Идеал - Ахерн Сесилия. Страница 4

Дед попытался ее отговорить. Рано еще поджигать, продукты не готовы, сначала нужно их завернуть. На это понадобится время. Ничего, говорит она, времени у нее сколько угодно. Пусть дед готовит еду, распорядилась она, однако ее вовсе не еда интересует: она твердо решила меня подпалить. Велела деду заняться костром. Она его не спрашивает – она приказывает. Ей известно, что угощаться тут некому, кроме кучки Заклейменных, а с их планами она считаться не должна.

Это произойдет прямо сейчас.

Теперь дрова падают мне на ноги. Дедушка тянет время, болтает, дурачится, разыгрывает из себя вздорного старика.

– Туда еще, – велит Мэри Мэй.

Прямо на грудь.

Не могу дышать. Не могу дышать! Я прикрыла глаза и попыталась в воображении перенестись вновь на яхту. Мой день рождения, шоколадное фондю, музыка, бриз, та, какой я должна была стать, не та, которой я стала. Перенестись мыслями подальше отсюда – но исчезнуть не удается. Я здесь и теперь. Сверху навалены дрова, кончается воздух.

Мэри Мэй торопит. Если меня поймают, то и деда накажут. Я делаю медленные глубокие вздохи, чтобы не пошевелить брезент и дрова.

– У меня есть зажигалка, – говорит Мэри Мэй.

Дедушка смеется. Громко, от души хохочет.

– Нет, это не годится. Инструменты у меня в сарае. Оставайтесь тут с Дахи, я скоро вернусь.

Он специально так говорит. Как будто притворяется, как будто врет. Умный у меня дедушка. Она подумала, он что-то пытается от нее скрыть, там в сарае есть что-то или кто-то, чего она не должна видеть. Уж очень он настаивает, чтобы она оставалась пока с Дахи, и конечно же Мэри Мэй забывает на время о яме, настаивает: нет, она тоже пойдет в сарай. Сейчас она уйдет, а Дахи поможет мне выбраться, скинет часть дров.

Но нет, она зовет стражей и отправляет их с Дахи собрать всех Заклейменных сюда, к яме.

Ей непременно надо сжечь меня у всех на глазах.

7

Как только их шаги замерли вдали и голоса затихли, я попыталась вынырнуть и глотнуть воздуха. Страшась, что это был лишь трюк и Мэри Мэй так и стоит у ямы и с ней еще куча стражей, я кое-как вывернулась из-под брезента и дров. Оказалось труднее, чем я думала: тяжелая куча, щедро дедушка навалил.

Я уже не беспокоилась насчет ловушки, главное – не задохнуться, я отчаянно забрыкалась, дрова полетели во все стороны. А теперь еще руками – пусть деревяшки летят вверх и в стороны. Иногда они падали мне на ноги, больно! Я сорвала с лица брезент, воздух коснулся лица, я жадно принялась его глотать. Вылезла из могилы и опрометью кинулась в лес. Там, на краю усадьбы, на границе с сулящей безопасность темнотой, я оглянулась: я оставила после себя дикий беспорядок. Сразу станет очевидно, что дед укрывал меня и увел Мэри Мэй, чтобы дать мне сбежать. За мою небрежность накажут его. И они поймут, где я пряталась, и быстро отыщут меня. Невозможно спрятаться в лесу от десятка стражей.

В отдалении послышались голоса деда и Мэри Мэй, они возвращались от сарая. Дед говорил громко, наверное, специально, чтобы предупредить меня. Один взгляд на яму – один взгляд на лес, где можно было бы спастись. Выбора нет.

Бегом обратно к яме, уложила на место брезент, дрова и мох – как могла аккуратнее, – слышала их шаги, все ближе и ближе. Сердце билось отчаянно, вена пульсировала в шее и в голове. Мне казалось, мои движения замедленны, как в страшном сне, вот если бы проснуться! Но это не сон, все происходит на самом деле. Мелькнуло красное – форма Мэри Мэй, – и снова я бросилась бежать. Только успела укрыться за первым же деревом на краю леса, как они оба вышли к яме. Конечно же они заметили меня. В ужасе я прижалась всем телом к стволу, сердце грохотало, вздымалась грудь.

– Не понимаю, почему нельзя было просто воспользоваться зажигалкой, – ворчала Мэри Мэй. Недовольна, что в сарае меня не оказалось.

Дед рассмеялся, издевкой стараясь еще больше ее разозлить:

– Нет-нет. Все должно быть аутентично. Это древняя традиция, ей тысячи лет. Если уж вы заставляете меня сделать это раньше, чем я планировал, по крайней мере разжигать печь я буду как полагается.

Голос его звучит сурово и непреклонно, а я-то знаю, что все это неправда. Хотя он действительно предпочитает подлинные вещи, но дрова вполне мог разжечь спичками или даже зажигалкой. Он увел Мэри Мэй в сарай, чтобы я могла убежать.

Он принимается высекать искру кремнем и ножом. Я тысячу раз видела, как дедушка это делает, он за секунду может разжечь костер, но сейчас он все время промахивается, изображает неуклюжего старика. Тянет время – то ли знает, что я убежала, и хочет, чтобы я успела получше спрятаться, то ли боится, что я так и лежу под этой грудой дров, и не решается поджечь. Крикнуть бы ему, что все в порядке, меня в той яме нет, но крикнуть нельзя, приходится слушать, как он возится с кремнем. Издали мне удалось разглядеть его лицо: он явно уже не так уверен в себе, как раньше.

– Ну что, Корнелиус? – подначивает Мэри Мэй. – Боитесь поджечь?

Дедушка растерян. В смятении. Ему плохо.

Вернулся Дахи и с ним еще стражи. Не такой уж большой отряд – всего двое мужчин и одна женщина, привели с собой восемь работников – Заклейменных. Работники выглядят испуганными, похоже, Дахи объяснил им, что сейчас произойдет.

– Его бумаги в порядке, и у остальных тоже, – доложила Мэри Мэй женщина-страж.

– Да, со вчерашнего дня, когда вы их проверяли, ничего не изменилось, – съехидничал дед. – И когда вы проверяли их два дня назад, и четыре дня назад, и семь дней назад. Знаете, я мог бы пожаловаться в полицию – вы меня запугиваете.

– А мы могли бы арестовать вас за помощь Заклейменным, – возразил страж.

– На каком основании? – спросил дед.

– Хотя бы на том, что вы берете на работу только Заклейменных. Еще и селите их у себя.

– Это вполне законно.

– Вы выходите за рамки законного. Обычно Заклейменным платят по минимуму, а ваши работники получают гораздо больше. Иногда даже больше, чем стражи.

– Что скажете? – подхватил страж, а Мэри Мэй пока что молчала. – Хорошо устроились у старика? Думаете обойти нас?

Дахи хватает ума промолчать.

– Я за ними слежу, – вмешивается Дэн, страж, присматривающий за работниками деда. Это его ответственность: говоря, что работникам тут потакают, коллега бросает тень на него.

– Зажигай, – говорит Мэри Мэй, кладя конец спору.

Огонь наконец вспыхнул. У костра собралось столько стражей, что я боюсь перемещаться, как бы меня не заметили. Под ногами в лесу ветки, сучья, листья, любой звук может выдать.

Дед подпалил мох, и я со страхом подумала, что он не справится, откажется продолжать игру, и тогда меня быстро отыщут. Верь в меня, дед: я твоя, плоть от плоти, – уж я-то, поверь, сумела уйти.

– Что ты здесь прячешь, старик? Селестину? Она тут, под дровами? Не переживай, мы ее выкурим, – насмехалась Мэри Мэй.

– Я же сказал, ее тут нет, – резко ответил дед.

Мох быстро вспыхнул, огонь побежал по веткам, по поленьям. Дахи глядел на деда, повесив голову, дед и стражи следили, как распространяется огонь, ждали моих воплей. Я смотрела на них из лесу, понимая: они думают, я там, вон какие злорадные и подлые у стражей морды. И я преисполнилась такой ненависти к ним, что если и думала раньше сдаться, добровольно лишиться свободы, то теперь все! Я не сдамся, не допущу, чтобы победа осталась за ними.

– Что теперь? – разочарованно спросил страж: цирк не состоялся.

– Ну … – Дед прокашлялся, стараясь держаться как можно спокойнее, хотя я видела, как ему плохо: он не знал, подпалил он родную внучку или все же нет. А вдруг я вырубилась от нехватки воздуха и так и лежу там?

Огонь расползался.

– Ждем, пока прогорит до углей, потом кладем еду и засыпаем землей.

– Так и сделай.

Дед глянул на Мэри Мэй с ненавистью – он растерян, постарел на глазах, утратил надежду.

– Пройдет несколько часов, прежде чем прогорит до углей.