Твой силуэт в очертании света (СИ) - Капаль Валя. Страница 21

— Ну… — сказала Нинель чуть неловко. — Теперь ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо.

— Я и так знал о тебе больше, чем кто-либо.

— Твоя правда.

Улыбка расслабилась, в глазах заискрился свет. Сердце Мирея выдало кульбит и рухнуло вниз, а после взметнулось обратно и застучало с такой силой, что дрожь пошла по телу. Он протянул к ней руки, бережно дотрагиваясь дотонких пальцев.

Едва они соприкоснулись — во взгляде тут же что-то поменялось, словно его затянуло поволокой дурмана. Его чувства так ярко отзывались в ней, и оттого разгорались ещё пуще — и как замкнутый круг эйфории, оборот за оборотом, до полной потери сознания и связи с материальным миром.

Как во сне он поднял её узкую ладонь и положил себе на грудь. Накрыл своей, вжимая немыслимо крепко. Стучит. Слышишь? Возьми его. Оно твоё.

Взгляд ослеплённых чувствами глаз медленно переполз на держащую его сердце ладонь. Пальцы мелко подрагивали, как и белёсые ресницы на полуопущенных веках. Завораживающая картина.

Нинель пришла в движение. Мягко перехватила его руку, потянула наверх. И положила себе на грудь, туда, где под рёбрами заходилась в истошном биении жизнь. Отдала ему… своё сердце.

Толчки пульса слились в единый ритм. Раз, два, три. И вдруг по их рукам, от сердца к сердцу, протянулась тонкая золотистая лента, связывая их воедино. Разгоревшись на миг ослепительно ярко, она истаяла, но не исчезла. Эта нить, соединившая сердца и души, стала незримой, но прочной связью. Они оба это почувствовали.

Тонкими-тонкими лучиками в Мирея полились её чувства. Они оплетали его и проникали внутрь, в самую глубину. Он «услышал» её душу и это… высшая форма блаженства.

Глава 10. Сото Лала

— Похоже, в городе фестиваль, — как бы между прочим обронил Мирей, скосив на неё глаза. А взгляд такой — лукавый-лукавый, и веет прямо в душу почти детским озорством.

Вообще-то, они явились в Долину отдыхать. Последняя неделя выдалась особенно трудной, и времени на восстановление толком не было. Но звуки, лившиеся из города, привлекли внимание.

— Да, — сказала Нинель и тяжко вздохнула, приподняв плечи. — Как жаль, что мы не сможем на него попасть.

И стрельнула глазками в ответ — обязательно округлившимися, как у несчастного котёнка.

Мирей рассмеялся, запрокинув голову. Нинель засмотрелась. Три месяца уже смотрела, и всё не могла наглядеться.

— А если так? — промолвил он и протянул руку, касаясь её скромного белого платья, которое сразу начало меняться, окрашиваясь в яркий синий с позолотой вышивки. Юбка укоротилась — теперь она едва прикрывала колени, стала пышной, а руки охватили рукава-фонарики, что спускались до локтя, оголяя плечи. Теперь она ничем не отличалась от обычной нарядной женщины, собравшейся на праздник. Разве что причёска была простовата — женщины в Сото Лала не очень-то жаловали косы.

Её тряпичные сандалии, что протёрлись уже спустя две недели до дыр во всех местах, Мирей давно заменил на удобные кожаные туфли — и их, в отличие от платья, он не из чего не преобразовывал, а сшил сам. И да, она оказалась права — вышивку на своих нарядах он делал совершенно самостоятельно. Рукодельник.

Закончив с её одеждой, он коснулся своего плаща, что обратился коротким коричневым сюртуком поскромнее. Над собой Мирею пришлось постараться сильнее — видоизменить и сапоги, и меч, что стал крошечным острым ножиком, припрятанным в недрах сюртука.

— А так — другой разговор. Не хочется опять от Инквизиции бегать. Это хоть и было довольно весело, но всё же утомительно.

Они ступили в город. За её плечами висела лютня, перехватывая кожаным ремнём в цвет туфель грудь. Мирей оказался старше неё на добрую сотню лет, и за свою долгую жизнь овладел не одним ремеслом. Когда Нинель впервые услышала то, как запели струны скромного инструмента в его руках, не смогла сдержать своего восторга. Волшебные звуки пленили её до такой степени, что на несколько прекрасных минут она впала в забытьё. А когда очнулась — Мирей перестал играть и нежно трепал по щеке в попытке привести в чувство — оказалось, что она настолько утратила контроль над своими силами, что засеяла всё вокруг кристальными цветами. Энергия жизни излилась из неё мощным потоком — лес вокруг зазеленился пуще прежнего, цветы распустили едва назревшие бутоны. Лес дышал, и в каждом его вдохе слышалось бесконечное счастье населявших его жителей. Раненные животные исцелились, больные деревья наполнились живительной влагой, раны на их коре затянулись. А тонкий ручей, текущий неподалёку, теперь серебрился на солнце — и каждый, припавший к нему в жажде, поправлялся. Она почувствовала всё это, едва коснулась земли. «Ты — истинная дочь Неба, — сказал ей Мирей тогда. — Богиня, дарующая жизнь и благоденствие. Будь я человеком, то поклонялся бы именно тебе». Он не был человеком, но тоже избрал для себя веру. Так же, как и она. И верой этой стала любовь.

Му-зы-ка. Одно из явлений искусства, которым были так увлечены люди, и которое так сильно понравилось Мирею, что он научился играть сам. И обучил её. Теперь музыка стала неотделимой частью её сущности. Она вошла в её душу, слившись с образом Мирея воедино.

Когда Нинель играла на лютне, то испытывала небывалое чувство наполненности. Свободы. Счастья. Всё то, что подарил ей Мирей, нашло в музыке свой отклик. У неё не получалось проигрывать заученные мотивы, раз за разом она меняла их, рождая новые мелодии. Мирей любил слушать, как она играет. А Нинель любила играть для него — единственного и неповторимого слушателя, впитывая сливающиеся в бурный поток эмоции, все, до малейшего отголоска.

Она играла его душу, и он чувствовал это, хоть и дивился каждый раз, что она слышит его таким. «Глупый, глупый Мирей, — говорила она, ласково проводя ладонью по щеке. — Ты гораздо прекраснее, чем думаешь». И он верил ей.

Город пестрел, сверкал и тонул в людском гомоне. Они шли по узким улочкам в направлении центральной площади, рассматривая витрины. Какой же необычной, разнообразной была человеческая жизнь! Лишённые каких-либо божественных способностей, люди научились делать руками просто потрясающие вещи. То и дело она останавливалась у какого-нибудь особо интересного лотка, засматриваясь на диковинные изделия мастеров и мастериц, выставленные на продажу.

Но вот до неё донеслись звуки — волшебные звуки музыки, издаваемые незнакомыми инструментами. Она схватила Мирея за руку и потянула за собой — туда, откуда лилась магия. Как вдруг… к музыке присоединился чистый, высокий голос — он выводил мелодию, инструменты дополняли её, вкупе создавая совершенно чарующую композицию. Нинель прислушалась — она смогла разобрать часть слов, что складывались в красивую, но печальную историю любви.

— Что это? — прошептала Нинель, остановившись и прижав ладонь Мирея к груди.

— Это называется баллада, разновидность песни. Песня — это стихи, положенные на музыку и пропетые человеком.

— Невероятно. Но почему же так печально?

— Так уж принято. Баллады в основном всегда грустные. Людям почему-то нравится. А тебе?

— Я бы лучше послушала что-нибудь более весёлое. Такие песни бывают?

— Всякие бывают. Пойдём дальше?

— Да.

Они дошли до конца улицы и вышли на широкую площадь, увенчанную фонтаном со статуей Матушки посередине. Перед фонтаном стояла специально построенная для фестиваля сцена. На подмостках расположился небольшой оркестр — Нинель привстала на носочки, чтобы за толпой народа рассмотреть получше инструменты — а посередине стояла красивая женщина, исполняющая песню. Медленная музыка текла над площадью, обволакивая её магической дымкой. По краям стояли разномастные лотки со съестным и сувенирами, а люди разбились на пары и мудрёно двигались, держа друг друга за руки, либо же слившись в объятии. Это Нинель знала. Танцы.

Со стороны Мирея полоснуло чем-то ярким, захватившим его мысли. Он обернулся к ней и, склонившись в поклоне, подал руку, приглашая присоединиться к празднеству. Он жаждал этого так сильно, что это его устремление само толкнуло ближе, заставляя подать руку и увести себя в людскую гущу.