Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей. Страница 95

— Это неважно! — парирую я — Вы безоружный пошли против вооружённых террористов, выполняя свой долг полицейского и мужчины! Спасибо Вам, месье Голон, спасибо Вам, месье Бауэр. А вот без Вас, месье Бауэр, мы бы обзавелись лишними дырками в своих организмах!

Вчетвером обнимаемся на сцене, а оркестр вдруг заиграл «Интернационал». Всё правильно: француз, немец и два русских сорвали теракт. Стадион дружно встал и люди стали подпевать. Запели и мы, я — со слезами на глазах, другие — не знаю, не видел. То ли от беготни, то ли от нервотрёпки, мне становится нехорошо. Слабость, какие-то болевые ощущения…

— Юра, у тебя кровь! — вдруг отчаянно кричит Катя.

— Кровь?

Оглядываю себя. Действительно, слева по рубашке расплывается тёмное пятно. Рубашка у меня тёмно-бордовая, кровь на ней не видна. Увидев дырку на рубашке и кровь вдруг чувствую сильную боль, да такую, что темнеет в глазах и я начинаю заваливаться набок.

Спустя четыре часа за нами прилетел советский санитарный самолёт. В Ан-24 погрузили Дина, находящегося в медикаментозном сне, а вместе с ним Францию покинули и мы с Катей. Катя в кресле, а я на носилках. Как показал рентген, у меня сломаны два ребра и их осколки угрожают сердцу. А боль, как объяснили врачи, я не чувствовал из-за шока.

Дин получил четыре тяжелейших ранения: в шею и в плечо навылет, и две пули в грудь, одна из которых застряла, а другая вышла из спины раздробив ребро. Французские врачи провели первичную обработку ран и развели руки: больше они сделать не в состоянии и пациент скорее всего умрёт. Советские врачи с ними не согласились, и вот мы летим в Белиц-Хайльштеттен, главный советский военный госпиталь на территории ГДР.

На аэродроме нас ждали санитарные машины, и очень скоро мы оказались в операционных. Со мной возились не слишком долго, около двух часов. Как мне потом сказали, пришлось удалить осколки ребра, а оставшуюся часть укрепить титановой спицей. Ну и осталось залечить контузию внутренних органов: вещь крайне неприятная, но в условиях советского военного госпиталя отнюдь не смертельную.

А вот с Дином бригада хирургов провозилась очень долго — почти всю ночь и до двенадцати часов следующего дня. Можно не перечислять того, что сотворили врачи: собственно говоря, они сотворили чудо. Раненый, который просто обязан был умереть, остался жить. Единственное, о чём волновались врачи — это связки. Пуля пробившая шею, прошла в опасной близости от связок и теперь неизвестно как повлияет на голос шрам, после того как заживёт эта рана. Спасибо уже и на том, что не был повреждён позвоночник. Повезло.

Я полежал сколько положено, в реанимации, и был переведён в палату. Конечно, сначала меня запихали в отдельную, «генеральскую». Я там полежал какое-то время, да и попросил перевести меня в общую палату. Врач, с которым я говорил, хотел послать меня подальше, мол, без сопливых скользко, но Сергей протянул ему визитку, и всем стало всё понятно. Меня тут же перевели в общую палату для младших офицеров.

Компания собралась душевная: десантник, два танкиста, два мотострелка и топограф. Поголовно все с переломами нижних конечностей, один я с огнестрелом, отчего парни посматривали на меня весьма уважительно. Познакомились. У всех оказалось одинаковое звание, старшие лейтенанты, один я рядовой необученный, зато со мной мой охранник. Сергей спит вместе с нами в палате, а Антон остался во Франции, с Ириной Сергеевной, так решило руководство.

В первый же день к мой кровати приковылял один из пехотных старлеев, Лёва Рохлин.

— К тебе можно?

— Рад гостю. Присаживайся! — киваю на стул.

— Нам сказали, что эти костыли придумал ты. Правда или врут?

— Правда. Только придумывала целая команда: я, мой отец, сестра и врач.

— Угу. Врач, как я понимаю, подключился в полуфинале?

Это что? Молодой человек решил вбить клин между нами? Но в таком случае, он это сделал крайне неловко. Отвечаю максимально сухим тоном:

— Борис Иванович очень порядочный и достойный человек. Он взялся совершенствовать наши подвесные системы для обучения ходьбе, коляски, носилки-каталки, кресла-каталки и многое другое. Ты же понимаешь, что именно специалист учитывает все мелочи.

Рохлин спокойно дослушал до конца и завершил свою мысль:

— Я почему спросил: мне кажется, что ваш костыль с локтевым упором самую малость недодуман. Как раз не хватило врачебного взгляда.

— Что нужно усовершенствовать?

— Да самую малость. В вашем костыле стоит только концевой амортизатор из резины, а нужно добавить ещё один, внутренний. Пружинный, а лучше — гидравлический.

— Понимаю. Но ты понимаешь, что тогда стоимость костыля увеличится вдвое?

— Понимаю. Однако такие сложные костыли потребуются в малых количествах: для госпиталей вроде этого, да для отделений в больницах. Понимаешь, Юрий, я поначалу очень остро чувствовал каждый шаг, амортизатор недостаточно гасил отдачу. То есть, такой костыль нужен только поначалу. А дохаживать можно и с обычным.

— Убедил, Лёва. Рисуй схему установки амортизатора, а я напишу сопроводительное письмо Борису Ивановичу. Я полагаю, такая разработка будет зарегистрирована как изобретение. Твоё изобретение.

Старлей просиял. Имя этого офицера смутно напоминает мне военного деятеля времён Перестройки, вернее, чуть позднее. Но кто был тот генерал (кажется, всё-таки генерал а не полковник), чем он отличился и как закончил свой жизненный путь не знаю.

— Юра, — подаёт голос Сергей — ты хотел тренировать пальцы. Чем будешь заниматься?

— Спасибо за напоминание, Серёга. Давай что попроще, гитару.

Кровати в этом госпитале самые совершенные — с регулировкой постели в любом положении. Медсестричка, по просьбе Сергея, устанавливает ложе кровати так, что я оказываюсь в положении полулёжа.

— Ну что, товарищи офицеры, вы не возражаете, если мы с Сергеем устроим репетицию? А вообще-то, если хотите, могу вас чему-нибудь научить.

— Эта… Юра… А если мне медведь на ухо наступил? — поднимает руку десантник.

— Ты любишь петь, Валера?

— Конечно.

— Значит и играть научишься. На конкурс имени Чайковского тебя вряд ли пригласят, но ты же не расстроишься?

В ответ — здоровых смех.

— Ещё одна проблема! — топограф зрит в корень — Как быть с музыкальными инструментами? Если покупать, то боюсь, ни у кого нет столько марок.

— Вопрос простой. — отвечаю я — Мне выплатили гонорар за выступление во Франции, так что деньги есть. Сергей купит гитары на всех, а вы мне отдадите рублями. Такой вариант всех устроит?

Устроило всех. Сергей взял машину, съездил в музыкальный магазин и вот в палате появилось шесть новеньких «Музима Резоната». Чехлы и подставки следуют в комплекте.

Десантник Валера трогает струны:

— Ребята, я действительно научусь играть?

— Если будешь стараться. — на полном серьёзе отвечаю я.

— Вообще-то начинать учиться сразу на «Музима», это злостное пижонство. — бормочет Дима-топограф — Следовало бы начинать с чего попроще.

Пока переговаривались, все собрались вокруг моей кровати и

— Отставить разговоры! — командую я — Для начала мы будем разучивать песню «Группа крови». Вещь сложная, не без того, зато потом будет сильно легче. Смотрите на меня внимательно, показываю, как правильно держать инструмент.

Повидать Дина меня пустили только спустя две недели: всё это время его держали в состоянии сна, уж больно тяжёлыми оказались раны. Дин сильно исхудал, хотя, казалось бы, куда дальше — он и раньше был худощавым.

— Здравствуй, брат! Я вижу, ты борешься?

— Здравствуй брат, борюсь. — еле слышно отвечает Дин

— Больному категорически нельзя разговаривать. — жёстким тоном говорит присутствующий врач — Можете рассказать ему новости, но отвечать я не рекомендую.

— Хорошо, доктор. — послушно говорю я, а Дину поясняю — Ты, брат, две недели пробыл между жизнью и смертью, так что буду рассказывать только приятные новости.