Список Шиндлера - Кенэлли Томас. Страница 86

Клару Штернберг, женщину, только что разменявшую пятый десяток, отселили от основной группы Шиндлера в помещение, которое можно было бы описать как приют мусульман. Здесь каждое утро умирающих женщин выстраивали возле ворот и производили отбор. Иногда в твою сторону направлялся сам доктор Менгеле. Из пяти-ста женщин, попавших туда вместе с Кларой, сто были «отобраны» в то же утро. На следующее - пятьдесят. А ты румянишь себя аушвицкой глиной, а ты держишь прямо спину, будто бы это может помочь. И ты задыхаешься от необходимости стоять быстрее, чем от удушающего кашля.

После такого отбора Клара окончательно поняла, что больше она уже не сможет ждать, рисковать ежедневно и ежечасно. У нее были муж и сын-подросток в Бринлитце, но теперь они казались еще более недосягаемыми, чем каналы Марса. Она не могла представить ни Бринлитц, ни их в нем. Она бродила по женскому лагерю, ища глазами проволоку под током. Когда их только привезли сюда, ей казалось, что она повсюду. Теперь, когда она понадобилась, Клара не могла найти ее. Каждый поворот приводил ее на очередную раскисшую улицу и ужасал видом однообразных нищенских бараков. Когда она заметила женщину, знакомую по Плачуву, такую же краковянку, как и она сама, она кинулась к ней.

- Где здесь изгородь под током? - спросила она эту женщину.

В том состоянии, в котором она находилась, это был самый естественный вопрос, и Клара не сомневалась, что подруга, если у нее есть хоть капля сострадания к ней, тут же укажет ей путь. Ответ женщины был таким же сумасшедшим, но, по крайней мере, в нем присутствовала более здоровая точка зрения, на которую можно было опереться в этом бредовом мире.

- Не надо кончать с собой на изгороди, Клара, - предупредила ее женщина. - В таком случае ты никогда не узнаешь, что с тобой может быть.

Эти слова всегда служили самым убедительным ответом на попытку самоубийства. Покончи с собой - и ты никогда не узнаешь, чем все кончится. Клару уже совершенно не интересовало, чем завершится сюжет ее жизни. И все же, какая-то нотка в этих словах заставила ее изменить свое намерение. Она повернулась. Снова оказавшись в бараке, она почувствовала, что ею владеет еще большее беспокойство, чем когда она двинулась на поиски изгороди. Но ее краковская подружка своими словами как-то переубедила ее, что выхода в самоубийстве нет.

Определенные неприятности свалились и на Бринлитц. Оскар, который не переставая мотался по Моравии, был в отлучке. По всему краю он покупал кухонную утварь и драгоценности, напитки и сигареты. Порой бизнес его приобретал довольно опасный характер. Биберштейн говорил, что в лазарет в Бринлитце поступали лекарства и медицинский инструментарий, которые не были предметом обычных торговых сделок. Оскар, должно быть, как-то доставал лекарства в учреждениях вермахта или, может быть, на аптечных складах одного из больших госпиталей в Брно.

Какова бы ни была причина его отсутствия, его не было на месте, когда явился проверяющий из Гросс-Розена и в сопровождении унтерштурмфюрера Иосифа Липольда, нового коменданта, который был только рад вторгнуться в пределы предприятия, прошелся по цехам.

Приказ инспектора, полученный из Ораниенбурга, гласил, что все лагеря, имеющие отношение к Гросс-Розену, должны быть очищены от детей, необходимых для использования в ходе медицинских экспериментов доктора Менгеле в Аушвице. Олека Рознера и его младшего братишку Рихард Горовитца, которые считали, что тут-то у них нет необходимости обзаводиться укрытиями, заметили, когда они носились по пристройке и догоняли друг друга, бегая среди заброшенной техники. Здесь же был и сын доктора Леопольда Гросса, не так давно вылечившего Амона от диабета, который помогал доктору Бланке проводить «Акцию здоровья» и у кого на совести были и другие преступления, за которые ему еще предстояло ответить. Инспектор заметил унтерштурмфюреру Липольду, что вот эти-то дети точно не участвуют в производстве боеприпасов. Липольд, невысокий, темноволосый и не такой псих, как Амон, был, тем не менее, истово предан делу СС и не видел необходимости заступаться за это отродье.

В ходе дальнейшего осмотра на глаза попался и девятилетний сын Романа Гинтера. Гинтер знал Оскара еще со времен основания гетто и обеспечивал мастерские в Плачуве металлоломом, собираемым на ДЭФе. Но инспектор и унтерштурмфюрер Липольд не признавали никаких особых отношений. Ребенок Гинтера под охраной был направлен к воротам в компании других ребят. Францу, сыну Спиры, было десять с половиной лет, но он был высок, и по документам проходил как четырнадцатилетний. В этот день он стоял на верхней ступеньке длинной лестницы, протирая высокие окна. Ему удалось пережить этот рейд.

Приказ предписывал отправить вместе с детьми и их родителей, ибо в противном случае существовала опасность, что обездоленные родители могут поднять бунт в лагере. Таким образом, под стражей оказались скрипач Рознер, Горовитц и Роман Гинтер. Доктор Леон Гросс прибежал из клиники, чтобы договориться с СС. Он кипел возмущением. Он старался убедить инспектора из Гросс-Розена, что он относится к тому сорту заключенных, которые пользуются полным доверием, он искренний сторонник системы. Его усилия ни к чему не привели. Унтершарфюреру СС, вооруженному автоматом было поручено доставить их в Аушвиц.

Из Цвиттау до Катовице в Верхней Силезии группа отцов с детьми добиралась на обыкновенном пассажирском поезде. Генри Рознер предполагал, что остальные пассажиры будут враждебно относиться к ним. Вместо этого одна женщина, сочувственно глядя на них, прошла по проходу и дала Опеку и другим по ломтю хлеба и яблоку и посмотрела унтеру прямо в лицо, ожидая его реакции. Тем не менее, унтершарфюрер лишь вежливо кивнул женщине. Позже, когда поезд остановился на станции Усти, он, оставив арестованных под присмотром своего помощника, зашел в пристанционное кафе и принес оттуда кофе и бисквиты, уплатив за них из своего кармана. Рознер и Горовитц вступили с ним в разговор. Чем дольше он длился, тем меньше унтершарфюрер походил на таких своих коллег из тех же формирований, как Амон, Хайар, Йон и другие.

- Я везу вас в Аушвиц, - сказал он, - где я должен забрать женщин и доставить их обратно в Бринлитц.

Так, по иронии судьбы, первыми мужчинами из Бринлитца, узнавшими, что женщин удастся спасти из Аушвица, стали Рознер и Горовитц, сами направлявшиеся туда.

И тот, и другой пришли в восторг. Они сказали своим детям: «Этот хороший человек привезет маму в Бринлитц». Рознер спросил унтершарфюрера, может ли он передать с ним письмо Манси, и Горвитц обратился к нему с той же просьбой, собираясь написать Регине. На клочках бумаги, которые нашел для них унтершарфюрер, были нацарапаны два письма - на тех же листах бумаги, на которых унтершарфюрер писал и своей жене. В своем послании Рознер дал Манси адрес в Подгоже, где они должны встретиться после войны, если оба уцелеют.

Когда Рознер и Горовитц кончили писать, унтершарфюрер спрятал оба их письма в карман мундира. «Кем же ты был все эти годы? - подумал Рознер. - Неужели ты тоже начинал, как фанатик? И ты тоже приветствовал слова, которые твои боги провозглашали с трибун: "Евреи - наше несчастье"?»

Олек уткнулся рукой в сгиб локтя Генри и стал плакать. Сначала он не хотел говорить отцу, в чем дело. Когда наконец он смог выдавить из себя несколько слов, он сказал, что чувствует себя виноватым, потому что из-за него отец попал в Аушвиц.

- Ты умрешь из-за меня, сказал он.

Генри мог утешить его, что-то соврав, но у него не было на это сил. Все дети знали, что такое газ. И они обижались, когда их пытались обманывать.

Унтершарфюрер наклонился к ним. Конечно же, он не слышал слов, но в глазах у него стояли слезы. Олек удивился, увидев их - как удивился бы другой ребенок, увидев кувыркающееся на арене животное. Он уставился на охранника. Его поразило, что такие же слезы он видел в глазах своего отца, словно все они были друзьями по несчастью.

- Я знаю, что будет, - сказал унтершарфюрер. - Мы проиграем войну. А вам нанесут татуировки. Вы будете жить.