УГРО: операция ’Волкодав’ (СИ) - Тыналин Алим. Страница 7

— Эй, Крот, а почему Ржавому тот червонец достался? — закричал один возмущенно. Высокий, длинный, худой. — Мы с ним наравне работали. За что такие заслуги?

Крот ответить не успел. Они заметили меня и переполошились. Я достал вальтер, показал им, потом загремел на весь дом:

— А ну-ка руки, сволочи! Пристрелю на месте, кто будет рыпаться!

Это у меня еще давняя привычка. Когда надо, у меня получалось кричать громко и оглушающе. Это как ударить по голове дубиной, обмотанной тряпьем. Слабые духом противники теряются от мощного крика.

Могут испачкать штаны, поднять руки и сдаться. Даже стрелять не надо. Психология, так ее раз эдак.

Но в этот раз психология не сработала. Парни вытащили ножи и бросились на меня с отчаянием обреченных.

Глава 4. Ночная охота

Наверное, я закричал недостаточно громко.

— Куда, сволочи? — заорал я так, что у самого чуть перепонки не лопнули. — Пристрелю, суки!

Один парень, тот самый, что возмущался, прыгнул через перила на лестницу и попытался сбежать вниз. Я тоже стоял на этой лестнице, толтко повыше и мог до него дотянуться. Поэтому я пнул его в спину, пожалуй, даже чересчур сильно. Парень впечатался в стену рядом с входной дверью одной из квартир, ударился головой и медленно осел на пол.

Зато двое остальных бросились на меня с заточками. Обгоняя друг друга, они мчались по лестнице вниз с четвертого этажа, скалили и вправду звериные рожи.

Ну что же, застрелить их? Выстрелить одному прямо в морду, второму в живот. Или для начала хотя бы сделать предупреждение? Вообще, шмалять здесь, в подъезде, в ограниченном пространстве — та еще затея, но ничего не поделаешь. Не давать же себя порезать на лоскуты.

Я поднял руку с пистолетом, выстрелил в бабуина справа. Сначала мне было плевать на предупреждение, но в последний момент пожалел идиота. Выстрелил выше, в стену. Пуля отрикошетила, улетела в сторону.

Грабители остановились. Перекошенные рожи изменились, кажется, только теперь они поняли, что были на волосок от смерти. Я не стал стрелять снова.

Просто шагнул к ближайшему и обрушил рукоять пистолета ему на голову. Получилось быстро и эффективно. Урка приподнялся в воздух, отлетел назад и повалился на лестницу. Нож вылетел из руки, зазвенел по ступенькам.

Второй зарычал, как бешеный пес, поднял руку с ножом, и опять рванулся ко мне. Роста он был невысокого, весь чернявый, с большой тыквоподобной головой, глаза выпученные, нос вытянутый и остренький. Вот же зараза, ушлепок гребаный.

Даже и сейчас я не стал стрелять. Можно было бы, за то, что они кражей талонов обрекли ту женщину на голод, но в этот раз я пока что еще снисходительный. Пользуйтесь моей добротой.

В общем, я поднял ногу и ударил ступней в набегающего на меня грабителя. Даже не ударил, а мощно толкнул. Одной рукой непроизвольно схватился за перила, чтобы не упасть.

Удар-толчок получился, что надо. Попал прямо в живот, нападавший скрючился от боли, отлетел к стене, ударился о нее спиной и упал на пол. Нож тоже выронил.

Я огляделся на валяющихся на лестнице грабителей. Теперь они вовсе не выглядели угрожающими и опасными для жизни. Так, не в меру расшалившиеся детишки, которые слишком устали гонять по детской площадке и улеглись спать, кто где горазд.

Сейчас они лежали неподвижно с закрытыми глазами, только немного постанывали. И это вовсе не эротическое шоу. Я подобрал ножики и взял их с собой. Будут оформлены, как доказательства, ведь они ими наверняка угрожали ограбленной женщине.

Потом пнул ближайшего в бок. Тот замычал от боли.

— Вставайте, твари! Быстрее, у меня мало времени. Кто не поднимется, буду лупить, как тупого барана.

Так я быстро поднял их с пола, выстроил цепью, перевязав руки ремнями и повел вниз. Наручников у меня не было, по-моему, их сейчас во всем городе трудно отыскать. Поэтому пришлось обходиться тем, что под рукой. Кстати, перед тем, как двинуться, я быстро нашел на площадке четвертого этажа женскую сумку, а в ней как раз продуктовые карточки и деньги.

На выходе из подъезда меня встретил дворник с поднятой наперевес метлой. Теперь он перестал строить из себя безучастного типа и с открытым ртом смотрел, как я в одиночку конвоирую трех быков.

— Однако, мое почтеньице, товарищ милиционер! — пробормотал он. — Как вы их стреножили ловко! Наш участковый так не смог бы.

На выходе из двора я встретил сумрачного Судакова. Он так никого и не нашел и с удивлением посмотрел на мою добычу. Потом присвистнул и улыбнулся:

— Ну ты даешь, новенький. Фартануло тебе, однако.

Вместе мы сопроводили задержанных в райотдел. По дороге они покачивались на негнущихся ногах и жаловались, что не могут идти дальше. Судаков подталкивал их в спину.

В дежурке их первым делом встретила та самая пострадавшая девушка. Она бросилась на переднего грабителя с кулаками и осыпала его ударами:

— Гады, чтоб вы провалились, я из-за вас чуть руки на себя не наложила!

Потом опомнилась, бросилась к Судакову, который стоял впереди и принялась с ним обниматься:

— Спасибо вам большое, вы даже не представляете, как я вам благодарна.

Постовой пытался оттолкнуть ее и слабо протестовал, указывая на меня:

— Да я ничего не сделал, это все он! Он их поймал! — но счастливая женщина ничего не слышала и все равно благодарила только его.

Ладно, мне особо благодарностей и не нужно. Достаточно того, что я помог человеку. Пользуясь небольшой суматохой, я потихоньку отошел к лестнице и поднялся на свой этаж, где располагался кабинет уголовного розыска.

Так-с, теперь придется сочинять кучу отчетов об этом пустяковом происшествии. Еще и о применении огнестрельного оружия. Бюрократия, насколько мне известно, и в двадцать первом веке, и в двадцатом обладала великим могуществом.

В кабинете сидел Гущин, что-то быстро писал на бумаге карандашом. Глянул на меня мельком, бросил отрывисто:

— Тебя дядя Коля потерял. Ты куда запропастился?

Я уселся на жалобно заскрипевший подо мной стул. Мне кажется или этот мальчишка решил, что имеет право меня погонять? Устроить нечто вроде дедовщины и показать, что он здесь главный? Ладно, пока что я спущу ему этот тон, но если так будет продолжаться, придется поставить его на место. Мне моя прежняя девушка говорила, что в таких случаях мое лицо превращалось в каменную маску, за которой ничего нельзя прочесть.

— Ходил по делам.

Гущин даже не поглядел на меня.

— Докладывать надо, когда куда-то уходишь. Даже в школе отпрашиваются, когда по нужде отходят. А у нас здесь учреждение посерьезнее школы.

Я пристально поглядел на парня.

— А ты у нас, получается, учительница? Марья Степановна Гущина?

Парень усмехнулся.

— Э, Лом, а вот хамить не надо. Я тебя об элементарном прошу, чтобы всегда знать, где ты находишься и чем занимаешься.

В принципе, его требования были достаточно законны и обоснованны. Вот только мне нравился тон, которым они были изложены. Ладно, чего уж там. Все понятно.

В любом коллективе, стоит тебе там появиться впервые, тебя проверяют на прочность. И лучше сразу показать, что у тебя есть острые зубы и ты можешь отчаянно кусаться, прежде чем «старички» окончательно сядут на шею и будут тобой помыкать.

— Послушай, Антон, — сказал я ровно. — Я тебе отчитываться ни в чем не обязан. Я подчиняюсь только Огородникову. И прошу тебя зарубить это на носу.

Гущин ухмыльнулся. Положил карандаш, поглядел на меня.

— Ух ты, какой грозный. Ладно, постараюсь запомнить твои слова. Я их запомню, хорошо запомню. Зарублю на носу, как ты говоришь.

Мы молча сидели, глядя друг на друга, когда вошел Молчанов. Юшков так и до сих пор и не появился. Дядя Коля подошел к своему столу, достал кобуру с пистолетом и нацепил на пояс. Оглядел, поправил, чтобы было удобнее.

— Ломов, ты уже пришел? Пойдем скорее, мы уезжаем. Шнурок ждать не будет.

Мы вышли из кабинета, Гущин снова принялся выводить на бумаге свои каракули, при этом на губах у него блуждала легкая улыбка. На меня он предпочитал не смотреть, хотя из-за моей массы меня трудно было не замечать.