаскивает их. Схватил за уздцы обеих лошадей, повис и ни в какую! Те его плетьми, а он хоть бы что!

«Только через мой труп!» — кричит. Уже совсем осип, голосу лишился.

А один из офицеров с усмешкой и говорит:

— Ежели вы так на этом настаиваете, то пожалуйста!

Выхватил револьвер и застрелил хозяина. И поскакали себе дальше, туда, на Кущевку… Я все видел своими глазами. Что тут было с хозяйкой, и рассказывать не хочу. Уж очень это страшно, паря… А тут тебя нелёгкая дёрнула…