Звезда заводской многотиражки 4 (СИ) - Фишер Саша. Страница 7

Глава четвертая. Чужой среди своих

Я изобразил на лице удивление и радушие. Сдержанное такое и вежливое. Пока было неясно, какого рода знакомство нас связывает. К счастью, в прихожую вышли еще несколько человек. Взрослые дядьки с не очень серьезными лицами. И началась обычная канитель встречи. Что да как, давно не виделись, раздевайтесь и к столу. И все такое. Как и полагалось по субординации, я вел себя тихо и вежливо, как хороший мальчик. Оглядывался с любопытством, все-таки я впервые оказался в настоящем обиталище художника.

Студия представляла собой здоровенный квадратный зал высотой в три этажа. Но при этом прихожая была как у обычных квартир, а на контрасте с основным помещением, казалась еще меньше. Рядом с входной дверью было еще две — туалет и ванная. Короткий коридор вел на крохотную кухню, куда, впустив нас, и вернулся рыжебородый незнакомец. Он там колдовал с духовкой, готовил какое-то секретное блюдо. Так что захлопнул дверь и никого не впускал. Впрочем, кухня была настолько маленькой, что когда рыжая борода туда вошел, места для кого-то еще там не осталось.

А вот в большом зале было, что поразглядывать. Сразу было понятно, что обитает в этом месте человек творческий.

Под самым потолком на белой стене была закреплена здоровенная виолончель. Кажется, инструмент таких размеров называется «контрабас». Еще стены украшало множество картонных шляп разного размера и формы — от похожих на привычные ковбойские до причудливых, островерхих, украшенных искусственными цветами, игрушечными машинками и кораблями. Что это? Костюмы с какого-то карнавала? Или хозяину нравится клеить шляпы из картона в свободное от работы время.

Кстати, работа тут тоже имелась, хотя заметить мольберт за всем этим множеством странного, было не так-то просто.

На противоположной стене висел кладбищенский венок с траурной лентой «От товарищей». Шутка такая?

В центре стояли здоровенные водолазные ботинки. А рядом на стуле лежал шлем от этого же костюма. Вдоль стены по росту выстроились семь высоких ваз, формой отдаленно похожих на греческие амфоры. В последнюю, самую маленькую, мне примерно по пояс, воткнут букетик из бумажных цветов, на лепестках которых что-то было написано.

На обшарпанном комоде, тоже в ряд по росту, стояли гипсовые бюсты Ленина. И уменьшенная копия безрукой Венеры Милосской.

С потолка на тросиках свисала модель кукурузника.

Ну а стол для дружеской попойки организовали в переднем правом углу. Только он здесь был не занят никакими инсталляциями. Если, конечно, не считать лестницы вдоль стены. Вела она к закрытой двери под самым потолком. Либо спальня там, либо склад всяких инструментов.

Само застолье пока еще не началось, ждали, когда все соберутся. Не было в том числе и хозяина студии. Он всех впустил и убежал по каким-то срочным делам.

Так что гости бродили по комнате, вели неспешные разговоры, хлопали друг друга по плечам, дурачились и иногда вспоминали, что неплохо бы выпить.

С кухни доносился весьма аппетитный запах и вдохновенное пение рыжебородого. Пел он довольно фальшиво, зато с энтузиазмом.

Я присел на диван чуть в отдалении от стола. Блин, в таких местах все-таки не очень понятно, это обычный диван или какой-нибудь культурный объект, поставленный сюда для вдохновения. На вид вроде был обычной обшарпанной книжкой. Будто хозяин студии подобрал его на ближайшей свалке и приволок сюда, когда нужно было на чем-то положить внезапно приехавшего гостя.

Как Феликс меня предупредил, я был единственным случайным человеком в этой слаженной компании. Были тут исключительно мужчины, разумеется, все меня старше.

Отец Веника Анатолий оказался высоким, худым, с просветленным таким лицом. Не разочаровал, в общем. Именно так настоящий художник и должен выглядеть с моей точки зрения. К тому же, он был не просто художником, а человеком, внесшим немаленький вклад во внешний облик Новокиневска. Многочисленные мозаичные панно, когда-то украшавшие дома и дворцы культуры города, вышли именно из-под его рук. В антисовеском угаре девяностых многие его работы были разрушены, но сохранилось тоже не мало. Кое-что даже реставрировалось.

Компания была действительно небольшой. Вместе со мной нас было десять. Возраст плюс-минус один и тот же — где-то слегка за сорок. Ни одного чиновника, партийного деятеля или номенклатурного работника. Кудрявый верзила в джинсах и свитере крупной вязки, похожий на звезду фестивалей авторской песни — физик-оптик, глава лаборатории в НИИ. Полный красномордый дядька, любитель рассказывать несмешные политические анекдоты, — врач-онколог. Элегантный франт, похожий на итальянского мафиозо — декан исторического факультета в университете. Вот этого последнего я даже застал, когда поступал. А потом он переехал не то в Израиль, не то в Аргентину.

Пили херес от «Молдвинпрома» и горькую настойку «Зубровка», с суровым зубром на этикетке.

— А как же коньяк? — шепотом спросил я у Феликса, когда он залихватски замахнул стопку настойки и потянулся за сосиской, чтобы закусить.

— Традиция, Иван, такова традиция! — ответил Феликс. — Уже почти двадцать лет мы собираемся, и напитки всегда были только эти, и никакие другие.

— Не поспоришь... — пробормотал я. — Но ведь у традиции должна быть причина? Почему-то же так сложилось?

— Это с клуба водников повелось, — через стол ответил кудрявый бард без гитары. — Мы же как сдружились? Пришли учиться ходить под парусом на катамаранах. Ездили вместе на ралли во студенчестве, собирались вместе чинить наши «альбатросы», баллоны заклеивать, заплаты на паруса пришивать.

— Хм, не знал, что вы любители парусного спорта! — сказал я.

— Да никакие мы не любители, — отмахнулся кучерявый. Поигрались чуток и перестали. Гриша был самым крепким орешком, года три еще занимался после того, как все мы бросили уже. Унесли из парусного кружка самое ценное, что было можно — людей!

— Отличная история, — усмехнулся я. — Только херес и зубровка-то тут при чем?

— Это у нас были напитки посвящения в водники, — вступил в разговор «мафиозо». — Нужно было одну выпить, второй запить. И не перепутать.

Компания расхохоталась, все заговорили одновременно, припоминая истории с перепутываниями, с умением и навыком пить медицинский спирт в особенно экстремальных условиях сплава по горной реке, спорить, какая зубровка более настоящая, и должна ли внутри бутылки плавать травинка.

Рыжебородый, наконец, покинул свое кухонный алтарь и внес в студию противень с запеченным под сыром мясом.

Сел он от меня в другом конце стола, но иногда поглядывал. Довольно дружелюбно.

За едой обсуждали политику. Буквально вчера в США выбрали нового президента — Рональда Рейгана.

— Это каким местом нужно думать, чтобы актеришку какого-то выбрать, а? Еще и третьесортного наверняка!

— А что это третьесортного? Ты может еще и фильмы с ним видел?

— Ни одного! А был бы знаменитый, наверняка бы видел.

— А вы представьте, если бы у нашим генсеком стал Миронов!

— Лучше Никулин тогда!

— Никулина жалко!

— А Миронова нет? Нееет, пусть лучше в кино снимается. Каждый должен заниматься своим делом.

— Сиськимасиськи, — хохотнул красномордый. — Кстати, анекдот свежий хотите? Что такое: четыре ноги, сорок зубов? — Крокодил. — А сорок ног, четыре зуба? — Брежневское политбюро.

— А я другой анекдот знаю! — заявил рыжебородый. — Леонид Ильич, какое у вас хобби?

— За двадцать сантиметров будет!

— Да нет, я имею в виду ваше увлечение!

— А, собираю о себе интересные анекдоты.

— И какие успехи?

— Уже три с половиной лагеря собрал.

Смех стал громче.

— Так, товарици! — хозяин студии поднялся во весь свой долговязый рост и погремел мешочком с деревянными бочонками. — Пока все мы на ногах и с головой, надо сыграть в лото.

Суть игры я примерно помнил. Мне сунули картонную карточку с цифрами в разных квадратах. Теперь ведущий будет доставать из мешочка бочонки и озвучивать номер. А если этот номер есть на моей картонки, нужно было как можно быстрее это выкрикнуть, чтобы забрать бочонок себе. Побеждает тот, кто первым закроет все числа на своей картонке.