Скандальный поцелуй - Лонг Джулия Энн. Страница 4

Его смех еще не затих, когда Майлс распахнул дверь пивной. С грохотом захлопнув ее за собой, он зашагал по холмистой почве Суссекса.

Внезапно он ощутил ностальгию по более понятным ему опасностям бразильских джунглей.

Глава 2

Добравшись до дома, Майлс вручил свою шляпу и трость одному из слуг в роскошной ливрее и помедлил в холле, выложенном черно-белой мраморной плиткой, пытаясь представить себе настроение, с которым его предки проходили через эту дверь – хмельные после ночи, проведенной в трактире, ликующие после победы в сражении, скорбящие после похорон в местной церкви или только что обвенчавшиеся, предвкушающие брачную ночь. Рассказывали даже, что один из его передков пришел домой и пустил себе пулю в лоб.

Ему вдруг пришло в голову, что он впервые в жизни не имеет понятия, что чувствует. Всю свою жизнь он стремился к познанию окружающего мира, спокойно, методично и неумолимо разгадывая его тайны.

Но никогда прежде он не был загадкой для самого себя.

Майлс посмотрел на лестницу. Он мог бы подняться наверх, велеть своему камердинеру упаковать вещи и сбежать в Лондон, где он снимал квартиру.

Майлс уже сделал несколько решительных шагов к лестнице, но мысль о предстоящем прибытии леди Мидлбо заставила его замедлить шаг. Яркая брюнетка с роскошной фигурой, замужняя и скучающая, каким-то образом узнавшая о его сексуальных талантах и достаточно дерзкая, чтобы сообщить ему о своих намерениях, она была достаточно умна, так что сумела получить от его матери приглашение на этот прием. Одно только мысль о том, что сулила связь с ней, буквально пригвоздила Майлса к полу. В ней было все, что он находил желанным в женщинах.

Эти колебания оказались роковой ошибкой, давшей возможность его матери перехватить Майлса на полпути.

– Дорогой, твой отец хотел бы поговорить с тобой, – сообщила она, войдя в холл.

Майлс замер, неприятно удивленный. Мать же подставила ему щеку, и он, очнувшись, запечатлел сыновний поцелуй на ее мягкой надушенной щеке. И тут мать снова удивила его, расцеловав в обе щеки – словно она извинялась за тот факт, что ему придется говорить с отцом.

Он всегда ставил своего отца в тупик. Конечно, многие отпрыски состоятельных семейств баловались со скуки естественными науками, но Майлс, к огорчению отца, был решительно настроен стать энтомологом. «Насекомые и прочая чепуха» – так Айзайя Редмонд отзывался о деле всей его жизни. И Майлс знал, что если бы он не отправился в долгое путешествие, полное опасностей, лишений, встреч с людоедами и любвеобильными женщинами, разгуливающими с обнаженной грудью, то его отец считал бы, что он не оправдал его надежд.

Впрочем, до исчезновения Лайона это не имело ни малейшего значения.

Именно по этой причине отец упорно отказывался представить идею финансирования следующей экспедиции Майлса солидной группе инвесторов, объединенных в клуб «Меркюри». Но не было случая, чтобы Майлс не добился того, что он задумал. И он занялся поисками источников финансирования – стучался во все двери и даже попытался соблазнить этой идеей Калпеппера и Кука. Но время шло, не принося ощутимых результатов, и он начинал потихоньку отчаиваться.

– Подожди его в библиотеке, он придет через минуту, – добавила мать.

Заставить ждать – это тоже было в духе Айзайи Редмонда.

– И еще одно, дорогой. Как тебе известно, мы ждем гостей, но мы с отцом вынуждены отлучиться по семейным делам. Боюсь, нам придется уехать завтра утром. Видишь ли, это связано с завещанием, деньгами и собственностью, и твой отец настаивает на том, чтобы утрясти этот вопрос, не откладывая в долгий ящик. Но я все организовала – и размещение гостей, и угощение, и развлечения, и все прочее. Тебе нужно только проследить, чтобы гости наслаждались тут, пока мы не вернемся.

Майлс лишился дара речи. У него вдруг возникло ощущение, что он предпочел бы быть гостем у голодных каннибалов, чем хозяином на светском приеме. Интересно – почему? Ведь он ничего не имеет против этих людей. К тому же у него прекрасные манеры и он способен поддерживать любой разговор.

– Конечно, мама, – кивнул Майлс.

Она похлопала его по плечу, уверенная в том, что он исполнит свой долг. В отличие от Лайона, который, по слухам, увлекся недостойной особой и, как следствие, исчез.

Пока Майлс ждал отца в его кабинете, Синтия, Джонатан и Вайолет вернулись из трактира. И теперь Синтия, оценивая обстановку, стояла посреди комнаты, которую ей отвели.

Все было так тщательно вычищено и отполировано, что каждый предмет мебели – ореховый туалетный столик с зеркалом, гардероб, где горничная Вайолет аккуратно развесила платья Синтии, широкая кровать с пологом, где уместилось бы несколько Синтий, – словно излучал яркое сияние. Но никаких лепных карнизов на стенах, никакой резьбы в отделке камина и самый обычный ковер на полу.

И это был явный контраст с тем, что она видела внизу – от изящной золоченой мебели прошлого века (очевидно, вывезенной из Франции во время революции и, вне всякого сомнения, купленной по дешевке не слишком щепетильными Редмондами у беглых аристократов) до пушистых обюссонских ковров, переливающихся яркими красками, несмотря на свой преклонный возраст.

Иными словами, миссис Редмонд красноречиво указала Синтии на ее место, поселив в этой комнате.

Синтия улыбнулась. Если что и можно было сказать о ней с уверенностью, так это то, что она никогда не уклонялась от вызова.

Одна из занавесок колыхнулась, заставив ее вздрогнуть. Окно оказалось открытым. Хотя ее комната наверняка считалась небольшой, понадобилось некоторое время, чтобы дойти до окна.

Она помедлила, прежде чем закрыть окно.

На небе Суссекса роились мириады звезд, а под ними простиралось темное пространство, размеченное кудрявыми тенями деревьев. На какое-то головокружительное мгновение она снова превратилась в маленькую девочку, сидевшую между родителями в повозке, которая катила ночью по разбитой дороге к их новому дому в Литтл-Роксфорде, а позади оставались тесные комнатушки в Баттерси, в Лондоне, где всегда было шумно из-за многочисленного семейства Джонсов, живших этажом ниже.

Когда же Лондон наконец остался далеко позади, она подняла глаза к небу и увидела падающую звезду.

Тут какое-то движение привлекло ее внимание. В углу окна крохотный паук плел свою паутину.

Синтия отшатнулась и поспешно задернула шторы. Прошло много лет с тех пор, как она спала в комнате, где пауку позволялось вить себе гнездо. Собственно – с Баттерси, где они жили над Джонсами.

В детстве, после смерти родителей, Синтия часто просыпалась от кошмара, в котором падала, падала и падала в непроглядную тьму. Совсем как та звезда. Вцепившись в простыни, Синтия прижималась лицом к подушке, чтобы викарий и его жена не услышали звуки, которые она издавала. Ее пугало вовсе не то, что она ударится о землю – это по крайней мере было бы концом, пусть и несчастливым. Ее пугала бездонная пустота, в которую можно падать вечно.

Охваченная беспокойством, Синтия повернулась к зеркалу. То, что она увидела там, ее безмерно приободрило. В конце концов, она всегда была оптимисткой. К тому же она кое-что сделала, чтобы обезопасить себя от падения.

От знакомой в Литтл-Роксфорде Синтия узнала об одной сварливой старухе из Нортумберленда, проводившей свои дни в инвалидном кресле и всегда нуждавшейся в компаньонках, поскольку она очень быстро исчерпывала их терпение. То была миссис Манди-Диксон.

Синтия написала ей письмо, предложив свои услуги, и дала адрес Редмондов. Воистину это было признанием того, что она находилась в отчаянном положении.

Одна только мысль о миссис Манди-Диксон привлекла ее к гардеробу – хотелось сделать то, что превратилось для нее в привычку в последние недели. Вытащив свою сумку, она встряхнула ее и услышала слабый звон. Непохоже, чтобы несколько оставшихся шиллингов вдруг расплодились, дав жизнь потомству… Тем не менее только это трогательное звяканье отделяло ее от нищеты. И от миссис Манди-Диксон.