Список Шиндлера - Кенэлли Томас. Страница 79

Заваленный обилием дел, встреч, умасливаний и заполнения бумаг в те недели до закрытия Плачува, Оскар просто не имел времени проверять Гольдберга, если бы даже у него была бы эта возможность. Иными словами, даже в последние дни, полные хаоса и неразберихи, Гольдберг - Владыка Списка - держал его открытым для предложений.

Например, доктор Идек Шиндель посетил Гольдберга, чтобы уговорить его включить в список для отправки в Бринлитц себя и своих двух младших братьев. Гольдберг не дал ему немедленного ответа, и Шиндель находился в неведении до 15 октября, когда мужчин-заключенных стали загонять в теплушки, он понял, что и он, и его братья не были включены в список. И все же он присоединился к людям Шиндлера. Эта сцена была достойна того, чтобы стать воплощением Судного Дня - отторгнутый из числа праведников пытается укрыться в их среде, где его и замечает ангел мщения; роль его на этот раз выполнял обершарфюрер Мюллер, который подошел к доктору с хлыстом в руке и нанес ему удар. По левой щеке, по правой, опять по левой и опять по правой, в то же время насмешливо спрашивая:

- Что ты тут забыл в этом ряду?

Шинделю предстояло остаться с небольшой группой, которая должна была окончательно ликвидировать Плачув, а затем в вагоне для скота вместе с несколькими больными женщинами отправиться в Аушвиц. Там их бросили в барак в отдаленном углу Биркенау и оставили умирать. Тем не менее, большинство из них, засунутые в дальний угол, оказались вне внимания начальства лагеря и выжили. Шинделя самого послали во Флосенбург, где ему, вместе с братьями, пришлось принять участие в марше смерти. Он завершил его живым скелетом, а вот младший Шиндель был застрелен в предпоследний день войны. И таким образом можно оценить события, связанные со списком Шиндлера, хотя Оскар не имел к ним отношения; все это было результат злонамеренной деятельности Гольдберга, который вплоть до последних отчаянных дней октября продолжал поддерживать в выживших ложные надежды.

Каждый по-своему вспоминал о списке. Генри Рознер встал в один ряд с людьми Шиндлера, но эсэсовец заметил его футляр от скрипки и, решив, что Амон ту же потребует музыку, когда его выпустят из тюрьмы, отослал Рознера обратно. Тогда он, пристроив гриф подмышкой, спрятал инструмент под пальто, опять стал в эту очередь и так попал в теплушку. Рознер был одним их тех, кому Шиндлер пообещал спасение, и он всегда был в списке. То же самой произошло с Иеретцами: старый Иеретц с упаковочной фабрики и Хая Иеретц были в списке в роли Metallarbertierin- металлистов. В списке старых работников «Эмалии» оказались и супруги Перльман и Левертов. В сущности, несмотря на все старания Гольдберга, Оскар получил в свое распоряжение большую часть из тех, кого он потребовал, хотя некоторые лица среди них не могли не удивить его. Но столь великодушный человек, как Оскар, не мог возражать, увидев среди обитателей Бринлитца Гольдберга.

Но встречались и более приятные неожиданности. Польдек Пфефферберг, например, представ перед Гольдбергом, был отвергнут им из-за отсутствия у него драгоценностей, хотя и намекнул, что может купить водки - и вообще предпочел бы расплатиться одеждой или хлебом. Раздобыв бутылку, он получил разрешение вместе с ней направиться в казарму на Иерусалимской, где дежурил Шрейбер. Он вручил ему бутылку и попросил его заставить Гольдберга включить его в список вместе с Милой.

- Шиндлер, - сказал он, - если помнит, должен был включить нас.

Польдек не сомневался, что разговор идет о его жизни.

- Да, - согласился Шрейбер. - Вы двое должны попасть в него. - Остается человеческой загадкой, почему такой человек, как Шрейбер, не спросил себя в данный момент: «Если данный человек и его жена достойны спасения, почему его не достойны остальные?»

И когда пришло время, Пфефферберги оказались среди людей Шиндлера. Здесь, к их удивлению, были Хелен Хирш с младшей сестренкой, о спасении которой она все время думала.

В воскресенье, 15 октября, мужчины из лагеря Шиндлера собрались на боковых путях Плачува. Женщины должны были отправляться через неделю. Хотя первые восемьсот человек держались отдельной группой во время погрузки, ибо для них должны были быть поданы отдельные вагоны, всех загнали в состав, где уже содержалось 1300 других заключенных, направлявшихся в Гросс-Розен. Примерно половина предполагала, что так им не миновать Гросс-Розена по пути в лагерь Шиндлера, но многие считали, что прямиком направятся туда. Они уже подготовились к испытаниям долгого и медленного пути в Моравию, предполагая, что им придется сидеть в вагонах, когда их будут загонять на дополнительные пути и томить на развязках. Не исключено, что в таком положении им придется ждать по полдня и больше, пропуская грузы первой срочности. В последнюю неделю выпал снег и похолодало. Каждому заключенному на всю дорогу было выдано по 300 грамм хлеба и на вагон - по одному ведру воды. Для отправления естественных надобностей придется использовать угол вагона теплушки или же, если все стоят, тесно прижатые друг к другу, мочиться и испражняться прямо на месте. Но в конце концов, как бы ни было трудно, они опять окажутся в распоряжении Шиндлера. В следующее воскресенье последние 300 женщин списка погрузились в теплушки в том же самом приподнятом настроении.

Заключенные заметили, что Гольдберг пустился в путь налегке, как и большинство из них. Должно быть, у него были связи за пределами Плачува, которым он оставил свои богатства. Те, которые по-прежнему надеялись, что он сможет содействовать дяде, брату или сестре, освободили ему побольше места, чтобы он мог расположиться с удобствами. Остальным пришлось сидеть на корточках, упираясь коленями едва ли не в подбородок. Долек Горовитц держал шестилетнего Рихарда на руках. Генри Рознер, разложив одежду на полу, устроил на ней девятилетнего Олека.

Путешествие заняло три дня. Порой, во время стоянок, их дыхание сверкающей изморозью оседало на стенках. Воздуха не хватало, но когда удавалось набирать его полную грудь, он отдавал ледяной стылостью и зловонием. Наконец, в сумерках неприветливого осеннего дня поезд остановился. Двери отодвинули, и пассажиры стали торопливо выпрыгивать из них. Эсэсовцы подгоняли их, указывая направление и понося за зловоние из вагонов.

- Все снимать с себя! - орали они. - Все на дезинфекцию!

Сложив одежду, все голыми направились в лагерь. К шести вечера ряды голых людей выстроились на мрачном пространстве аппельплаца. Сюда ли они стремились? Окрестные леса были занесены снегом; почва на площадке обледенела. Это не был лагерь Шиндлера. Они оказались в Гросс-Розене. Те, кто платил Гольдбергу, найдя его взглядами, угрожали ему смертью, пока эсэсовцы в плащах ходили меж рядов, награждая ударами хлыстов по ягодицам тех, кто не мог сдержать крупную дрожь.

Людей продержали на аппельплаце всю ночь, потому что еще не были готовы бараки для них. Лишь в середине утра следующего дня поступило разрешение укрыться под крышей. Говоря об этих семнадцати часах стояния на пронизывающем холоде, выжившие не упоминали о чьих-то смертях. Может, жизнь под надзором СС и даже пребывание на «Эмалии» дало им сил выдержать такую ночь. Хотя ветер был мягче, чем во все предыдущие дни недели, вынести холод было смертельно тяжело. Но они были настолько преисполнены надежды попасть в Бринлитц, что эта одержимость помогла перенести холод.

Позже Оскару приходилось встречать заключенных, которые вынесли и еще более долгие испытания холодом, от которых у них остались следы обморожения. Даже пожилой Гарде, отец Адама Гарде, пережил эту ночь, как и малыши Олек Рознер и Рихард Горовитц.

К одиннадцати утра всех погнали под душ. Польдек Пфефферберг, стиснутый в толпе, с подозрением присмотрелся к рожкам над головой, прикидывая, что пойдет из них - вода или газ. Оказалось, вода; но прежде, чем она хлынула, по рядам двинулись украинцы, исполнявшие роль парикмахеров, сбривая растительность на головах, лобках и подмышками. Приходилось стоять по стойке смирно, глядя перед собой, пока украинец тупой бритвой обрабатывал заключенного. Один из них пожаловался на это.