УГРО: операция ’Волкодав’ (СИ) - Тыналин Алим. Страница 18

Шрам продолжал пристально смотреть на него.

— А ты кто такой? Откуда нарисовался? — зловеще спросил он. — Наших людей половину положили, а ты тут как тут. Может, среди нас кто-то в случайности верит? Кто еще, кроме засланной крысы, может появиться в такой момент? Сколько я по лагерям сроков оттарабанил, всегда во время хипеша всякие левые типы возникали. А потом они крысами оказались. Вот зуб даю.

Борзой прикинул, что говорить дальше. Ситуация и впрямь опасная. Стоит Шраму сказать слово и пришельца тут же возьмут на ножи. И никакая пушка не поможет.

Хотя обнадеживало то, что Шрам до сих пор не назвал его крысой напрямую. Значит, у него и в самом деле нет никаких доказательств. Хотя какие тут могут быть доказательства? Значит, надо переть вперед, потому что предъявить нечего.

— Я Борзой. Ты меня впервые видишь, я вас тоже, — ответил Борзой, отодвинул стул от стола и демонстративно уселся на него. — Но это не помешало мне замочить двух ментов, как только я увидел вашу заварушку. Считай, я ваши задницы спас. Может, и твою тоже. Если бы не я, они бы еще больше ваших положили.

Шрам еще с минуту буравил его взглядом. Потом понял, что пока что этот раунд остался за пришельцем. Пока что.

— Это правда? — спросил он у Карася. — Он и правда помог?

Тому ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Хоть он и не видел, как Борзой стрелял в ментов. Но признаваться сейчас в этом было смертельно опасно. Шрам зол из-за провала и готов выместить злобу на первом попавшемся под руку.

— Да, я видел. Застрелил сбоку, — подтвердил Карась. — Да он ровный перец, Шрам! Не местный, прибыл из этого, как его там… О, точно, из Кубышева! У него там тоже нелады с органами.

Шрам кивнул. Здоровяк рядом с ним расслабился.

— Мы люди добрые, — главарь наконец-то кивнул Борзому. — Если ты и впрямь ровный и духовитый, то мы таким завсегда рады. Тем более сейчас, когда нас чуть не положили всех. Пока живи с нами, а мы про тебя порасспрашиваем, кого надо. Если все сойдется, то хорошо. А если нет, то не обессудь.

Борзой тоже кивнул. На большее он и не рассчитывал. Взял со стола колбасу, кусок ржаного хлеба, откусил. Прожевал, запил квасом.

— Благодарствую. Если бы вы мне, братские сердца, еще помогли с доками, я был бы очень…

— Что за доки? — перебил один из мужиков, сидящих тоже за столом. — Ты как-то чудно метешь. Не по-нашему. Вроде по фене, а вроде и нет.

Борзой посмотрел на него и прищурился. Он сейчас вступил в новую банду. Здесь строгая иерархия и волчья законы.

Для того, чтобы показать себя, надо кого-то показательно наказать. Может быть, этот тощий мужик с морщинистым лицом подходит на эту роль? Почему бы и нет?

— Доки — это документы, — ответил Борзой. — А говор мой, само собой, иногородний. Везде свои примочки. Ты не обращайтесь внимания. Или ты предъявить мне что-то хочешь?

Мужчина усмехнулся и выпил водки из стакана.

— Что-то ты и впрямь борзеешь на ровном месте. Недаром тебя Борзой прозвали. Тебе никто еще ничего не предъявляет, что ты бултыхаешься, как дерьмо в канаве?

Вот она, проверка. Такого спускать точно нельзя. Лучше рискнуть и потерять все, чем допустить, чтобы тебя потом чморили. Борзой дожевал колбасу с непроницаемым лицом, потом сказал:

— Там, откуда я родом, назвать человека дерьмом — это косяк. И ты его сейчас как раз упорол.

Мужик покосился на Шрама и усмехнулся. Он думал, что находится в безопасности.

Борзой схватил с края стола кувшин с отбитым горлышком и ударил мужика по голове. Бамц! Кувшин разлетелся на осколки. Мужик упал с табурета, по лицу его текла кровь. Заворочался на полу, пытался подняться.

— Ты че творишь, падла?! — второй мужик вскочил, в руке сверкнула заточка. — Завалю!

Ольга поправила выбившийся локон и снова погляделась в зеркало. Хороша, очень хороша. У мужиков дыхание захватывает при взгляде на нее.

Ну, а как же тут не заглядеться? Зеленые глаза с поволокой, золотистые волосы, медовая кожа, личико белое-пребелое. Выражение пай-девочки, круглой отличницы, комсомолки. Особенно, если очки напялить и косички заплести.

Фигура восхитительная: упругие округлые груди, тонкий стан, широкие бедра. Неудивительно, что с юных лет, как только она расцвела, мужики слетались на Ольгу Морозову, как пчелы на мед. А она этим пользовалась.

— Милый, ты чего такой кислый? — спросила девушка, сладко потянувшись перед зеркалом. — Весь вечер молчишь, как бука.

В комнате она была не одна. Сегодня она ужинала вместе с Кирпичом, теневым правителем города Горького, криминальным авторитетом, чьей девушкой она и считалась. По возрасту Ольга годилась ему в дочери, он был вдвое старше девушки.

Кирпич сидел за столом, пил крепкий чифир, курил самокрутки и думал. Действительно, весь вечер молчал, отделывался на вопросы односложными ответами типа «Да» или «Нет», а то и вовсе не отвечал.

Низкорослый сутулый старик, полжизни провел за колючей проволокой. Каждое слово и действие фильтровал по два-три раза. Глаза черные, живые и блестящие. Волосы седые. Сейчас он думал насчет ситуации в городе.

Ольга подошла, обняла его сзади за шею, поцеловала в щеку. Подумала, что сейчас могла бы его задушить. Хотя, нет, вряд ли. У старика всегда козырь в рукаве. Вернее, заточка. Он бы ее в два счета заколол.

От нежного прикосновения и аромата духов с запахом роз старик очнулся.

— Молчу, потому что думу думаю. — наконец проворчал он. — Ну, ты чего? Покувыркаться захотелось?

Женщин он считал за кошек. Красивые, эгоистичные и гордые создания. Их надо холить и лелеять, но близко к себе не подпускать. Тем более, что воровской закон не позволял сожительствовать с женщиной или, тем более, жениться на ней.

Но на Ольгу Морозову по кличке Клеопатра это правило не распространялось. Она с юных лет была карманницей и зарабатывала на жизнь воровством. Потом попалась, отсидела, но не завязала, а, наоборот, перешла на грабежи квартир и магазинов. Сколотила шайку из трех подручных, держала власть в железных руках. Быстро приобрела известность в преступном мире.

Мужиков меняла, как перчатки. Пока, наконец, не оказалась в постели Кирпича. Старик прикипел к ней душой. И неудивительно. Помимо красивой внешности, Клеопатра обладала и острым умом.

— Покувыркаться всегда успеем, — томно прошептала Ольга. — А вот скажи, что тебя тревожит? Может, я помогу?

Кирпич посмотрел на девушку через плечо. В миру его звали Кирпичев Дмитрий Евгеньевич, отсюда и кличка. Он родился еще в царской России, пережил все передряги первой половины двадцатого века.

И поэтому знал жизнь без прикрас. Еще он знал, что баба иногда может дать хороший совет.

— Я думаю о том, что сейчас беспредела много, — вздохнул Кирпич. — Людская кровь льется рекой.

Клеопатра усмехнулась.

— А ты разве сам мало ее пролил? Тебе ли бояться крови?

Кирпич покачал головой.

— А я не крови боюсь. Я боюсь нашей власти. Сейчас мы кровь пускаем барыгам, а завтра власть за это начнет нам пускать. Тоже по беспределу. Ты власть знаешь. Они могут. И мы им ничего не скажем. Много хороших людей ляжет в землю.

Ольга тоже вздохнула. Что правда, то правда.

— А разве ты что-то можешь сделать? — спросила она. — Власти не будут слушать, поступят, как считают нужным.

— Но наши-то разбойники должны хоть что-то уразуметь! — заворчал старик. — Я их укоротить должен. Чтобы успокоились. А то они совсем распоясались. Вот только они меня не послушают. Они сейчас бешеные, как дикие псы. Укусят даже мою руку. А это урон моему авторитету. Скажут, что я не рулю городом.

Ольга отошла от Кирпича, подсела к столу, выпила ликеру. Тоже подумала.

— Я как-то общалась с профессором физики, — наконец сказала девушка. Кирпич усмехнулся, потому что понял, как она общалась. — Нет, он был молодой и красивый, но потом уехал в Ленинград, а меня не захотел взять, потому что я не понравилась его матери. Зато я украла у них все столовое серебро. Но речь не об этом. Он говорил, что любое затруднение надо делить на составные части, тогда его легче решить.