Чары дракона - Керр Катарина. Страница 77

– Ты слишком много времени провёл рядом с Саламандром и его пламенным воображением.

– Может быть. Просто все эти слухи о Старце… Даже мой начальник в Валанте обычно говорил, что половина слухов не может быть правдой, однако он не умел отличать ложную часть от правдивой. Но, с другой стороны, проклятое Братство никогда не сообщало нам больше, чем требовалось для выполнения работы.

– Я до сих пор не понимал, насколько сильно ястребы ненавидят Братство. У нас дома, в Дэверри, мы всегда предполагали, что вы работаете рука об руку.

– Только когда нам платят, мой господин. Говорят, Братство положило начало иерархии ястребов – сотни лет назад, когда на островах свирепствовала чума и царил беспорядок. Архонты были слишком заняты, чтобы беспокоиться о тёмных ложах. Однако я не знаю, правда это или нет. Если даже это и правда, то очень быстро Братство и ястребы разошлись.

– Вероятно, это было неизбежно.

– Вероятно, – Гвин поднял голову, в его глазах застыла боль. – Мой господин, вы можете вылечить Родри? Можете ли вы исправить то, что с ним сделал тот ублюдок?

Невин задумался – на короткое время – не сказать парню ли какую-нибудь успокоительную ложь.

– Не знаю. И не буду знать, пока не попробую. И не смогу попробовать, пока мы не избавимся от Старца. Мне потребуется время и концентрация сознания. Мысли о том, не собираются ли наёмные убийцы или чёрные мастера посыпаться на нас с неба, разрушают способность человека концентрировать внимание на работе.

Гвин улыбнулся – его рот скривился так, что в улыбке начисто отсутствовало веселье.

– Гвин, ты, вероятно, видел, что произошло. Насколько я понимаю, Барума по большей части использовал физическую боль, чтобы сломить защиту Родри.

– Да. В качестве оружия он пытался использовать также стыд. Он начал мучить Родри, пока мы все ещё находились в Слайте, а пираты стояли вокруг и наблюдали. Они думали, что это развлечение – держать пари на то, сколько боли может вытерпеть серебряный кинжал. – Гвин говорил так спокойно и буднично, что холодок пробегал по коже от этого тона. – Видите ли, мой господин они даже заключали пари! Продержится – не продержится – сколько продержится… Очень интересно.

– А Родри это осознавал?

– Да. Он насмехался над ними – боги, мой господин!.. У него хватило мужества лежать там и шутить с ними, говорить им, чтобы делали высокие ставки, потому что он собирается сделать их богатыми, пережив все то, что изобрёл для него Барума. Думаю, именно тогда я и сломался – когда понял, что я… ну, что я не смогу вынести то, что он с ним делает. – Лицо Гвина стало мрачным. – Барума никогда не применял много пыток за раз. Он пытал его с перерывами – час тут, час там, и так на протяжении дня. Он хотел, чтобы Родри гадал, что ещё с ним произойдёт. Он намеревался растянуть удовольствие. Но тогда же я понял, что это мелкое насекомое боится меня. Поэтому я сидел там, где Барума мог меня видеть, и просто смотрел на него. Барума начинал нервничать и сокращал время пытки. После того, как мы сели на корабль и отплыли из Слайта, он даже принялся потеть. Сломав Родри, Барума желал продолжать развлекаться, но я сказал, что убью его, если он не оставит Родри в покое. Я в любом случае хотел убить его, но корабль кишел пиратами, а платил им именно он. Я хотел, чтобы вы это знали, мой господин. Я в самом деле убил бы его, если бы мог.

– Верю.

– Спасибо. Если бы они убили меня, то они убили бы и Родри, и мы бы ничего не добились. – Гвин снова отвернулся. – Как вы считаете, я сумасшедший? Джилл так считает.

– Я думаю, ты прожил жизнь, которая свела бы с ума большинство людей, но ты добрался до самых врат разума.

– Справедливо. И от меня зависит, открою ли я их, чтобы войти в мир сумасшествия?

– Именно так. Ты учишься быстро, Гвин.

– В основном это из-за того, что я нахожусь рядом с Родри. Ну и также из-за всего этого двеомера вокруг. – На этот раз, когда он улыбнулся, его глаза ожили. – Могу ли я говорить честно, мой господин? Когда я слышал, как Джилл с Саламандром говорили о вас, у меня стыло сердце, потому что я никогда не видел такой силы, как у них, а тут они говорили, что вы – истинный мастер.

– Они мне льстили. Значит, ты увидел, что Джилл сама обладает силой?

– А кто бы этого не увидел, мой господин? Я имею в виду, любой, у кого есть немного знаний, должен быть слепым, чтобы упустить это. А как она оживила двеомерный образ волка и отправила его за Барумой! Она рассказывала вам об этом? Это был очень славный трюк, но Саламандр, казалось, страшно рассердился, когда она это сделала.

Когда Невин понял, что имеет в виду Гвин, то на мгновение потерял дар речи. Он испытывал острое чувство обиды. Наконец-то Джилл изучает двеомер – и она даже не обмолвилась об этом! Гвин поморщился, неправильно истолковав молчание.

– Я никогда не сказал бы вам того, что Джилл не хотела сообщать сама, мой господин. Клянусь, я не хотел предавать её.

– Дело не в этом, – Невин сжал свою обиду в ментальный кулак и потряс её, чтобы та покорилась. – Просто она сделала по-настоящему опасную вещь. Я сказал бы, что Саламандр – не очень хороший учитель. Что не так, парень? Ты выглядишь расстроенным.

– Я просто не понимаю, и все. Вы хотите, чтобы я вам докладывал об остальных?

– Что? Нет, не хочу. Прости! Я просто забыл, как воспримет простые слова человек, который долгое время был ястребом. Послушай, я поговорю с самой Джилл, но я не сержусь ни на неё, ни на Саламандра. То, что они делают или не делают, тебя не касается.

– Спасибо. У меня болело сердце от мысли, что мне придётся говорить об этом. Я не вполне понимаю, чего от меня ждут.

– Несомненно. А теперь тебе лучше отправиться спать. Я и так долго тебя продержал, не правда ли? Если ты вспомнишь что-нибудь ещё про свою старую ложу, то всегда можешь сказать мне утром.

На самом деле Невин хотел остаться один со своей болью и обидой, которые, хотя и притупились, были живы и порыкивали в цепях. Он испытывал удивление, и даже некоторое разочарование в себе. Он, Невин, чувствует себя, как отвергнутый любовник! Невину казалось, что он сотни лет приготавливал великолепный подарок – некий искусно огранённый и отполированный драгоценный камень; столько трудился – и все ради того, чтобы Саламандр выскочил вперёд и вручил Джилл жалкую имитацию, которую купил на рыночной площади, даже не понимая её ценности. «Не будь дураком! – сказал себе Невин. – Имеет значение Свет, а не слуга, который принесёт ей его.» Тем не менее, он подошёл к окну, открыл ставни и долго стоял, глядя в ночь, наблюдая за луной и думая только о своём хирейде.

Джилл постучала в дверь и вошла. Невин знал, что это она ещё до того, как повернулся. Девушка была одета поспешно и небрежно и зевала, что было хорошо видно в свете догорающих масляных ламп. Когда Невин взмахнул рукой и создал шар золотого света, Джилл заморгала, как сонный ребёнок.

– Ты несчастлив, – сказала она. – Я каким-то образом узнала это. Я хотела раньше сказать тебе о том, что изучала двеомер, но времени не было.

Когда Невин почувствовал, как его слепят слезы, то проклял себя, старого дурака. Джилл поспешила к нему и положила ладонь ему на руку.

– Что-то не так?

– О, ничего, ничего.

– Раньше тебе удавалось врать получше.

– Хм, это очень нехорошее выражение! – Он откашлялся и вытер глаза о рукав. – Прости меня, дитя. Я знаю: это пустое тщеславие, но я всегда хотел сам обучать тебя двеомеру.

– Ну, а разве ты не учил меня? Если бы я никогда не знала тебя, и Саламандр пришёл бы ко мне, болтая о магических заговорах и подобных вещах, то я рассмеялась бы ему в лицо – а то и дала бы пощёчину. С того самого первого лета, как мы встретились, ты пытался показать мне, на что я могу быть способна, если у меня хватит ума захотеть этого. Нужно было, чтобы случились ужасные вещи – только это и могло заставить меня посмотреть туда, куда ты показывал. И вот, наконец, я посмотрела.

Хирейд сломался и разбился на куски, как обронённый кувшин. Хотя Невин чувствовал, что по его лицу расползается идиотская улыбка, недостойная их обоих он не мог не улыбаться.