Последняя жертва - Болтон Шэрон. Страница 10

С чего бы это Салли стала делиться со мной подробностями личной жизни?

— И через несколько недель у нас не будет вокалистки. Она переезжает на север, я хотела спросить, может быть…

Я продолжала идти.

— Дело в том… — Салли запнулась. — Я знаю, что ты поешь.

Я остановилась и обернулась.

— Я не умею петь.

— Я слышала, как ты поешь. — Она улыбнулась. — Постоянно. Из окна слышно.

— Это играет магнитофон, — сказала я, размышляя над тем, является ли мой дом памятником архитектуры и разрешат ли мне вставить второе стекло.

— Клара, я в состоянии отличить магнитофонную запись от голоса человека, поющего а капелла. У тебя прекрасный голос.

Через плечо Салли я увидела, что Аллан с приятелями выходит из арки ворот, ведущих во внутренний дворик. Салли стояла к особняку спиной, поэтому не заметила, что они остановились, увидев нас. Они столпились, внимательно слушая, что говорит Аллан, который ни на минугу не сводил с нас глаз — главным образом с меня. Я заставила себя не обращать на них внимания и сосредоточиться на том, что говорила Салли. Она была чуть старше меня, ей было лет тридцать с небольшим. У нее были короткие, крашенные в ярко-рыжий цвет волосы, оливковая кожа и орехового цвета глаза. Что там она говорила? Что-то о том, что я слишком громко пою?

— Прошу прощения, я и понятия не имела, что мешаю. — Интересно, кто еще слышал, как я пою? Кто еще слушал мое пение, когда я считала, что нахожусь в полном одиночестве?

— Не говори ерунды. Может, ты попробуешь спеть с нашей группой?

Попробовать спеть? Да я лучше дам отрезать свою руку! Но Салли не имела в виду ничего дурного. Она сделала мне комплимент. Из-за ее плеча я увидела, что группа мужчин продолжила свой путь. Мне захотелось оказаться как можно дальше от них.

— Вряд ли… правда. Спасибо, но…

— Подумаешь над моим предложением? Я бы могла для начала познакомить тебя с остальными участниками группы. Никаких обязательств, никакого давления.

— Ладно, — сказала я: мне казалось, что так легче всего, положив конец этому смешному разговору, убраться восвояси. — Мне пора на пробежку. Спокойной ночи.

Я повернулась к ней спиной и рысью припустила по направлению к дому. Ну и пусть считает меня грубиянкой! Я больше не в состоянии этого выносить. Слишком много людей. Слишком много разговоров. Слишком много внимания к моей персоне. С меня довольно общения! Я мчалась через густой подлесок, прочь от шума и сомнений к уединению и безопасности.

Я не надела ни кроссовок, ни спортивного костюма, но мне было наплевать. Прибавив скорость, я пересекла лужайку, помчалась вниз по Картерс-лейн, а потом свернула в узкий переулок, ведущий в самую нижнюю часть поселка, куда еще можно было проехать на машине. В поселке это место называли Дном. Есть ли у переулка официальное название, я не знала. Дно вело только к одному пустующему дому.

Я продолжала бежать: мимо старого дома, даже не взглянув на него, вниз по узкой, пролегающей через орешник, тропинке, которая вывела меня к березовой роще, и прочь из поселка. Миновала рощу, поле, раскинувшееся за ней. Добежала до реки Йерти, но и не думала останавливаться. Пока не начало смеркаться, я все удалялась от дома.

К этому времени я очень устала. Я уже совершала пробежку сегодня утром, до приключения с гадюкой, и за целый день успела лишь наскоро перекусить. Грудь сжималась, глаза заливал пот, а руки и ноги начали дрожать. Следовало бы замедлить бег и остаток пути пройти неспешным шагом. Возможно, если бы я поступила именно так, ничего бы не случилось.

Весна в этом году была теплая и дождливая. Уровень осадков почти вдвое превышал норму для этого времени года, и узкая крутая тропинка, по которой я возвращалась в поселок, еще как следует не просохла. В паре сотен метров впереди меня ждали лужи с липкой черной грязью. По обе стороны тропинки заросли становились гуще и выше, поскольку к орешнику добавились боярышник, платаны и молодые дубки. Деревья смыкались вверху кронами, образуя бледно-зеленый полог и не пропуская и без того скудный дневной свет. Именно поэтому я не заметила выступающий острый камень среди россыпи камней помельче. Я споткнулась, камень поехал, я подвернула лодыжку и с грохотом упала на землю.

Несколько секунд все, что меня занимало, — это невыносимая боль, пронзавшая лодыжку и ступню. Потом я поднялась, проковыляла несколько шагов и оказалась у ворот владений Уитчеров. Опершись о ворота, я ожидала, пока боль в ноге утихнет и я смогу нормально дышать.

Дом Уитчеров был старым. Построен он был лет триста (а может, и больше). Когда-то здесь было четыре отдельных деревянных строения, расположенных в виде буквы П, которые предназначались для проживания прислуги из соседнего поместья Эшлайн. С годами разделяющие перегородки снесли и четыре хижины превратились в один внушительных размеров дом. Тут уже несколько месяцев никто не жил.

Некогда роскошный сад был запущен, но природа брала свое и даже без надлежащего ухода сад возрождался к жизни. Я уловила тонкий соблазнительный аромат крошечных тюльпанов, растущих между яблонями. Я закрыла глаза, попытавшись не обращать внимания на ноющую лодыжку. Через некоторое время я вновь была в состоянии нормально дышать, а боль немного утихла. Вероятно, обычный вывих. Я открыла глаза и увидела, что из окна второго этажа на меня смотрит Уолтер Уитчер.

Абсолютный бред!

Тем не менее он стоял там, наверху, у третьего окна слева. Это был он, Уолтер, худощавый старик: тонкие седые волосы, выцветшие глаза, обвисшие щеки, темные круги под глазами, седая щетина на подбородке. И знаете что? Я поймала себя на том, что моя рука сгибается в локте — я уже готова была помахать ему в знак приветствия.

Потому что Уолтер, по непонятной для меня причине, был в поселке единственным человеком, с которым я чувствовала себя свободно. Возможно, потому что он, как и я, избегал людей. Он явно тоже не испытывал желания вести пустые разговоры, но всегда был очень приветлив. Для своих утренних и вечерних пробежек я выбирала такое время, чтобы свести вероятность случайных встреч с односельчанами к минимуму, однако я была не прочь повидаться с Уолтером.

Он был милым и добрым старичком. Однажды он принес в нашу клинику раненого кролика. Животное запуталось в рыболовных сетях в саду Уолтера. Кролика я вылечила, и через две недели мы вместе с Уолтером отнесли его к реке и отпустили на волю.

Уолтер всегда смотрел мне прямо в глаза.

Вечером того дня, когда мы отпустили кролика, я, вернувшись домой, обнаружила на своем крыльце букет розовых георгинов. Записки не было, но я отлично знала, в чьем саду растут розовые георгины. Сейчас я стояла рядом с тем местом, где они росли, опусти я голову, разглядела бы в траве их зеленые побеги. Но, конечно, я не могла этого сделать, не могла оторвать взгляда от лица в окне, от лица человека, который умер восемь месяцев назад.

Позади раздался крик, от неожиданности я подпрыгнула и обернулась. Посмотрела опять на дом — в окне никого не было. Лицо… Уолтер исчез.

Я проверила остальные окна. Никого. На воротах на цепи висел большой тяжелый замок. Вероятно, его дужку можно было разогнуть, хотя и с трудом, и уж точно это не по плечу человеку, которому исполнилось почти восемьдесят лет. Живая изгородь по обе стороны от ворот была густой и высокой.

Издалека дверь дома выглядела довольно крепкой. Все окна первого этажа заколочены. Ни намека на то, что кто-то мог проникнуть в дом. А уж Уолтер и подавно.

Еще один крик. Женский голос подзывал пса. Я знала эту парочку. Вдова лет пятидесяти пяти и ее озорная собака-ищейка по кличке Неряха. Я боролась с искушением спрятаться за изгородью и подождать, пока они пройдут. Но я прекрасно понимала, что Неряху не проведешь. Собака мигом меня учует, ее хозяйка увидит, что я прячусь в кустах, — моя репутация чудачки во сто крат укрепится.

Бросив последний взгляд на окна верхнего этажа — никого! — я начала взбираться по тропинке. Показались Неряха с хозяйкой, собака тут же бросилась ко мне. Будучи слишком хорошо воспитанной, чтобы ластиться без разрешения, Неряха подняла на меня свои преданные глаза. Я наклонилась, обхватила ее голову руками и почесала за ушами. Разрешение было получено — собака стала на задние лапы, поставив обе передние мне на плечи. В таком положении мы были с ней почти одного роста.